«А вот это песец», – тоскливо подумала Лена прежняя.
Новая ткнула её локтем под дых.
«Глаза раскрой, дура, это гораздо круче!».
В Серёгиных книгах немало писалось о серебряных шнурах, но подразумевалось, что они вроде как должны соединять тело с другими телами или с душой, тут книги расходились во мнениях. Волки ни в одной не фигурировали.
Лена встала – очень медленно и очень осторожно, тесня к двери вибрирующую от ярости Фанту. Волк слегка обнажил клыки. Довольно странное ощущение – точно с кровати скалилась Ленина собственная рука или, скажем, голова, почему-то отделившаяся, но всё ещё связанная с телом серебряным поводком.
– Вот зараза! – возмутилась новая Лена. – После всего геморроя валяешься у меня же в койке и быкуешь? Р-р-рядом!
Опытная рука рванула «поводок». Зверь слетел на пол кувырком (шнур крепился в области волчьего брюха), пополз к Лене, поджав хвост, прижимая уши. Фаната бросилась на него, но была выпихнута из комнаты вон, оставалось надеяться, что привыкшие к лаю соседи поленятся вызывать милицию.
– Отвали! – весело сказала волку Лена новая. – Ты будешь жить в лесу, понял? В лесу (лесом Лена пугала Фанту).
Волк закрутился вокруг ног. Под жёстким мехом легко прощупывались кости, то ли дело Фантины округлые бочка! Лена потрепала зверю щёку, тот поднял заискивающе улыбающуюся морду.
– В лес, я сказала, – прыснула Лена в волчьи глаза.
Белые.
«Без пастуха он что кутёнок – слепой», – прошамкала прабабка Анна Лидиными губами, плюясь звуками, точно шелухой от семечек. – Так делают».
Прежняя Лена жалко поморщилась, новая глубоко вдохнула, втягивая грудью поводок вместе с волком.
Заваливают на спину, колотишь воздух лапами, фыркаешь и рычишь, пасть набита снегом, извиваясь, пытаешься выскользнуть из-под брата, в свою очередь, ухватить щёку или ухо. Потом вы носитесь, смеётесь, сшибаетесь и падаете в траву, стараясь откусить друг другу головы. Тёплая тьма, мягкий материнский живот с набухшими сосками. Вкус молока. Спокойствие.
Чувствуя, что сон вот-вот свалит её, Лена запустила в комнату Фанту и упала на подушки рядом с собакой.
Весь сон она бродила по подъезду, наблюдая забавные существа из Нюсиного бестиария. Красное без ручек показалось ей довольно симпатичным, хотя она так и не догадалась, что это было. Гораздо меньше понравилась тухлая плесень, живущая под потолком неопрятными лохмотьями – всюду, кроме Лениного этажа. Ещё меньше понравилось Лене то, что некоторые существа, включая плесень, вызывали у неё неконтролируемый животный аппетит. Она стала снисходительней к Фантиной страсти к помойным бакам. Едва сдержавшись, чтобы не проглотить нечто, выползшее из мусоропровода со щупальцами, Лена выскочила на улицу. Из парка возвращалась Вера с Белочкой (ужасно, когда вид столетней пуделихи с вывернутыми наружу зубами провоцирует слюноотделение и бурчание желудка). Стоило Лене овладеть собой в достаточной степени для того, чтобы поздороваться, собачонка забилась в психическом припадке, а её чокнутая хозяйка, подхватив на руки сокровище, развила скорость, которую нереально ожидать от судмедэксперта предпенсионного возраста весом под сто килограмм.
***
Будильник. Моросящий дождь за окном. Два часа нездорового сна, тогда как для нормального самочувствия этих часов Лене требовалось десять. Впереди день, полный мучений, с другой стороны, сонная одурь мешала думать о папе.
Татьяна Викторовна лучилась, точно двухсотваттная лампочка в сортире, и это настораживало. Как правило, во время общения с Димкиной мамой Лену не покидало ощущение, что в навалившихся на даму маленькой пенсии, сыне-оборотне и свекрови, слышащей умерших родственников лучше, чем здравствующих, виновата лично она.
– Мамочка! – Нюся прибежала, размахивая ложечкой. – Я помогаю тёте Тане варить яйца! Ма… а-а-а-а…
Рёв сотряс ряды картонных коробок и запас верхней одежды последних пяти поколений Димкиных предков.
