– Кому-кому?
– Бессмертных часто называли «пернатыми гостями», поскольку в сознании китайцев их образ был связан с идеей магического полёта, – каждое слово Иннокентия сопровождалось лёгким касанием метафорической указки о Ленин мозг.
– Так, папа, всё-таки у нас имеет место быть некоторое бессмертие? – сумрачно поинтересовалась Лена. – Не увиливай! Ну, если Ваню не мочить целенаправленно палками, он – бессмертный?
– Успокойся, смертный. Я немного побеседовал с господином Ван Юном. Сущности, которых он называет “се”, хотя лично мне ближе твоё название “хаттифнатты”, так вот, эти сущности пребывают во всём, всюду и всегда. Не удивительно, что у несчастных, которые слышат их вместо собственных мыслей, возникают несовместимые с жизнью проблемы самоидентификации. Что касается мастеров мази, то дети людей, слышавших хаттифнаттов, при рождении делают выбор, чаще всего не в пользу нашего мира. Такие дети редко рождаются живыми, ещё реже – в здравом уме. Те, с кем произошло и то, и другое, сознательно выбрали “плаванье по волнам перемен”. В чём это выражается, ты видела, и, думаю, понимаешь, почему у них не возникает желания заниматься чем-либо ещё.
– Нюська вырастет уборщицей, – горько подумала Лена. – С богатой внутренней жизнью.
Иннокентий ласковой струёй погладил её изнутри.
– Не ожидал, что тебя волнуют карьерные вопросы, тем более – сейчас. Тебе ведь пришлась по вкусу “внутренняя жизнь”, разве нет?
– Мне? Да. Но то – я! Всё же хотелось бы, чтобы Нюська…
– Нюся сама разберётся, чего бы ей хотелось, не говоря о том, что ты вряд ли сможешь предложить ей нечто вразумительное взамен того, что она уже имеет. У неё врождённый дар наслаждаться творением, минуя лишние, на мой взгляд, подробности физического существования и, что важно, сохраняя собственную личность. Обычные люди при соприкосновении с хаттифнаттами индивидуальность неизбежно утрачивают. Собственно, с чем и столкнулся в своих изысканиях господин Чэнь Си-фан.
– Обожрался мази, умер, на радостях явился твоему Лю Цаню и рассказал, как классно устроились?
– Возможно, тебя порадует, что он действительно умер от обжорства – Лю Цань упоминал особым образом приготовленные пельмени. Тем не менее, почтенный начальник уезда успел проработать всевозможные способы употребления зелёной мази. Единственным, достойным упоминания, оказалось пероральное: подопытные умирали, впав в кому или во сне, в зависимости от дозировки. Выжила лишь одна пожилая дама, пойманная на мелком воровстве и происходившая из семейства рыбаков, в котором старшему ребёнку переходил по наследству дух-помощник в виде рыбы. Дама сообщила, что тонула в зелёной реке, но успела ухватиться за плавник огромной рыбы, вытащившей её на сушу. Так повторилось несколько раз, однако пельмени не вовремя прервали эксперименты, а новый начальник уезда посчитал деятельность предыдущего суеверным злоупотреблением и отпустил мастеров мази вместе со старушкой, сочтя их безвредными сумасшедшими. Лю Цань удалился в отставку.
– Пап, как ты только до своего возраста дожил? Понятно, мазь тебе только недавно обломилась, но в сказках и не такие средства преодоления материальности описаны, а ещё Серёгу за ведьминскую мазь осуждаешь!
Лена была в бешенстве. Если бы ей удалось вытряхнуть из себя Иннокентия, ему представился бы неплохой шанс опробовать хвалёные способности пастуха призраков (на Ван Юна не подействовало, а вот на призрака, по идее, должно). Глупо злиться на человека за то, что он умер, но Лена злилась и ничего не могла с собой поделать. Иннокентий растёкся по ней вязкими согревающими волнами. Беситься в тёплой ванне даже у Лены не получалось, и она успокоилась. Почти успокоилась.
