class="empty-line"/>
– Ну наконец-то! – услышала я веселый мужской голос. – Вы привезли пиццу?
ВТОРНИК
– Сколько кусочков сахара? – Отец Джон наливает красное вино в чашу.
– Четыре, пожалуйста.
– Обычно два.
– Господу угодно разнообразие.
– Дерзость – это учтенный грех, – предупреждает меня отец Джон.
– Мы уже выяснили, что отрицание есть грех неучтенный. А еще что?
– Помыкание.
– Что?
– Помыкание. Помыкание людьми. Это когда кто-то заставляет делать людей то, что они не хотят.
Я делаю глоток и ставлю чашу обратно на стол.
– Например, не хотят рассказывать мне, что находится в подсобке?
– Например.
– Мне кажется, – я делаю паузу, – вы не просто так не хотите говорить со мной о ней. С подсобкой то же, что с блокчейном?
– Не понимаю тебя, дитя.
– Чтобы я получила доступ, нужно, чтобы определенное количество членов общины дали свое согласие, так?
– Прихода.
– О’кей, прихода. Дайте я угадаю – минимум три человека? А главный ключ держит Леа, на чаепития которой меня приглашали бы, если бы я всем нравилась.
– Сахарные печенья с розовой водой вышли у нее отменные, – отец Джон улыбается.
– Что мне нужно сделать, чтобы попасть в подсобку? Скажите, я сделаю. Я даже никому не скажу про несчастную заблудшую Мэри, – выпаливаю я, не в силах удержать слова. – Буду делать вид, что нет там никакой прикованной, ждущей наказания Мэри, голой, но в белом чепчике, только пыль, старые молитвенники, облачения и сломанные игрушки.
– Что ты такое говоришь? Нет там никакой пыли, Джун все прибрала там.
– Что все?
– А что ты хочешь найти? – Голос отца Джона звучит тускло. – Священный Грааль?
– Священный Грааль.
– Нетерпение – это еще один неучтенный грех.
– Слишком тонко нарезанная ветчина в пицце, полагаю, тоже.
Джун стоит на стремянке, которую внизу поддерживает Тилли. Нижний ряд витражей уже отмыт и сияет.
– В нашей церкви, – слово «нашей» стоит мне усилия, – самый красивый палисадник из всех, что я видела. Каждый раз ты сотворяешь чудо. Не знаю, как ты это делаешь, но…
Тилли чихает, не давая мне договорить.
– Просто хотела сказать, что восхищаюсь умением вернуть слабые, никому не нужные цветы к жизни. Джун, – сердце у меня бьется, как у пойманного кролика, – я не цветочек, и мы никогда не ладили, но я тоже хочу вернуться к жизни. Понимаешь, о чем я? Верю, что понимаешь.
Она молча смотрит на меня сверху, Тилли – снизу.
– Что ты привезла сегодня?
– Жухлый розовый куст. Оставила его на ступенях.
Она качает головой и снова возвращается к мытью стекол.
– Тилли, – я подхожу ближе. – Я знаю, что тебе нравятся слова, особенно русские. Я привезла сегодня подарок не только Иде, но и тебе.
Матильда смотрит на мой старый айпод.
– Там слова. Очень много. Я выбрала для тебя самые лучшие. Послушай?
Тилли надевает наушники и включает первый трек.
«Тогда ночью все ясно, если ты мне молчишь. Мне без слов твоих видно, в глазах твоих слышу, ты ими кричишь».
Ее лицо смягчается, полные щеки розовеют.
«Поспеши показать мне потайные ходы, где такие тоннели, в которых завязли по самые лампочки сны»
Я трогаю осторожно ее за плечо, она нехотя убирает правый наушник.
– Мне тоже очень нужно слово, твое, всего одно. Ида уже сделала это, может, сможешь и ты?
Тилли краснеет еще больше.
– Катя! – врывается к нам звонкий голос. – Мне не хватает самой главной фигурки, чтобы играть!
Сую руку в карман и отдаю Иде пластикового Гарри Поттера.
МАРТ
– Ради Бога, простите.
Мужчина средних лет, с крупным носом, ясными зелеными глазами, седыми висками, одетый в черную однобортную сутану, встал рядом с моей скамьей.
– Я ждал доставку пиццы, думал, это вы.
– Разве вам можно поминать Его всуе?
– Нельзя, – он улыбался так приветливо, что я тоже улыбнулась в ответ, – но иногда очень нужно. Меня зовут отец Джон, а вас?
