Впрочем, все это мог быть просто оптический обман зрения. Говорят, если подняться на большую высоту, то из-за уменьшения атмосферного давления зрение улучшается. Залез на Эверест — и рассматривай, пожалуйста, как переодеваются на физкультуру девчонки из Архангельского пединститута. А бинокль за ненадобностью можно в самую глубокую расщелину бросить. Пусть им вараны пользуются.
Макс лакал Мартель, как кот, дорвавшийся до валерьянки. Саша тоже лакала, но меньше. И майору начали открываться истины, одна за другой. Свежесть свободного полета бодрила, вкус валерьянки, простите — коньяку, настраивал на оптимизм. Зажглись холодными огнями далекие города и прочие населенные пункты. Все-таки вовремя ушел кое-кто руководить прогрессивными учеными разработками, не то был бы вам свет! Чубайс — он строгий, хоть и склонный к приватизации чужого имущества. Сказал: вырублю свет завтра, отключает уже сегодня. У него не забалуешь! А самые красивые девчонки живут в Архангельске, ну и еще Петрозаводске. Иногда — в Питере. Фемида с закрытыми глазами попирает ногами государственные институты. Очень тяжело ей держать равновесие, больно шаткая опора. Да к тому же страдает она глистами, те ее жрут изнутри. И имя им — коррупция, но они могут существовать только в Фемиде и больше ни в ком другом. Оттого и качаются весы правосудия, оттого и благоденствует всякая нечисть.
Саша понимала, что открывающиеся для Макса истины на самом деле таковыми являются только на момент их открытия. Завтра они уже будут значить гораздо меньше. Когда-то один наркоманствующий музыкант мирового уровня, заявляющий, что в своей нирване познает Правду жизни, отважился на запись откровения, снизошедшего на него. Несколько раз у него не получалось по независящим от него обстоятельствам: забывал, отрубался, терял возможность соединять буквы в слова и прочее. Но однажды все-таки сделал это. Когда он на следующий день прочитал, что написал на клочке бумаги, то очень удивился. «Воздух пахнет нефтью», — вот и вся Правда.
До моря они не долетели. Чем ниже садилось красное солнце, тем более замедлялся их полет в сторону воды. После наступления темноты шар вообще полетел обратно, то есть опять вглубь материка. Успокаивало только одно, что они все-таки не повторяли прежний путь, а смещались к востоку. Движение зигзагом — тоже движение, следы путаются, а конечная цель приближается. Не так быстро, как хотелось бы, но тут уж ничего не попишешь.
Для того чтобы спать, корзина была приспособлена плохо. Точнее — вообще не приспособлена. С туалетом тоже были некоторые сложности, в основном моральные. Макс вызвался дежурить первым, чтоб выветрился весь хмель из головы. Ему было любопытно посмотреть, как же Саша сможет устроиться спать на ограниченной площади.
Она села в самый угол, вытянула ноги и тем самым оставила майору для передвижения всего пару квадратных метров. По крайней мере, бегать далеко не надо. На дискотеках в модных клубах народ на такой паре метров по нескольку часов колышется — и хоть бы хны. Но Макс приспособился по-другому. Пристегнувшись карабином, он залез на борт и свесил ноги в пустоту. Страх высоты куда-то подевался, наверно, из-за ограниченной видимости. Или вследствие воздействия Мартеля.
Саша заснула на дне корзины быстро, уже во сне заняв всю предоставленную ей площадь. Максу место не нашлось вообще. Да он и не искал. Одетый по последней моде, чтоб ветер не продувал, он не менее комфортно расположился за пределами зоны для пассажиров, то есть на пластиковом борту балластной цистерны. Лежать можно было спокойно, поворачиваться — нежелательно. При здравом рассмотрении такой способ ночевки смахивал на цирковой трюк. Сразу за плечами простиралась бездна. Макс сладко заснул еще раньше, чем Саша.
Он проснулся от взгляда. Солнце уже взошло, майор повернул голову и встретился глазами с круглыми бессмысленными очами продолговатого и кривокрылого баклана. Тот вяло махал своими крыльями на расстоянии в три метра от него и время от времени «косил лиловым взглядом». Макс, не до конца отдавая себе отчет, лежал, играл в гляделки с птицей и не думал ни о чем. Воспоминания о былом вечере как-то смылись, поэтому предположения, где же он, собственно говоря, лежит, и почему рядом машет конечностями совсем несимпатичная, похожая на птеродактиля, птица, не возникали. Он чувствовал некий дискомфорт во рту, как после принятия некой доли алкоголя. Но, с другой стороны, голова была свежей, похмелье не грозило всему организму недомоганием. Макс лежал, ленился и смотрел в глаза баклану. А потом чуть не вывалился заборт.
