и для любви это не место. Прольются все слова, как дождь, и там, где ты меня не ждешь…
– Нишдйош, – Тилли смотрит на меня сердито, как будто я ее обманула. – Не может быть такого слова. А кьюугу хорошее, я запомнила. Завтра придет Том, чинить скамейки.
– Только завтра?
– По средам у него выходной, и в воскресенье.
– Отдашь Иде? – достаю из кармана маленькую фигурку.
Пластиковая Гермиона Грейнджер хмурится, Тилли кивает.
МАРТ
Я ничего не нашла.
Мой бывший любовник записывал меня в телефоне и как «Елена Станиславовна, годовой отчет», и «Алексей, шины», и даже ООО «Лимпопо». В телеграмме Данилы я нашла только один похожий контакт, но в чате «Сачков В. Н. Лесничество» была переписка об электрификации дачного участка, линиях электропередачи на пятнадцать или хотя бы пять киловатт и планах Ленэнерго прорубить просеку.
В других чатах обсуждались нейронные ядра в макбуках, обновления программно-аппаратной архитектуры параллельных вычислений, современные варианты длл-хелла на питоньих пакетах, открытые программные библиотеки для машинного обучения, виртуальные среды и нативные типы. Все это перемежалось кусками кода, картинками сгоревших ssd и новых видеокарт.
Ни любовных посланий, ни фото троих детей, ни документов на ипотеку в Бартошице или хотя бы Дареме. Я даже расстроилась. Второго телефона у Данилы не было, или я просто не знала о нем.
Друзей Данила тут еще не завел, однокурсники, с которыми он поддерживал близкое общение, не видели его кто два года, кто семь лет. Обе его бывшие, с которыми я была знакома, тоже ничего не знали.
Нанятый частный детектив завял уже через неделю. Сослался на разбивший его ишиас, похвалил вдумчивую работу местной полиции и выразил надежду на скорое разрешение дела.
Сначала я бегала курицей, которой внезапно для нее отрубили голову, потом лежала, как мешок с соломой, надеясь, что полиция принесет плохие новости и можно будет наконец умереть.
Но ничего не происходило.
А потом сломались ножницы. Просто не выдержали твердого картона и распались пополам – отлетела заклепка, которая держала их вместе.
– Даня, – смеялась я в голос, – я нашла лут. Найден новый предмет – половинка ножниц!
Данила женился на мне от умиления.
В первое наше свидание я так стеснялась, что пила виски без меры, не чувствуя ни запаха, ни крепости, ни вкуса. Виски оказался торфяным, и я следующие несколько дней провалялась пропитанной креозотом шпалой. Данила отпаивал меня кефиром и уверял, что жестокое похмелье мне к лицу. А когда узнал, что я не играла ни в одну компьютерную игру, даже в детстве, решил, что это потому, что меня заколдовали злые феи, но он знает, как снять заклятие.
Заклятие снимали весь медовый месяц по три раза на день и потом тоже. Сильно не продвинулись. Играть мне было скучно. Данила выбирал несложные, красиво нарисованные квесты, которые разрабатывала его контора, но и там я умудрялась заблудиться в трех соснах.
– Какая тупость! – возмущалась я. – Почему я должна искать вторую половинку ножниц? Почему сразу нельзя дать мне целые?
Данилу это всегда очень смешило, он приходил посмотреть, что там в игре, и мы тут же начинали снимать заклятие.
Вторая половинка ножниц потом все же находилась, веревка, удерживающая лодку, разрезалась, и я продолжала красочный, но не очень интересный квест.
– Данечка, – впервые за все время я разрыдалась, – у меня теперь есть две половинки ножниц, а смысла в этом никакого!
ЧЕТВЕРГ
Я опаздываю.
– Ваша пицца скоро будет готова.
Черноглазый юноша с румянцем на смуглых щеках смотрит виновато.
– Извините, что так долго. Мы дадим вам вторую в подарок.
– Спасибо, не нужно. Я вернусь через пять минут.
Дюжина нераспустившихся нарциссов связана тонкой резинкой, нераскрывшиеся вытянутые головки повисли.
– Если я стану больше грешить, это развеселит вас?
Отец Джон снова задумывается.
– Не могу сказать, что мне грустно.
– Не грустно. Я вижу, вам бывает скучно без угодного Господу разнообразия.
– Чем же это пахнет? – переводит он разговор. – Будто в очень хороший чай пролили солодового уксуса.