У меня получилось. Или это у Данилы получилось. Или у нас обоих.
Вход в метавселенную работал только по вторникам и четвергам, ровно час. В другие дни церковь не была видна ни с шоссе, ни из леса, ведущая к ней дорога тоже отсутствовала. Пока я выяснила это эмпирическим путем, стоптала вторые железные башмаки, сносила второй посох и второй колпак потеряла.
«Пицца: моцарелла, песто, мало ветчины».
«Увядшие цветы».
«Цитаты».
«Набор Гарри Поттер».
Комментарии Данилы в строчках кода так и не обрели смысл, зато стали руководством к действию. Пусть пока неясным, но я верила, что однажды смогу разобраться.
Компьютерные квесты не были для меня увлекательным занятием. Ходишь по одной и той же локации с набором непонятно к чему применимых предметов, среди которых обязательно будет нелепая в своей бесполезности половинка ножниц, повторяешь раз за разом одинаковые действия, но если хватит терпения, то количество однажды перейдет в качество, и можно будет получить свой заветный приз.
Терпения у меня мало, зато настойчивости хватит на весь наш приход.
ЧЕТВЕРГ
– Обойдемся сегодня без исповеди. Господу ведь угодно разнообразие?
Отец Джон вытягивает скрытые под длинной черной сутаной ноги в белых кроссовках.
– Допустим. И чем же мы займемся до того, как пицца совсем остынет?
– Голосованием.
– За что будем голосовать? Или против чего?
– Сначала я думала – за то, чтобы меня начали приглашать на чаепитие. Но, даже если случится чудо и наберется достаточное количество голосов, я все равно не смогу на него попасть. Вы ведь это знаете?
Отец Джон кивает.
– Значит, будем голосовать за подсобку. Рассказать вам, что такое блокчейн?
– Не нужно.
– Мне нужно три голоса, чтобы получить туда доступ. Три ключа. Один уже есть – Ида отдала его. Осталось два. Давайте спросим Джун и Тилли.
– Остались еще неучтенные грехи, ты в курсе?
– Нет, но прямо сейчас это неважно. Я позову их?
Он снова кивает.
Джун выглядит недовольной, Тилли – растерянной.
– Катя хочет знать, готовы ли вы проголосовать за то, чтобы дать ей возможность побывать в подсобке.
Звучит дурацко, надо будет сказать Даниле, чтобы заменил отцу Джону эту реплику.
– Да, – первой говорит Тилли, не глядя на меня.
– Да, – Джун тут же разворачивается на своих квадратных каблуках, чтобы уйти.
– Спасибо! – кричу я. – Спасибо!
– Три! – Я поворачиваюсь к отцу Джону. – Три ключа!
– Самое время вернуться к неучтенным грехам, – он косится на пиццу. – Ты задумывалась, почему они так называются?
– По аналогии с программистскими грехами, – вспоминаю я рассказы Данилы. – Технический долг, переформатирование чужого кода под свой вкус, что-то там еще.
Отец Джон мягко улыбается:
– Их никто не учитывает, не берет во внимание. Это сложно, но при большом желании возможно. Невнимательность тоже есть неучтенный грех. В прошлый раз ты задала вопрос о количестве ключей, сама на него ответила, а правильного ответа не дождалась.
Я вспыхиваю, холодею и снова вспыхиваю.
– Ключей пять? Сто? Миллион сто тыщ до неба?
– Четыре, – отец Джон встает со скамьи.
– Че-ты-ре.
Креольский акцент Марфы действительно очень силен, но я понимаю все, что она говорит:
– Мой мальчик сейчас не здесь, не со мной, не в этой стране. Он дома, на Гаити. Ему десять лет, скоро одиннадцать. Его зовут Алим.
Марфа делает долгую паузу.
– Когда я делаю так, – она достает из кармана фигурку Рона Уизли, которую я оставила в ящике с игрушками, и осторожно гладит пальцем пластиковую щеку, – мой мальчик говорит, что чувствует мое тепло. Возьми мой голос, и будет четыре.
– Марфа, Марфа, – встревает отец Джон до того, как я успеваю ответить.
– Это ее право, – прерываю я его.
– До твоего появления, – он пристально смотрит на меня, – мы не знали не только, что плоть можно смирять пиццей, но и что Гарри Поттер будет служить культу вуду.
– Марфа не делает ничего плохого.
– Раз уж ты упоминала блокчейн, нет ли в нем такого понятия, как иерархия ключей?
– Есть. Один из владельцев
