— Так зачем?
— Хотел увидеть эту девушку. Заказчик считал её виновной. Я хотел проверить так ли это.
— У меня кончились вопросы, а повторять один и тот же не хочу.
— Ладно. Помнишь, наше знакомство?
— В девятьсот третьем? Как сейчас помню, золотой был год! Съезд РСДАП, Сионийский собор, на юге бунт, тагильское крушение, женщинам разрешили ездить на втором этаже трамвая!
— На втором этаже конки.
— Ну да, конки. И ты такой юный приехал в Питер. Конечно я помню. А что?
— Помнишь, мы сидели с тобой в фойе Лиговского театра? Его только открыли тогда. Был ноябрь, как и теперь. Ты рассказывал мне, что вернулся из Сибири. И там…
— Я говорил об этом⁈ — теперь Прохор посмурнел лицом. — Что это ты взялся вспоминать?
— Ты мне говорил тогда, есть особые признаки чистой души.
— Зачем тебе это? — спросил Прохор довольно резко.
— Кажется, я встретил ее. Здесь. Сегодня.
— Ра! — крикнул Прохор. — Ра! Принеси еще спирт! Бутылку! Две! Неси!
— Каковы признаки? Помнишь, ты говорил, но я тогда не слушал.
— Признаки многочисленны. Но хватит и одного. Если это есть, другое и не нужно. Они могут смотреть нам в глаза.
— Сколько времени?
— Да хоть сколько! Хоть сколько!
Ра явилась с подносом и бутылками, поставила на столик. Семен отпустил ее движением руки. Подумав, сказал:
— Иди, погуляй. Сходи… на горку покататься. Или куда тебе хочется. Купи что-то вкусное. Платье купи. Да, что хочешь купи! Ты знаешь где деньги. Возьми сколько нужно.
— Спасибо, господин. Через сколько мне вернуться?
— Вернись когда закончишь развлекаться, но не слишком быстро. Все, иди.
Она повернулась и убежала, схватив с полки его карточку. Прохор проводил ее тяжелым взглядом, сорвал пробку, раскрутил бутылку, и запрокинув голову, вылил себе в горло.
— Чистая душа, значит, — проговорил он, бросив пустую бутылку на ковер. — Ну, теперь можно и поговорить об этом. Давай, что ты хотел узнать?
— Ты ведь и тогда был пьян, да? Когда мы сидели в Лиговском театре?
— Еще как был! Трезвый я о них не говорю. Постой. Скажи мне, ты ей в глаза смотрел?
— Смотрел.
— Долго?
— Долго.
— Точно, чистая появилась… — он посмурнел еще больше, потом вскинул голову:
— И что? Тебе понравилось смотреть ей в глаза⁈
— Это было странно. Она так и не отвела взгляд. Все смотрела, смотрела. Улыбаясь. Я никогда не смотрел в глаза человеку больше трех секунд. Странное ощущение, но… приятное.
Прохор усмехнулся одними губами.
— Приятное! Очень человеческое слово. Да уж!
— Я смотрел в её глаза дольше минуты.
— Чистая душа явилась. Что ж ей тут надо⁈ Ох, Семен, уеду я сегодня же отсюда. Переберусь куда подальше.
— Только расскажи сперва, что они такое? Чистые души?
— Что они такое, что такое… хмм… Чистые души — это комочки света, настоящей, создающей силы, божье творение в чистом виде. Начало жизни, надежда и любовь.
— Тогда что в них плохого?
— Плохого? — Прохор усмехнулся. Глаза светло-синего цвета, когда он выпивал, бледнели ещё сильнее и казалось, в белизне плавают только черные точки зрачков, что выглядело немного жутко, — Ничего в них нет плохого, просто им тут не место.
— Оглядись, — предложил он и встал, будто не в силах дальше сидеть. Сделал круг по комнате, остановился у окна, прижавшись к стеклу лбом:
— Ты смотрел на этот мир? Где мы находимся? Это место для совершенства? Нет, это место тяжелого обучения. Несовершенные души в бренных телах ищут свой путь через тернии страданий. На кой всё это комку чистого света⁈ Этот мир лишь стремиться стать им, но этот мир не знает истинного света, его суть — полумрак. Когда здесь появляется настоящий свет, люди сходят с ума.
— Как две тысячи лет назад?
— То был Сын Божий. Он знал кто он и зачем, а чистая душа это другое. Она не знает зачем явилась и скажу правду, никто не знает.
— Ты будто бы боишься их?
