— Может, и его вывести? — Моралез, беспокойно заерзав на стуле, кивнул на меня.
— Нет, так не пойдет. Она уже знает, что он тут. Возьми ее на себя, Моралез.
— Как скажете, сэр, — страдальчески вздохнув, обреченно кивнул следователь.
Не прошло и минуты после того, как Паттерсон скрылся из комнаты, как в помещение, подобно вихрю, ворвалась та, о ком говорилось. В жизни Лаура Фламини оказалась даже обаятельнее, чем на фото. Даже «живой» фотоснимок не способен был передать бьющую ключом энергию, которая исходила от этой женщины, будто воздух вокруг нее был наэлектризован. Серый деловой костюмчик подчеркивал стройную фигуру. Минимальный макияж был призван лишь не портить утонченные от природы черты лица. Росту Лаура была небольшого, не выше пяти футов и четырех или пяти дюймов, но это не мешало ей смотреться грозно даже в обществе суровых и крупных мужчин.
— И снова добрый день, Моралез, — не скрывая раздражения, произнесла Лаура, бесцеремонно усаживаясь на стул, и сразу же перешла в атаку: — Не думай, что это сойдет тебе с рук!
Голос у нее был сильный, глубокий, сразу выдавая гены оперной певицы. Какие бы слова не произносились таким голосом, они звучали в несколько раз внушительнее, чем бессвязное бормотание.
— Это что, твой адвокат? — демонстративно не обратив на нее внимания, спросил Моралез у меня, начиная разыгрывать свой спектакль.
— Нет. Я первый раз в жизни ее вижу, — буркнул я честно.
Кивнув мне, мол, спасибо, что подыграл, сержант-детектив с театрально-растерянной улыбкой посмотрел на Лауру, будто спрашивая «Ну и что же ты здесь делаешь?»
— Не надо строить из себя идиота, а из меня и подавно, — отмахнулась Фламини, ничуть не растерявшись. — Как защитник подозреваемого, я имею право присутствовать на допросе свидетеля. Так какого же лешего я узнала об этом допросе случайно?
— Это вовсе не допрос свидетеля, — как ни в чем не бывало ответил Моралез. — Бывший коллега согласился перекинуться со мной парой слов, вот и все. Показаний он не дает, запись отключена. Всего лишь приватная беседа. И она прервалась из-за того, что вы ворвались в этот кабинет, как будто вас подгоняет тысяча чертей с розгами.
— Отличное сравнение, — презрительно скривилась Лаура, затем неожиданно повернулась ко мне. — И что же, Димайтрес, вам не задают здесь никаких вопросов, связанных со вчерашними событиями? Ни единого вопроса о Питере Коллинзе, да?
Не думал, что меня вообще что-то может смутить. Но я растерялся, когда в меня вперился пронизывающий взгляд живописных глаз необычного ярко-голубого цвета, и эта эффектная женщина внезапно обратилась ко мне, практически правильно произнеся мое имя. Я давно привык, что на меняне смотрят на меня без страха и отвращения. И уж тем более — такие. Малознакомые люди, особенно женщины, вообще избегали долго смотреть на мое лицо, исполосованное шрамами. А эта — глазела как ни в чем не бывало, будто не замечала их.
В моей памяти вдруг всплыли факты ее биографии, которые я прочел прошлой ночью, непонятно зачем потратив добрый час на бесполезное чтение: о родителях-знаменитостях; о волевом решении предпочесть правозащитную деятельность карьере актрисы; о вызывающем пацифизме, раздражающем диванных патриотов; о предполагаемых лесбийских склонностях. Мне вдруг стало неловко, что я знаю так много о человеке, с которым лично даже не знаком, и я ощутил себя извращенцем, который тайно рылся в чьем-то грязном белье. Однако секундное замешательство прошло. И я разозлился на себя, а заодно и на нее.
— Меня зовут Димитрис. После «м» — «и», а не «ай», — ответил я неприязненно. — И я добровольно согласился на приватную беседу с детективом Моралезом.
— Не очень мудро с вашей стороны, — прямо ответила она. — Питер много рассказывал о вас. Рада наконец познакомиться лично. Лаура Фламини.
