Ей понравился остров, понравилось бушующее, неспокойное море, крики птиц, холодная красота скал, чистое ночное небо, усыпанное звездами, которые тут почему-то казались намного ближе, чем там, на материке. Это место дышало покоем, здесь можно было отдохнуть, освоится, привыкнуть и получать от этого немалое удовольствие. Может быть потому, что природа здесь казалась как-то чище, не тронутой человеком и его разрушающей деятельностью. Сейчас никто не копался в земле и прибрежном шельфе, машины молчали, в воздухе чувствовалась не гарь, а только терпкая соль океана, и крики чаек не заглушались лязганьем железа.
— Привет, Ань.
Он встал рядом с ней, тоже глядя на перекатывающиеся волны.
— Привет, Андрей.
— Ты как, в порядке? — Самарин неловко улыбнулся.
— Ага, — Аня тоже улыбнулась, прикоснулась к его руке.
— Как Сергей?
— Ничего. Перелом срастается, он все бурчит, чтобы его побыстрее отпустили из этой камеры пыток под названием физическая терапия.
— Понятно, — Самарин снова улыбнулся, не решаясь смотреть на нее, но то и дело бросая короткие взгляды, не в силах удержаться.
Они помолчали, глядя на то, как чайки пикируют вниз и с плеском вылавливают рыбешку из серых волн.
— Как думаешь, все закончилось?
Самарин взглянул на нее, думая, стоит ли переспрашивать, о чем она спрашивала. Потом вздохнул и ответил:
— Не знаю, Ань. Может быть, — он задумчиво посмотрел на океан. — Города полны диких, но, боюсь, скоро ситуация изменится. Они… они ведь не знают, как позаботится о себе. А Пастухов очень мало. Очень.
— Поэтому нам и помогли, да?
Он некоторое время молчал, потом заговорил, старательно подбирая слова:
— Наверное. Я говорил, что многие из вас больны. Я был не совсем прав…
— Мы все больны, правда?
Он ошеломленно взглянул на нее. Она мягко улыбнулась.
— Я знаю. Я слышала своего отца, и теперь кое-что понимаю.
— Да… конечно. Они не хотели, чтобы такие как вы погибали. Пастухи понимают: их слишком мало, чтобы поддерживать тех, кому нужна помощь. Дикие… они же как дети. Они ничего не могут сделать сами. Им просто…
— Они просто не помнят, как это делать.
— Да. Пожалуй. Поэтому им — нам — нужны те, кто сможет позаботиться об этих детях. Нам нужны Пастухи, взрослые, которые направят и подскажут маленьким неразумным людям, что и как делать, чтобы остаться в живых. Но дети могут быть опасны — не со зла, конечно, но все-таки иногда они причиняют боль. Поэтому вас надо было оградить от тех, кто еще не понимает, что делает… И дать вам время повзрослеть.
Аня кивнула, Андрей внимательно посмотрел на нее, потом тоже кивнул. Она понимала и это радовало. Взросление не всегда проходит безболезненно — всех детей и особенно подростков ждут травмы на этом нелегком пути.
— Когда вы выходите? — Аня взглянула на Андрея. Он присоединился к небольшому отряду, который собирался отправиться на материк. Им еще нужны были кое-какие вещи здесь, на острове, чтобы максимально безопасно перезимовать — но главное, конечно, топливо для местной электростанции.
— Через неделю, наверное, — Андрей, прищурившись, посмотрел на небо. — Максим и Колька не могут решить, брать с собой снегоходы или нет. Они, конечно, влезут в нашу посудину, но я не вижу смысла таскать их с собой. Мы ведь вполне можем найти нужное и там, на месте. Займет какое-то время, но у нас его вроде как в избытке теперь.
Аня кивнула:
— Да, чего-чего, а времени у нас много. Я никогда не задумывалась, но ведь всю свою жизнь пронеслась как угорелая. А теперь… теперь я рада.
«Может быть даже счастлива», — подумала она, но не сказала этого вслух. Это было ее, только ее. Вместо этого сказала:
— Это красивое место. У меня есть человек, которого я люблю, и который любит меня.
— Самое важное, верно? — улыбнулся Самарин.
— Конечно. Важнее ничего не может быть на всем свете. Есть только еще одно… — Аня с легкой улыбкой прикоснулась к талии. Глаза Самарина распахнулись, когда он почувствовал ее неумелую попытку без слов объяснить, о чем она говорит.
Он покачнулся, отступил на шаг, глядя на нее очумелым взглядом.
— Ты… Господи, ты… — он не мог найти слов.
Аня все с той же спокойной улыбкой кивнула, подтверждая невысказанную мысль.
