— Я ведь могу убить тебя, не забывай, — сказал Исмаил. — Для этого мне не нужно тебя видеть.
В его легкой иронии теперь звучала угроза. В небе вдруг раздался треск, и на землю скользнул сноп смертоносного света, опустошившего Вади ар-Ратка и Иерусалим. Майкл почувствовал, как у него шевелятся волосы на затылке. В носу защипало, в горле пересохло; ощущение было таким, будто на него навалилась неподатливая тяжесть, словно его окунули в сухую воду.
— Если по-твоему боль — это убедительный довод, — сказал Исмаил, — то ты забываешь о смертных муках. Смешно, не правда ли: вы все молитесь: «О Господи, я не хочу умирать». А ты вот хочешь, правда? Не можешь, видно, отказаться от этой привычки.
Было трудно не поддаться панике, охватившей все тело Майкла при виде колышущегося света, шарящего вокруг, словно пытаясь его обнаружить. Он почувствовал, что тяжело дышит; навалившаяся масса сдавливала ему грудь. — Думаешь, ты сможешь вынудить меня умереть? — выдавил он. — Отпусти меня.
Собрав все силы, Майкл сделал шаг к снопу бело-голубого свечения, потом еще один. Луч перестал нашаривать его и, казалось, согласился подождать. Назад, на Исмаила, Майкл больше не смотрел. А впереди испепеляющий свет сжигал траву, окаймлявшую тротуар.
— Нет, не надо!
Даже не оглядываясь, он понял, что это голос Сьюзен. Она была позади него, лицо ее исказилось отчаянием.
— Он отпустил меня, ты победил! Нам теперь нужно только выбраться отсюда. Не делай этого!
Майкл покачал головой. Свет был теперь в двух шагах от него; он почувствовал, как ноги отказываются его слушаться, стремясь убежать от того, что должно произойти с его плотью. Сьюзен схватила его за руку и попыталась развернуть к себе.
— Посмотри, Майкл, он ушел. Ты раскрыл его обман, и у него не осталось выбора.
— А что в результате получишь ты? — повторил Майкл свои слова.
— Ты становишься жестоким. Я люблю тебя, я хочу, чтоб ты был в безопасности. Разве не это ты говорил мне только что?
— Я не знаю, действительно ли ты была там? И есть ли ты вообще где-либо?
Оттолкнув ее, он сделал последний шаг, отделявший его от света. Прежде, чем его нога коснулась границы, он услышал вопль Сьюзен, полный боли и горечи утраты. В ушах у него возникло то же гудение, которое он слышал возле Западной стены. Он вошел в световой круг, дав излучению полностью охватить свое тело…
Теперь он знал, что они чувствовали, те люди, что были завлечены в световой круг. Ощущение прохлады по коже сначала напоминало ласкающее прикосновение, затем проникало внутрь, и его тело, казалось, пропитывалось колышущейся светящейся жидкостью. Восхитительный, сладостный свет, полный слов и воспоминаний. Ласкающий, тоскующий, отрешенный, помнящий, прихотливый, прощающий, лелеющий, уступчивый, всезнающий свет, свет всех обещаний мира после войны, сна после борьбы, рая после страданий. Он чувствовал теперь все это, как чувствовали и они.
Перемены начались не сразу. Майкл позволил себе рассмеяться и затанцевать. Глянув за пределы светового столба, он не увидел ни Исмаила, ни Сьюзен. Им овладело восторженное чувство гордости собой. Это все для меня. Эта фраза вместила в себя лучшее, что может быть на свете, — он заслужил всю эту красоту, все это богатство. Никто другой не мог бы войти сюда вместе с ним — это значило бы осквернить это место. И только теперь в его сознание проникла легкая тень. Он оглянулся, желая, чтобы это безумное ощущение никогда не кончалось. Но тень не покидала его.
«Все для тебя? Ты этого не заслуживаешь. Ты не готов».
Я готов, — тревожно подумал он. Но свету было видней. В тот же миг, как появилась тень, он ощутил перемену. Холодное излучение стало теплеть, и он почувствовал, как где-то глубоко внутри его прибывает новая энергия. Она несла с собой вину, печаль и все то, что должен был уничтожить свет. Вот только он этого не сделал. Он пронизывал его душу, словно рентген. Майкл видел себя среди тысяч грешников, видел собственную жестокость и ненависть к врагам, которые могли его убить. Тень сбилась в бесформенные клубы, похожие на черные пятна, возникшие на солнце. Теперь его жгло — как изнутри, так и снаружи. Он начал обливаться потом. Вот тогда-то они и умерли.
Кошмарная боль и не думала утихать. Он видел, до какой степени он недостоин небесного блаженства, до какой степени не ведал, что творил, пуская кулаки, ружья и копья в неистовую пляску. Страдания, которые он причинил за все свои жизни, жили в нем. Его собственный голос обличал его, не зная пощады.