Я с некоторым удивлением посмотрел на протянутую мне тоненькую ручку. В свете лампы сверкнул большой сапфир бархатистого васильково-синего цвета, венчающий потрясающе красивое кольцо из белого золота — то самое, что подарил ей, если верить журналистам, ее жених, миллионер Эдвард Грант. Что удивительно — рука была протянута мне безо всякой брезгливости. Не помню, чтобы со мной хоть раз так здоровался кто-то из белоручек, принадлежащих к высшему свету. Обычно они обходили таких, как я, десятой дорогой.
«Должно быть, и Питер так же удивился, когда вместо презрения встретил уважение и симпатию», — подумалось вдруг мне. — «Именно так они и очаровали его, чтобы затянуть в водоворот своих интриг. И вот он мёртв. А она улыбается и протягивает руку мне». При этой мысли я мигом стряхнул с себя оцепенение. Из вежливости я легонько пожал руку, но обошелся без «Приятно познакомиться», — хотел, чтобы эта девица понимала, что ее харизма на меня не действует. И даже та непроизвольная дрожь, которая пробежала по мне при касании мозолистой рабочей ладони к нежно-белой женской коже — я попытался убедить себя, что это не более, чем нервы.
— Не обманывайтесь, Димитрис — вы на допросе, под каким бы соусом это не подавалось. Вы имеете право на адвоката. И я готова предоставить вам помощь.
— Если это приватная беседа, адвокат мне не нужен, — хмуро ответил я. — Если допрос — тогда я позвоню своему адвокату, если сочту нужным.
— На данный момент это не допрос, — охотно подтвердил Моралез, довольный холодным приемом, на который нарвалась Фламини. — Иначе мы бы, конечно, уведомили вас о времени заранее. Полиция Сиднея всегда действует строго в рамках закона, мисс Фламини.
— Если это не допрос, то что тогда — попытка запугать свидетеля перед допросом? — не смутившись моими словами, бросилась в бой Лаура. — Можете не тратить времени зря, Моралез. Этого человека вам запугать не удастся! Он знал Питера Коллинза лучше, чем кто-либо. И подтвердит перед судом, что Питер не принимал наркотиков, и не выказывал вчера вечером никаких признаков «срыва». Не так ли, Димитрис?
— Вы, кажется, начинаете перегибать палку, — торопливо нанес ответный удар Моралез, дав мне шанс не отвечать на вопрос. — Вы сказали — «запугать свидетеля»? И вам не стыдно бросаться такими обвинениями? Напоминаю вам, барышня, что вы говорите с детективом полиции при исполнении. Не стоит забывать об уважении и о профессиональной этике.
— Я вам не «барышня», детектив. И вы, как и ваш босс Паттерсон, который убежал от меня через черный ход, словно мышонок, уже продемонстрировали, каких стандартов этики придерживаетесь и какого уважения заслуживаете, — парировала адвокат.
Глаза этой маленькой женщины метали молнии, и я поразился, как уверенно она держится.
— Расследование не длится и суток, а вы уже допустили столько нарушений, что я не успеваю направлять жалобы прокурору. Где, кстати, Бэнкс? Тоже унес отсюда свою скользкую задницу, как только запахло жареным?! Оставили тут вас одного в качестве козла отпущения. Не обидно, Моралез? Впрочем, ничего. Вам за это платят. За счет налогоплательщиков.
— Вам есть что, сказать, кроме личных оскорблений и рассуждений о моей зарплате?
— Еще как есть! «Грязные приемчики», которые вы применяете, никак не соответствуют основополагающим принципам работы правоохранительной системы. И вы, Димитрис, как бывший полицейский, знаете это не хуже меня. Вам не следует их бояться. Вы имеете право…
— Я знаю свои права, — перебил я женщину, недовольно нахмурившись. — Приберегите свои пламенные речи для присяжных. Я знаю, кто вы такая, и что вам нужно. Меня в эти игры втягивать не надо. Достаточно того, что в них втянули Питера.
— Вы что, правда верите, что Питер совершил то, в чем его обвиняют? — спросила Лаура, посмотрев на меня пронзительным взглядом своих ярких глаз.
— А вы что, ослепли?! — гневно переспросил я. — Посмотрите чертову видеозапись!
— И где это он увидел видеозапись, а? — мгновенно вцепилась в мое слово юристка, бросая яростный взгляд на Моралеза, который при этих словах побледнел: — Вы просматривали оперативную съемку, достоверность которой под большим сомнением, за чашечкой чая во время приватной беседы?! Обещаю, Моралез, что ни одна из твоих проделок не сойдет тебе с рук!