– Хочу подчеркнуть, – продолжил Иннокентий, – речь всё же идёт о мемуарах, притом мемуарах человека, настроенного к “сказкам” скептически. До знакомства с этим поучительным чтением у меня было пять пациентов с симптомами в точности как у твоей Гали и крайне дотошно описанных Лю Цанем, и семь человек после. В двух случаях имело место самоубийство, один пациент скончался по причине возрастных заболеваний, у троих общение с хаттифнаттами спровоцировало дебют шизофрении, остальные полностью выздоровели, хотя врачи, в том числе я, не смогли подобрать адекватного лечения. Из двенадцати больных девять злоупотребляли алкоголем, один - наркотиками, пятеро были старше семидесяти лет, четверо состояли на учёте в психдиспансере, один увлекался йогой, две женщины страдали истерическими припадками, …
– Папа!
– Хорошо, оставим медицину. Я провёл в Китае несколько лет, там мне повезло столкнуться с мастером мази, работавшим в Пекинском госпитале уборщиком. Решив, что я неподобающим образом интересуюсь мазью, он вскоре уволился и пропал, так что в случае с Ромой мне пришлось импровизировать. Времени на размышление у меня не было, но я неоднократно убеждался в способности ворона удерживать меня среди живых.
– Тут ты его переоценил, – против воли ласково пробормотала Лена и против воли же потянулась, за что больно себя ущипнула, отметив, что во сне этот трюк у неё не выходит.
– Скорей наоборот, – возразил Иннокентий почти обиженно. – Ели помнишь, мне пришлось изрядно с ним повоевать, и, в конце концов, воспользоваться помощью Ван Юна, сдав ему птицу на хранение. Если это избавит нашего друга от ещё одного столкновения с твоими пролетарскими манерами, поверь: он отнёсся к моему выбору с неодобрением, однако признал за мной свободу его совершить. Мне кажется, это пример истинной вежливости.
– Пап, а меня ты предупредить о своём выборе не мог?! Типа из вежливости?
Ленину кровь снова обдало холодом.
– Отчасти я рассматривал вероятность того, что в итоге произошло, но не был уверен. Ты же, извини, слишком впечатлительна. Всем нам не стало бы легче, начни ты нервничать несколькими неделями раньше.
– Мне кажется, я не умею нервничать, – Лена криво улыбнулась, – вроде нервничаю, даже ору иногда, а на самом деле ничего не чувствую. Ни-че-го. Такой психический вывих. Ваня, где ты, радость моя?! – крикнула она.
***
Перед Леной возник Ван Юн. Зелёное хитросплетение его вен образовывало паутину под лапами волка, блеснуло в меху зверя, перешло на Ленины босые ступни. Лена чувствовала, как тают выстроенные разумом и привычкой перегородки, отделяющие её от китайца Ван Юна, от убитого сто лет назад волка, от папы, Нюси… Волк мягко сжал клыками Ленину руку чуть выше запястья. Очень реальными влажными клыками. Границы мигом выстроились по местам, Лена благодарно огладила загривок. Когда-нибудь она снова захочет увидеть зелёную сеть, но не сейчас. Несмотря на виртуальность, на ощупь волк был вроде платяной щётки.
Лик Ван Юна покрывала маска улыбчивой невозмутимости.
– Вы пришли за птицей? – он развёл руки. Сквозь прутья клетки силуэт ворона обозначился чёрным на фоне растянутой полосатой майки Ван Юна.
Спрыгнув с волчьей спины, Лена пошла по пустоте, волоча серебряный шнур. Защёлки на клетке не было, дверцы тоже. Лена без труда разогнула прутья, птица вывалилась комком и поковыляла к ней, неуклюже приподняв крылья. Калечные птицы вызывали в Лене иррациональный страх (паршивый из тебя, Леночка, ветеринар). Фанта ощерилась, всегда готовый подкрепиться волк просительно заскулил.
– Имей совесть, – сказала ему Лена. – Я же только что кормила тебя прапрабабушкой и немного собой.
Птица вскарабкалась на ногу, где принялась возиться, видимо, пытаясь взлететь. Впившись ногтями в ладони, Лена зажмурилась и замерла, предоставив пакости случаться. Новая Лена подхватила теряющий перья комок и ввинтила в плечо. Это оказалось не больно. Ворон прошёл под кожу, точно иголка, которой пугали Лену в детстве: «Попадёт в вену, уколет сердце, и – всё».
– У меня на плече что-нибудь есть? – спросила Лена Ван Юна.
– Нет, мам, он вот где! – радостно сообщила Нюся. – Он летает! У нас теперь будет дедушкин ворон, да?
«Я лежал под ярким небом, следил за кружащей надо мной птицей и знал, что всё со мной будет хорошо. И никогда с тех пор в этом не сомневался», - вспомнила Лена.