— Да. Я думаю, это будет июнь. Может чуть раньше. Хорошее время, самая середина лета. Как считаешь?
Самарин кивнул, не доверяя своему голосу, смущенно пряча глаза. Аня засмеялась.
— Бедный Андрюшка! — она взяла его руку в свою, слегка сжала. Он неуверенно улыбнулся в ответ.
— Я… я поздравляю, — выдавил, наконец, он.
— Спасибо.
Они снова замолчали.
— Сергей знает?
Аня взглянула на него, кивнула.
— Да. Я и сама не была уверена… раньше. Но теперь уверена.
Самарин некоторое время смотрел на нее своими странными белыми глазами, потом тихо спросил.
— А Максим?
Аня едва заметно вздрогнула, вымученно улыбнулась.
— Ты считаешь, он должен знать? — она пристально посмотрела на него, словно спрашивая совсем о другом.
Андрей замолчал, не зная, что ответить. Он мог бы при желании узнать, чей это ребенок, но…
— Это не мне решать, в конце концов.
Аня кивнула, ее лицо просветлело. Она тихо, едва слышно сказала:
— Спасибо… — она споткнулась, но все-таки закончила. — Спасибо, что не сказал. Я не хочу знать. Прошлое забыто.
— Да. Прошлое забыто. Уж кто-то, а я это прекрасно знаю.
— О чем ты? — Аня с неуверенной улыбкой посмотрела на Андрея.
— Ни о чем, Анечка. Ни о чем.
Самарин улыбнулся Ане и на этот раз сам взял ее за руку.
Они молча смотрели на игру чаек в воздухе, прислушивались к плеску волн. Аня ощущала на губах и щеках соленый привкус влаги, но было ли это море, или что-то другое — она не знала. И ей было без разницы. Она нашла мир сама с собой, и скоро у нее должен был родиться мальчик, которого она так ждала.
Они стояли так до самого захода солнца, держась за руки, просто любуясь закатным океаном и наслаждаясь тишиной.
Нижеследующее представляет собой запись, сделанную Андреем Самариным. Диск так и остался лежать на каминной полке в спешно покинутом доме. Данное видео так никто никогда и не увидел.
(Сначала не видно ничего, экран темный. Появляется звук хриплого дыхания. Звук искажен, похоже, человек стоит очень близко к микрофону камеры. Неожиданно возникает изображение, рука человека просто закрывала объектив.
Картинка не в фокусе, разглядеть лицо не удается. Человек отходит от камеры, садится на стул и протягивает руки к небольшому костерку, горящему перед ним. Капюшон куртки скрывает лицо, рук тоже почти не видно. На улице ночь, за спиной человека практически ничего не разглядеть, виден только открытый дверной проем и пляшущая из-за вспышек огня сгорбленная тень на стене.
Мужчина — теперь можно с долей уверенности определить его половую принадлежность — молчит некоторое время, разглядывая замотанные бинтами руки. Затем кашляет и, не поднимая головы, начинает говорить. Голос хриплый и не совсем четкий, некоторые слова неразличимы).
— Я оказался виновен в смерти человечества.
Звучит как начало научно-фантастического романа, правда? Но тут нет ничего научного или фантастического: просто стечение обстоятельств, приведшие к гибели всего… Хотя, беру свои слова обратно, все-таки фантастического тут более чем достаточно. Вы ведь в курсе всего того, что произошло за последний месяц, если живы и смотрите это. Впрочем, есть у меня подозрение, что виноват в этом не только и не столько я; я ведь тоже жертва случайных совпадений. Стоп, я все постараюсь рассказать по порядку, насколько еще способен в своем тухлом виде.
С чего же начать?
Само собой с начала, но кто сейчас может определить, где начало у этой истории? Я вот точно не смогу. Хотя каков будет конец — знаю прекрасно. Надо успеть все рассказать, пока рядом нет людей. Они, знаете ли, пахнут…
Ну, так с чего же мы начнем, Шеф?
Ладно, начну с себя, любимого. За качество извините, говорить все сложнее…
(Говорящий пожимает плечами, кашляет).
Меня зовут Андрей Иванович Самарин. Живу — жил! — в маленьком городке на юге Урала. Название не имеет значения, сейчас, когда вы смотрите эту запись, здесь вероятней всего остались одни обгорелые руины: чего-чего, а недостатка в нефти или газе мы не испытывали, все так. Другое дело, что деньги с этого как-то все больше имели местные воротилы и шишки, и дай бог тратили бы их тут же, так нет — Москва, Куршавель, или что там у них еще модно?..
Да, прошу простить вашего покорного слугу, было модно. Сейчас Москва вряд ли чем разительно отличается от нашего городка. Разве что наше новообразованное общественное кладбище размерами поменьше.