– Инжир, лавр, бергамот, – перечисляю я. – Что-то из этого может дать кисловатый оттенок.
– Инжир, – кивает отец Джон, – он же сикомор – библейская смоковница. Закхей сидел в ее кроне, высматривая Иисуса Христа. Он был богат. Точно так же и все люди богаты грехами. Тебе не о чем беспокоиться, и нам всем тоже. А вот пицца может и остыть.
Я оставляю его наедине с моцареллой, песто и ветчиной.
Джун сидит на детском стульчике возле невысоких стеллажей с молитвенниками.
– Привет, – я кладу связку нарциссов на маленький столик рядом.
Она достает молитвенник, тщательно протирает обложку, ставит книгу на место и не спеша берет следующую, показывая, что очень занята.
– Пыль, – Джун трет обложку так, словно на ней присохла грязь.
– Пыль, старые молитвенники, облачения. Что еще у отца Джона в подсобке?
– Сломанные игрушки.
– А неучтенные грехи?
– Не морочь мне голову, – трет она обложку в том же месте. – Надоедливая, как муха. От тебя даже нарциссы вянут.
Тилли на улице нет. Иду по дорожке вглубь церковного двора, сворачиваю направо. Под дальним вязом полная женщина в бежевой куртке красит скамейку. Это точно Тилли.
– Скажешь что-нибудь по-русски?
На лбу у Тилли бисеринки пота, кисточка с неровно торчащими волосками возит по рассохшейся деревянной поверхности белесо-серым.
– Лолита, свет моей жизни. Огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та. Кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та. Она была Ло. Просто Ло, по утрам, ростом в пять футов, без двух вершков и в одном носке.
– Отец Джон, – Тилли хмурится, – учит нас, что Господу угодно разнообразие. Будь ты моей дочерью, я бы научила тебя, что есть слова, которые хоть и приятно слышать, но внутри них…
– Мама! – прерывает ее звонкий крик. – Мама, я упала!
Ида хромает к нам и, только подойдя уже совсем близко, начинает плакать.
– Не реви, – я смотрю на ее разбитую коленку и сую руку в карман пальто. – Держи-ка лучше.
Пластиковая фигурка профессора Снейпа тут же прячется в маленькой ладони.
– Том приходил чинить скамейки? – спрашиваю я.
Тилли машет рукой, чтобы я уходила, ей нужно утешить дочь.
МАРТ
Проплакавшись, я все поняла. Данила не пропал. Пропадают без вести прямо из дома только в книгах. Он исчез. Провалился в кроличью нору, шагнул в зазеркалье, ушел с головой и всем собой в работу, неосторожно дал утянуть себя в игровую метавселенную. Мне всего лишь нужно туда попасть.
Бредовые идеи звучат бредово, пока им не находятся подкрепленные фактами подтверждения. Я дала себе обещание, что если не найду хотя бы трех таких, то пойду сдаваться специалистам.
Рабочий ноутбук все еще оставался в полиции. В чатах на домашнем компе тоже ничего не было.
Я вышла замуж за Данилу из восхищения.
В десятом классе он научился подтягиваться на турнике восемь раз, чтобы получить зачет по физкультуре в своей крутой физико-математической школе, где каждый первый юноша был задохликом. А когда устраивался на работу в Random Games, прочитал все пятьдесят семь документов внутренних инструкций и соглашений прежде, чем поставить галочку в графе, что он с ними согласен.
Любые хоть сколько-нибудь важные вещи Данила фиксировал на бумаге – брал первый попавшийся лист и записывал. Все эти листы хранил потом в столе, а текущие заметки по работе – под клавиатурой. С них я и начала.
Все оказалось не так сложно, как я себе представляла. Если читать вдумчиво, то даже в разрозненных кусочках кода можно уловить свою логику, а комментарии и вовсе пишутся человеческим языком.
И все оказалось бессмысленно, как одинокая половинка ножниц.
Не знаю, что я ожидала найти. Сложные, набросанные на коленке схемы перехода в иную реальность? Отрывки дневниковых записей, в которых Данила жаловался бы сам себе, что постепенно сходит с ума? Указание взять в гараже три пары башмаков железных, три посоха, три колпака и отправиться в путь-дорогу дальнюю, искать любимого Финиста – Ясного сокола? Если Данила и рассчитывал на мою помощь, то ему следовало оставить хоть какие-нибудь инструкции.
ВТОРНИК
– Сегодня