— Боюсь? Возможно. Они вносят хаос. Этот мир полон швали, вроде твоей Ра и других подонков, лишенных сил, выдерживать соблазны. Как чуть что, они кричат, требуют, не желают проявлять терпение. Едва только в их кровь впрыскивается доза гормонов, они, как обезумевшие идут на поводу у своих страстей! И вдруг среди них, в этой клоаке, появляется луч истинного света! Они не знают, как жить в свете, они боятся света, свет обнажает их сущность и в тоже время они вожделеют его! Это самый настоящий парадокс: тьма, стремящаяся к свету и боящаяся его больше всего в мире! И вот, разрываемые одновременно страхом и желанием, их души погружаются в хаос и вокруг тоже наступает хаос, все летит в тартар. Скажу тебе правду, если в мире возникнет сразу десяток чистых душ, миру придет конец. Его разорвет на части. Он не достаточно чист для света!
— Что случилось там, в Сибири? Там ведь была чистая душа. Ты говорил тогда, в Питере, — осторожно спросил Семен.
Прохор усмехнулся, грустно качая головой.
— Есть еще выпить,?
Семен провел рукой, указывая на полки:
— Выбирай.
Прохор оттолкнувшись от оконного стекла, запрокинул голову рассматривая стоящие бутылки:
— Сплошное человечье пойло, но вот это… ладно. Так ты хочешь знать, что было в Сибири? Там возникла чистая душа, вот что там случилось. Городок сгорел, исчез, он заброшен, там были убиты десятки, некоторые обезумели, другие бежали, кто-то остался и умер от тоски…
— Подожди, и это сделала чистая душа?
— Нет. Говорю же — они лишены зла. Чистая душа не делала ничего, только появилась. Все остальное сделали люди. Представь себе, если бриллиант с голову Кусимира поместить на площади. Бриллиант ничего не делал, всё сделали люди. Если тут и правда появилась чистая… всё, что было в Сибири повторится и очень скоро. Кто-то скоро умрет.
— Мой заказчик, про которого я говорил, уже стал жертвой. Идеальное проклятье. Две дозы живого солнца не удержали его.
— Заказчик был связан с чистой?
— Да. Они были вместе. Недолго.
— Ревностное проклятье? Кто-то другой желал чистой души, мечтал обладать светом и не вынес, что чистая принадлежит другому. Проклятье получилось таким идеальным, ведь колдун одержим дикой страстью и желанием. Может быть, он не имел прежде особой силы, но теперь его толкает невероятная похоть.
— Значит, колдун мужчина?
— Вовсе не обязательно. Эта похоть особого рода, не та, что испытывает мужчина к женщине. Эта страсть не физическая, чистой хотят обладать как вещью. Особо ценной, но вещью, её вожделеют не понимая ради чего.
Несколько мгновений они молчали, глядя, как за окном падает снег.
— Ты пытался что-то сделать там, в Сибири? — тихо спросил Семен. — Помочь? Или… исправить?
Прохор тяжело вздохнул:
— Что я мог? Только смотреть, как люди творят ужасные вещи в погоне за чистой душой. Устав не дает нам вмешиваться. Люди должны пройти своим путем, делая выбор каждый день. А мы можем лишь наблюдать… лишь наблюдать за тем, что они творят!
Горечь звенела в его голосе, Прохор опрокинул в себя еще немного алкоголя, отбросил очередную бутылку:
— А, черт! Всё, больше не спрашивай меня. Я уезжаю. Сейчас же. Когда всё кончится, найди меня, ладно? И вот еще что… отдай мне Кусимира? Ему со мной будет безопаснее.
Кусимир вспрыгнул на диван и мякнул.
— Спроси его сам, — махнул рукой Семен. — Кстати, почему меня не уговариваешь уехать?
— Что толку? — глаза у Прохора совсем побелели и черные зрачки плавали будто бы совсем хаотично. Семен вспомнил, как однажды они выпивали с какими-то девушками. Сперва девушки удивлялись, сколько Прохор может выпить, хотя львиную долю он выпил так, что б они не видели, а потом, когда глаза побелели, они увидели его плавающие зрачки. Визгу было море. Девушки готовы были выпрыгнуть в окно, когда Прохор посмотрел каждой в глаза. Семен был уверен, что теперь они сойдут с ума от ужаса, но девчонки неожиданно притихли.
Семен ждал, что они с криками убегут, но девушки остались. И вытворяли такое, что поутру сладко ныли чресла. Прохор потом сказал: многие люди мечтают хоть как-то разнообразить свою жизнь, многие люди мечтают о большем, чем могут сами увидеть. Нужно только знать как спросить.
