Дни тянулись, подобно сосновой смоле. День сменял утро, а вечер день. Ночами уже холодало. До зимы читай добрых два месяца, но лето окончательно отступило, и без того задержавшись в гостях у осени. Час воздаяния близился, а Казимир начинался сомневаться. Уж какой раз в голове возникал предательский вопрос:
— А может пропади оно всё пропадом? Жили же как-то и дальше проживут без меня!
Одёргивая себя каждый раз, ведун меж тем, находил силу лишь в собственной совести, но не храбрости. Луна же полнилась и с каждым днём становилось ему страшно. Подобно отсчёту сурового рока, он ждал заветной ночи, которой суждено было стать решающей. А ещё, как на зло, в последние дни всё шло до омерзения хорошо! Новый дом теперь казался не старой, и к тому же чужой халупой, а справной избой. Соседская младшенькая Велена входила в возраст замужества и строила глазки. Её волосы были цвета спелой пшеницы, а глаза казались яснее чистого неба. Батька ейный тоже вроде как не возражал, нет-нет, да и подмигивая Казимиру, мол, приглядись, задумайся. Это было уж совсем, как ножом по сердцу. Казимир никогда не испытывал таких чувств, когда кто-то сам по себе находил его интересным.
И всё-таки он пошел за ней. В день, когда новая луна должна была явиться к ночи, Казимир, скрепя сердцем, отправился на свою охоту. Выждал, покуда бабонька удалится в лес, чтобы не слишком явно, да и побрёл следом за Милоликой.
Ведун трусил, волновался, но всё же успел подготовиться. Он хорошо узнал не только сам лес, но и тропинки коими хаживали бабоньки. Милолика здесь родилась, но от ведуна скрыться всё-таки не смогла. Она много петляла, часто меняя направление, спускалась вниз по ручью, заходя в воду, дважды забредала в болото, проходя по самом краю. Казимир шёл по следу, как волк, который преследует добычу. Он знал, что не должен ошибиться, не должен упустить её, иначе придется ждать еще месяц. Милолика же, словно чуяла, что чужие глаза следуют по пятам. Осторожничала, часто останавливалась, да выжидала. Так бродила она едва ль не полдня, пока не вышла к тихому почти совсем заросшему лесному озеру. Присела на корягу, значится, пустую корзинку поставила и отдыхает. Казимир, прилёг неподалеку, схоронившись за раскидистым стволом орешника. Долго ждал, но старостова жена сидит себе, не шелохнётся, только камешки подбирает, да рассеянно в воду кидает.
Вдруг на бережок с противоположной стороны вышла девушка. Милолика тотчас подняла над головой руку и приветственно помахала. Та, завидев, что не одна, пошла навстречу. Идёт вроде ж знает к кому, а всё нет-нет оборачивается, будто подвох почуяв. Когда она подошла ближе, Казимир узнал в незнакомке Марфу, дочку Башило, старого вдовца охотника. Покуда девицы болтали, Казимир пытался расслышать, о чем речь, да куда там — далече больно, а ближе подползать уже было поздно. Марфа стояла лицом к нему и могла заметить. Несмотря на то, что различить слов не удавалось, Казимир видел, что бабоньки ругались. Марфа то и дело вскидывала руки, тыкая на тщедушный узелок, который принесла не плече. Милолика лишь качала головой, сложив руки на груди.
Казимир уж было подумал, что ошибся, как вдруг жена старосты украдкой достала из-за пояса некий предмет, перекладывая его в ладонь. Марфа как раз энергично жестикулировала, что-то доказывая. Она была вне себя и переходила на крик, так что до Казимира начали долетать обрывки фраз.
— Сколько мы терпеть тебя будем… — кричала она. — Только берёшь… Печенега ты хуже! Муж вот узна…
Милолика резко выбросила перед собой руку. Марфа ойкнула, так и не договорив фразы, и удивлённо уставилась на запястье. Там кровила неглубокая царапина. Меж тем, девица отшатнулась, сделала несколько шагов назад, да и осела наземь, покачиваясь. Она словно ничего не видела и не слышала, зачарованно глядя на пустяковую ранку на руке. Казимир же тотчас сообразил в чем тут дело — иголка с ядом. Вскочив, он бросился к женщинам, чувствуя, что не ошибся, но опоздал, проморгал. Не уберёг. Милолика подошла к теряющей чувства селянке, укладывая ту на спину. Марфа покорно повиновалась, при этом оставаясь в сознании. Не дожидаясь, пока в дело вступит нож, Казимир завопил. Он кричал как умашилённый, первое, что пришло в голову:
— Всё, Милка, попалася ты! Знал же… Знал, что ты это! Гляди, уже муж твой сюда мчится! Ох и устроит же он тебе!