– Температуры у неё нет, – оправдывалась Татьяна Викторовна. – Спала хорошо, яблочко скушала… не понимаю. Не хочет к тебе выходить, боится какого-то волка. Я уже как-то заводила этот разговор, и снова серьёзно советую тебе обратиться к хорошему психиатру. При её наследственности…
– Татьяна Викторовна, тут резиновые сапоги, и шапочку оденьте ей, пожалуйста, если получится выбраться на прогулку…
Нюся пахла тёплой булкой, Димка – табаком, пивом и носками, Татьяна Викторовна кислой шерстью, бабуля… лучше не стоит. Кто же у них в гостях? Запах больницы, приглушённый освежителем для туалета. Ленин взгляд зацепил туфель, каблук которого, применительно к Татьяне Викторовне, вызывал ассоциацию с переломом шейки бедра. Применительно к Насте ассоциации смягчались до вывиха голеностопа. Вероятно, в обычные дни девушка носила нормальную обувь, но Лене, встречавшей Настю исключительно в экипировке для свиданий, было трудно представить будущего ветеринара вне борьбы с силой тяжести на высоте десяти сантиметров от земли. Может быть, именно поэтому ей удавалось столь точное воспроизведение унылой усталости от жизни, характерное для Татьяны Викторовны. А может, таковым было собственное Настино выражение лица.
Татьяна Викторовна моргнула под очками, стараясь казаться смущённой, но довольная улыбка растянула сжатые гузкой губы.
– А у нас… свадьба намечается. Я уже не надеялась, что Дима… он был так привязан к этой своей Алёне, которая о нём совершенно не заботилась, но она же мать его ребёнка, бедный мальчик…
– Поздравляю, – вскинула бровь Лена. Вчерашняя, блин, расстановка всё же пошла кому-то на пользу.
– Леночка, подожди! – Татьяна Викторовна не поленилась выйти на лестницу, дверь претворила. – Вера Михайловна звонила, рассказала такую неприятную историю. Примерно в шесть утра она пошла гулять с Белочкой, и что ты думаешь, увидела перед нашим подъездом живого волка!
– Простите, но меня это не удивляет, – устало вздохнула Лена. – Я действительно опаздываю…
– Лена! Вера Михайловна может отличить собаку от волка и на расстройство воображения не жалуется.
– Угу. Наслаждается эффектом.
– Ты такая резкая, Лена, иногда с тобой трудно разговаривать. Вера Михайловна хорошо разглядела: это был волк, тёмного окраса, с белым пятном на груди. Я думала, волки бывают только серыми. У Белочки случился нервный припадок и тик!
– Вот в это я верю.
В голосе Татьяны Викторовны прорезались плаксивые интонации.
– Лена, ты не смотришь телевизор, а люди держат в квартирах ядовитых змей…
– Вере Михайловне стоит определиться: волка она всё же видела или змею.
– …неужели тебя это не пугает?! У тебя жеребёнок!
– Пугает, Татьяна Викторовна, пугает. Скажите Диме, чтоб звонил в санипедемстанцию и грозил удостоверением – пускай ловят.
– Дима пригрозит, – улыбнулась Татьяна Викторовна польщённо. – Но как хочешь, мы с Нюсенькой не будем ходить гулять, пока то животное не поймают. Я не могу взять на себя такую ответственность.
Лена закатила глаза. Ей хотелось свернуться прямо на ступенях калачиком и спать, спать. Между тем её нос знакомился с готовившимися в доме завтраками – яйцами и бутербродами. На третьем этаже кто-то заморочился овсянкой на молоке. Вредительница с седьмого скреблась в замке, предварительно опрыскавшись нечеловеческими духами. Чихнув, Лена побежала вниз, по ушам стучали клочья телевизионных передач, ошмётки утренних перебранок и бурление спускаемых унитазов. Запах кота едва не сшиб её с ног на площадке между вторым и первым этажами. Минуту спустя Лена поняла, что точно знает, чем моется Бабка Страшная – хозяйственным мылом. Это было слишком! Последние несколько месяцев она провела в ватном колпаке на всю голову, теперь слух и нюх не только вернулись, но усилились до неприличия. «Пойду обнюхивать урны, – думала Лена мрачно, – и получать от этого удовольствие».
***
– Ты где шляешься?! – вопил Рома. Накал его страстей делал поднесение мобильника к уху опасным мероприятием. – Второй час не могу дозвониться!