Так иногда случается, если, вдруг, рядом раздается горестный вопль «Макс!» и резко возникает слегка примятая сном голова девушки. Майор вздрогнул так сильно, что заколыхалась вся корзина, он принялся в испуге хвататься за разные свисающие веревки, спровоцировав включение над головой газовой горелки. Баклан хрипло рассмеялся и отлетел чуть подальше.
— Макс, твою мать, — сказала Саша. — А я подумала, что- ты, подлец, вывалился ночью.
— И тебя с добрым утром! — ответил он. — Не сочтешь ли за- труд, если поможешь мне спуститься внутрь. Я как-то позабыл, где нахожусь. Вот теперь вспомнил и, боюсь, страх парализует все конечности, кроме одной.
— Ты имеешь в виду, конечно, язык, — сердито заметила- Саша, хватая майора за плечи и втаскивая внутрь. — Это надо быть настолько безбашенным, чтоб лечь спать на узком борту корзины на высоте в сто метров над землей.
— Позволь вставить две незначительные ремарки. Первая — не безбашенным, а очень храбрым. Вторая — я же привязался.
Страховочные ремень, окрутивший тело Макса самым замысловатым образом, сделал бы все, чтобы в случае падения за борт задушить своего хозяина. Он весьма элегантным образом, наподобие шарфа, обвивал шею. Майор почесал за ухом и отпихнул ногой сумку с четырьмя бутылками коньяку. Не удовлетворившись этим, даже застегнул сумку на молнию.
Баклан за бортом снова разразился каркающим смехом и выпустил из себя густую струю птичьего гуано.
— А он на нас не нападет? — Саша кивнула головой в- сторону неожиданного спутника.
— Не думаю, мы ему все-таки не по-зубам, — ответил Макс, — вполне удовлетворенный сменой темы. — Орлы на страусов не нападают. Если они в своем уме.
Птица, будто почувствовав, что говорят о ней, состроила донельзя глупую морду, свернув свой клюв набок. Майор вздохнул и осуждающе помотал головой из стороны в сторону.
Их летательный аппарат снова двигался в северо-восточном направлении. Под ногами пенилась прибоем прибрежная полоса. Совсем скоро она стала едва различимой, куда ни глянь — везде вода. Шар потерял былую резвость, траектория движения стала напоминать эллипсы. Но баклан никуда не улетал. Временами он издавал совершенно неприличные звуки, временами снижался и даже резко падал в воду. Птица даже не думала тонуть, взмывала ввысь, зажимая в клюве трепещущую продолговатую рыбку. А также она в меру своих сил отгоняла прочих бакланов, которые иногда пытались подлететь полюбопытствовать. Так как все они были на одно лицо, то нельзя было сделать вывод, что успешно отгоняла.
Море, бывшее некогда Балтийским, сделалось совершенно пустынным. Ни одного судна, ни одной рыбацкой лодки, ни одной яхты — никого. Лишившись возможности передвигаться, все средства мореплавания или оказались на берегу, или потонули к чертовой матери. Их судьбу разделили члены экипажей и пассажиры. Эра путешествий по морю закончилась. Во всяком случае, на неопределенное время.
Делать было совершенно нечего, принимать какие-то меры для регулирования движения в нужном направлении — бессмысленно. Пока в газовых баллонах был газ, способный нагревать воздух в шаре, можно было лететь. По прикидкам они все-таки двигались к Питеру, нежели от него.
Под вечер «Небеса обетованные» снова устремились к берегу. Ни Саша, ни Макс даже не рассматривали вариант временного приземления, чтобы провести рекогносцировку. Мероприятия по посадке представлялись весьма смутно, инструкции на борту отсутствовали. Поэтому их первая посадка могла превратиться в последнюю, во всяком случае — для воздушного шара. Не обстреливают зенитки, не нападают твари небесные — и то ладно.
Следующую ночь они провели скверно. Ноги безобразно затекали, то один, то другая вставали, чтобы размять затекшую конечность. Спать на узком борту не решился никто.
Утром они опять оказались над морем, баклан приветствовал похожим на лай карканьем. Макс от нечего делать начал целиться в птицу из своего пистолета. Та в ответ строила козьи морды и, единственно, что только у своего виска маховыми перьями не крутила. Странный спутник. Майор говорил ему «пух-пух», баклан в ответ давил из себя гуано. Саша усмехалась, наблюдая за дрессировкой. Она только не понимала, кто же дрессировщик.
Ближе к вечеру Макс снова принялся выхватывать свой пистолет и целиться в наглую птицу. Он пытался проделывать это, как ковбой, меняя положения, с поворотами и наклонами. Баклан на все его потуги плевал. Наконец, майор выстрелил. После стольких тренировок это у него получилось очень успешно: голова пернатого спутника разлетелась на кусочки, и туловище камнем упало вниз. Саша вздрогнула, но ничего не сказала.