Милолика замерла, вглядываясь в силуэт бегущего. Её рука решительно метнулась к кинжалу, висящему на шейной перевязи. Казимир только теперь его заметил, когда она обернулась. Едва женщина выхватила оружие из ножен, ведун понял, — дело дрянь. Кинжал был очень необычным. Лезвие загнутое и тёмное, может и не из метала вовсе, а в рукояти камень сверкнул — огромный рубин. Такой самоцвет денег не малых стоит, вся деревня столько и за год не накопит, но окромя баснословной цены, имел и иные свойства. Такие камения использовали ведьмы да колдуны в своих тёмных, как ночь ритуалах. У Казимира, едва он Милоликин кинжал увядал, всё внутри обмерло. Кинулся он к бережку, да поздно, твёрдая рука уж замах сделала. Его крик заполонил горло, вырываясь зычно и грозно, подобно грохоту лавины камней в подгорном царстве:
— Стой, дрянная!
Что за сила вселилась в тело молодого ведуна в тот миг, уж и не сказать нынче. Но токмо громыхнул его голос, как гром среди ясного неба. Кажется, потемнело даже. Милолика уж удар опускала, да вздрогнула, едва ль не отшатнулась. Обернулась на Казимира, глаза выпучив, да сказать ничего не успела. Ведун с разбегу врезался в ведьму, сбивая ту с ног. Они покатились по траве, брыкаясь и кусая друг друга. Оба силились завладеть кинжалом. Милолика сжимала его обеими руками, а Казимир пытался вырвать, выкручивая запястья женщины.
Плеск вспенившейся воды охладил обоих, они скатились в воду. Неловко скользя ногами по илистому дну, ведьма и ведун продолжали осыпать друг друга ударами. Казимир изловчился, перехватил Милолику сзади, сжимая той руки, зайдя за спину. Но баба даром, что лихой крови оказалась. Ударом затылка она засадила ведуну в нос, да так, что он упал в растревоженные воды озерца, на миг потеряв сознание. Чьи-то руки вцепились в его волосы, вытягивая на берег. Казимир едва пришел в себя, принялся брыкаться, силясь достать Милолику.
— Остановись! Это я! Я это… Всё! Нет её! Остановись! — крики заставили его прервать нелепое бултыхание.
Смахнув с лица болотную ряску и грязь, Казимир уставился на перепуганное и болезненно бледное лицо Марфа. Девушка, завидев, что ведун пришёл в себя, тотчас сникла. Уперев руки в землю, она осторожно улеглась на бок, тяжело дыша. Казимир отчаянно тёр затылок, борясь с дрожью в теле, поглядывая на царапину.
— Не бойся, рана пустяковая, — бормотал он, осматривая запястье девушки. — Яду мало попало… На игле много и быть не может… Ей тебя обездвижить надо было. На силу не понадеялась, душегубка лесная…
— Казимир, староста правда сюда поспешает? — вдруг вымолвила Марфа, приоткрыв глаза.
— Нет, конечно… Она то и сама небось знает… Хотя, кто ж их разберёт… Это я так… Со страху…
— Ты не трус, Казимир… — устало проговорила Марфа, смахивая волосы со лба. — Спасибо тебе… Ежели б не ты… Она ж меня, как всех до схарчила б… Или что она с нами делает?
— Ещё точно не знаю… Но догадываюсь… — всё ещё запыханно ответил Казимир, спешно обрабатывая рану выуженным из-за пазухи порошком, который сыпался из крошечного кожаного мешочка. — Мне за ней надобно. Она это так не оставит.
— Не иди один! — зашептала Марфа испуганно, даже попытавшись подняться. — Надо в деревню за подмогой… Она ж ведьма, так?
— Ведьма… — кивнул Казимир. — Но в деревню мне нельзя. Если первым Святогор обо всём знает, то нам не помогут. К отцу беги… Скоро полегчает. Как ноги почувствуешь, беги, что есть мочи! Пусть он сам мужикам всё растолкует… Может супротив всей деревни они и не попрут, ежели она заместо меня вернётся.
— Как это, заместо?.. — медленно прошептала Марфа, глядя на ведуна.
— А так… — отрезал Казимир, глядя на неё поверх, вставая. — Прощай, Марфа.
