потребности или желания.
Я не боялся последствий, поскольку не имел гарантии сохранения себя в загробном мире богов моего народа. Я жаждал продолжения существования в посмертии и умолял запретных богов дать мне шанс служить им в обмен на вечную жизнь. Я думал, что если в своей нищете не способен скопить достаточно средств, чтобы войти в благословенный подземный мир у ног Осириса, то, возможно, сумею заслужить путь в бессмертие через поклонение и преданность тем, чьи имена так старательно пытались стереть из людской памяти. Словом, я купался в лунном свете, отмечая один из величайших праздников восхваления Древних, о которых известно немногим, о которых с благоговейным почтением рассказывают мудрецы-отшельники, о которых умалчивают, зловеще шипя и плюясь ядом осуждения, жрецы других богов.
А теперь… шаги. Они всё ближе. Каменная кладка почти полностью разобрана, и я их отчётливо слышу. Шаги, сопровождаемые мужскими голосами, приближаются к моей погребальной камере. Каждый камень тут несёт на себе проклятия и знаки, призванные отпугнуть грабителей могил. Здесь нечего красть. В гробнице нет ни золота, ни драгоценных даров, а есть только я. Инородцы приостанавливаются, чтобы посовещаться меж собой; их разговор, без сомнения, сосредоточен на письменах, покрывающих стены коридора. Но вот они подходят ближе, и моё тело начинает шевелиться спустя столько времени. Их присутствие пробудило нечто внутри меня или, может быть, это что-то иное? Холодное чувство срочности берёт верх над удивлением. Я ёрзаю и дёргаюсь; тело отвечает на мои усилия впервые за много веков.
Хорошо помню, как слуги фараона явились той ночью, и все собравшиеся обратились в бегство. Жертва на алтаре ещё не остыла, а с лезвия ритуального ножа капала кровь. В свете полной луны она казалась чёрной. Песнопения эхом отдавались в моей голове даже тогда, когда верховный жрец бросил свой нож и удрал в пустыню.
— Хранитель Врат! Услышь нас! Хранитель Ключа! Услышь нас! Йог-Сотот — это Врата! Йог-Сотот — это Ключ и Страж Врат!
Возможно, именно поэтому я не сбежал вместе с остальными. Я сосредоточился на песнопениях и продолжал даже тогда, когда ритуальный нож со звоном ударился о каменную плиту у подножия алтаря. Я выкрикивал запретное имя, а между тем люди фараона окружили меня со всех сторон. Я славословил дико и яростно, будто околдованный, не обращая никакого внимания на острые копья, терзающие плоть.
Мой труп отнесли к жрецам, панически боявшимся, что оскорбительный дух успеет освободиться от тела, и я войду в скрытые врата, которые единожды открывшись, никогда не смогут полностью закрыться. Они дали мне в качестве плодов богохульства то, чего я никогда не достиг бы, служа их богам, и добросовестно сохранили мёртвое тело. Внутренние органы извлекли и поместили в искусно украшенные канопы [25]. Тело завернули в прекраснейшие тонкие полотна и покрыли смолой. Я мог лишь наблюдать, не в состоянии пошевелиться и заступиться за себя, как жрецы инициируют ритуалы смерти, обычно предназначенные для представителей богатых сословий. Такое делалось для простого крестьянина не из любви, а от страха. Жрецы провели церемонию открытия рта [26], однако это был извращённый ритуал, сопровождаемый мстительными заклинаниями, призванными не только сохранить живую душу в мёртвом теле, но и лишить меня способности произносить имя Повелителя.
Через много дней мой труп положили в деревянный саркофаг. Я не мог прочитать надписи на дереве, но слышал, как жрецы шлют всевозможные проклятия на мою голову. Затем они поместили деревянный саркофаг внутрь каменного, на чьей крышке оказалось выбито лицо, лишённое человеческих черт, и вся она была испещрена ужасными символами, предназначенными для того, чтобы вселить страх в сердце любого смертного, который придёт сюда случайно или с умыслом. Они запечатали проход в мою камеру, и я в последний раз услышал приглушённое чтение заклинаний, а ещё звуки инструментов, наносящих обереги в последнем акте презрения к человеку, чьим величайшим грехом стало желание найти счастье в следующей жизни. Вот так я и был погребён за преступление призыва, лишён голоса, заклеймён богоотступником.
Мои посетители, однако, не боятся. Если они смогли прочитать надписи и заклинания, то не убоялись их. Слышу, как отодвигается каменная крышка; скрежещущий звук приятно успокаивает. Инструменты вгрызаются в узкую щель между деревянной крышкой и одним из бортов саркофага. Впервые за много лет я вижу свет. Свет факелов. Чужаки задыхаются от внезапного испуга, когда крышка откидывается прочь; их жалкий лепет непонятен, но переполнен всепоглощающим страхом. Я шевелюсь, и смола льняных обёртываний трескается, а ветхая от времени ткань рвётся. Я медленно поднимаю правую руку. Я не в силах выдавить из себя ни словечка, но указываю на потолок гробницы, когда тот раскалывается и рассыпается, впуская ослепительный свет. Постороннее вторжение расстроило тончайшую магию, которая скрывала меня от взгляда Повелителя. Я не могу говорить, но если бы мог, то закричал бы от восторга, заглушая вопли экзальтированного ужаса и возвещая, что спасение близко, ведь врата наконец-то открыты, и их Хранитель здесь.
Перевод: Б. Савицкий, 2021 г.
Тим Каррэн
ЧУМА, БРОДЯЩАЯ ВО МРАКЕ
Tim Curran. «The Pestilence That Walketh in Darkness», 2011.
«…Явил во тьме змею, хоть женским телом
Был наделён ползучий этот гад,
Отвратный, мерзостный, чьё существо — разврат».
— Эдмунд Спенсер, «Королева фей».
Всё началось с Роланда Клэйба.
Возможно, вам это имя ничего и не говорит, но для фольклористов западного Массачусетса он был практически легендой.
Не существовало ни одной мрачной истории или запутанного сказания из Беркшир Хиллз, о которой бы он не знал.
Среди всех старожил-сказителей и фольклористов его почитали и уважали, наверно, больше всего.
Каким-то образом он узнал, что я задаю вопросы и собираю сказания и фамильные предания для написания собственной книги. И захотел поучаствовать.
И немалую роль, полагаю, сыграло то, что я платил наличными.
Он написал мне краткое, но интересное письмо:
«Мистер Крей.
Слышал, что вы кое-чем интересуетесь. Если хотите услышать о Лавкрафтовском „Неименуемом“, приходите, я расскажу.
До встречи.
P.S. Захватите пару бутылочек пива. И не забудьте чековую книжку».
Разве я мог отказаться?
Говард Филлипс Лавкрафт был писателем-отшельником из Провиденса, работавшим в жанре ужасов. Он умер уже около семидесяти лет назад, но даже после смерти его дело переросло в огромный культ.
Который и сейчас продолжает расти и процветать.
Рассказ Лавкрафта, который меня интересовал, назывался «Неименуемое».
В нём говорилось о создании — наполовину человеке, а