Майклу захотелось помолиться или хотя бы выплакать всю ту муку, которую он так долго в себе скрывал. Но какой в этом смысл? Свет, должно быть, исходит от Бога, и ему суждено погибнуть, как и другим. — Я нашла его, Майкл, — смотри! Сквозь пелену, застлавшую его глаза, он увидел Шар, стоявшую на краю светового круга. С ней был кто-то еще, различимый куда слабей. Майкл протянул к ней руку.
Вытащи меня.
— Да, старые пословицы по-прежнему верны: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. — Голос Шар звучал в высшей степени многозначительно, без тени беспокойства. — Хорошего человека спасти куда труднее, чем плохого. Что тут поделаешь?
Прекрати надо мной издеваться! Вытащи меня!
Он так и не понял, была ли его паника тем последним ударом, что убил его. Последняя картина, запечатлевшаяся в его сознании, была странной — улыбка Шар повисла в воздухе, словно улыбка Чеширского кота, затем вторая, туманная фигура, стоявшая с ней рядом, стала сливаться с ее телом. Сильная рука метнулась в световой круг и вытащила его наружу. Майкл лежал на земле, все еще обливаясь потом, ожидая, когда его наконец отпустит то, что мучило его изнутри.
Бородатое лицо пытливо склонилось над ним.
— Что, если я тебе скажу, что ты по-прежнему находишься в моем кабинете? Хороша выйдет шуточка, ну?
«Соломон?»
— Ага, — выдохнул Майкл. — Шутка та еще.
— Не беспокойся, это тебе не грозит. Но ты просил меня позвать раввина. Мы решили, что это очередное послание. Ну, и вышло так, что я и сам раввин. Удачно получилось, как ты думаешь?
Майкл уже почти был способен сесть; Соломон помог ему.
— Вы хотите сказать, что девочка-беглянка — это маска? — спросил Майкл, мгновенно выйдя из оцепенения. — Она чуть не плакала, когда привела меня к своему опустевшему дому. Зачем вы заставили меня через это пройти?
— Ты захотел, чтобы мы вмешались. Ну, а мы, кроме наблюдения, умеем только одно — мы можем чуть-чуть ускорить чье-нибудь пробуждение, совсем чуть-чуть. Ты был готов, вот мы и пришли.
— Так вот это оно? Все, что я буду делать после пробуждения, — наблюдать?
Соломон кивнул.
— А если этого недостаточно? — не унимался Майкл. — Разве никто никогда не менял правил?
— Нет, никогда.
Майкл посмотрел вокруг. Смертоносный свет исчез, исчез и городской квартал вместе со всеми своими домами.
— Постойте, постойте. Я не пойду туда, куда вы меня зовете. Не сейчас.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Соломон.
— Это путь в никуда.
— Ты предпочитаешь нереальность?
— Собственно… — Майкл смог теперь самостоятельно подняться на ноги. — Я не готов уйти. Он убедил многих своим шутовством с чудесами и исцелениями. Вы говорите, что помогаете людям пробудиться? Он — это наркоз, удерживающий их во сне. Но есть и другие, ему не поверившие. Он теперь заключен в изобретенную им самим преисподнюю и сам знает это. Он никогда больше не отыщет Свет. Если это не Сатана, все продукты уже в холодильнике и поваренная книга открыта на нужной странице.
Соломон кивнул.
— Не стану с этим спорить, но…
— Нет, — перебил его Майкл. — Меня не интересует, что вы собираетесь сказать. Я устроил ему западню, и он вот-вот в нее попадется.
— Какую еще западню?
— Не угодно ли подождать и увидеть все самому?
На лице старого раввина читалось сомнение.
— Ты хочешь разочаровать меня, снова сделав слишком много добра?
— Никоим образом. Или вы меня к этому и подстрекаете?
Соломон пожал плечами.
— Я уже старик, но я знаю только одну западню, которую ты можешь ему устроить.
— Верно, — улыбнулся Майкл. — Мы продадим ему льготный билет из преисподней.
Они пролетели над Гудзоном в полумиле южнее моста, затем, описав дугу, повернули в сторону Ньюарка. Вертолет издавал громкие чвакающие звуки, проникавшие даже в роскошный пассажирский салон.
— Зачем мы это делаем? Расскажи-ка мне еще раз.
— От нас этого ждут, и кроме того, это будет величайшим событием всех времен. — Найджелу приходилось почти кричать, чтоб быть услышанным. — Мы всегда сможем повернуть обратно.
— Да нет, все в порядке, — отмахнулся Пророк. Но я не люблю плясать под чью-то дудку. Понимаешь?
