— Будет вам, Фламини, — набравшись храбрости и подобравшись, ответил Моралез с видом человека, которому все нипочем. — Я не стажер, которого можно сбить с толку банальными адвокатскими истериками. Вы можете хоть завалить прокуратуру своими жалобами, как вы всегда делаете. Если я сочту необходимым допросить Димитриса Войцеховского как свидетеля по делу — вы узнаете о времени и о месте допроса. А сейчас я настоятельно прошу вас удалиться из этой комнаты.
— Только после того, как отсюда выйдет он, — кивнув в мою сторону, упрямо поджала губки Лаура. — Либо тебе придется приказать своим гориллам выволочь меня за руки. Пожалуй, с тебя станется.
Детектив посмотрел на меня, закатив глаза, как бы жалуясь: «Видишь, что мне приходится терпеть каждый день?», и попросил:
— Будьте, в конце концов, хоть немного профессиональной, Фламини. Не становитесь смешной.
— Ваше мнение о моем профессионализме — одна из последних вещей в этом мире, которая заботит меня, — язвительно ответила на это женщина. — А сейчас будьте добры, отпустите Войцеховского домой. И перестаньте угрожать ему, как и другим участникам дела. Иначе, клянусь, сами пойдете под суд!
— Димитрис, если вас понадобится допросить — вы получите повестку, — наконец обратился ко мне детектив, красноречиво вздохнув и поднимаясь со стула. — Мы все здесь знаем вас как разумного человека, бывшего правоохранителя, который, вне всяких сомнений, будет добросовестно сотрудничать со следствием. Поэтому я за вас не беспокоюсь. Хочу лишь предостеречь вас против общения с этой особой. Оно еще никого не доводило до добра.
Намек, сокрытый в словах Моралеза, оказался до того прозрачен, что я не удержался от ехидной ухмылки, которую, впрочем, вряд ли кто-то смог разглядеть под бородой.
— Спасибо, что вы все так обо мне заботитесь, — едко ответил я, посмотрев на детектива ничуть не с большей симпатией, чем на адвоката, и поднялся со стула.
Даже сложно было сказать, кто из этой парочки вызывал у меня большую неприязнь. Честно сказать, в тот момент я вообще практически ничего не понимал, а голова начинала болеть так же сильно, как и днем ранее. Слишком много всего свалилось на меня тем утром. А ведь еще вчера Питер был жив! Выходя из комнаты, я услышал, как детектив с адвокатом продолжают перепалку, хотя уже с меньшей горячностью. Как-никак, единственный зритель удалился. Закрыв за собой дверь, я резко выдохнул и устало потер голову рукой, облокотившись о стену. Затем, взяв себя в руки, быстро направился по оживленному коридору здания полиции в направлении выхода. Я чувствовал, что в ближайшее время мне предстоит часто бывать здесь. И это мне заранее не нравилось.
§ 93
Подходя к выходу из здания полиции, я на ходу достал коммуникатор, собираясь перезвонить Чако. Ситуация выглядела намного хуже всего, что когда-либо случалось с клубом. Я не представлял себе, как ее вообще расхлебывать. Но терять время, безусловно, не стоило.
— Эй! — услышал я чей-то взволнованный голос, когда проходил через холл, наполненный гомонящей толпой граждан, ожидавших приема. — Димитрис! Подожди!
Оглядываясь через плечо, я заранее знал, кого увижу. В отличие от строго-деловой Лауры, Гунвей выглядела соответственно своему образу журналистки радикального толка. Потертые джинсы, кеды, черная маечка, браслеты, коралловые бусы, пирсинг в носу. Едва посмотрев на ее острое, вытянутое личико, напоминающее беличью мордочку, я почувствовал, как кровь в жилах закипает.
С таким же точно невозмутимо-упорным видом, как белка, ищущая жирные желуди среди опавшей листвы, Гунвей неделями шуршала по нашему бару и в других подобных местах, пока не нашла Питера — молодого и искреннего парня, который, в отличие от нас, был еще не настолько разочарован и обозлен на мир, чтобы грозным рыком отогнать прочь назойливую репортершу. Воспользовавшись моментом, она наплела бесхитростному парню с три короба лжи, а для надежности еще и затащила его в постель, ради того, чтобы склеить из его страхов и воспоминаний сенсацию под кричащим заголовком.
И что же теперь? Он мертв. И если только это не роковая случайность — то виновницей его смерти является проклятая журналистка. Но и это еще не все. Существование клуба оказалось под угрозой. Моих людей таскают по допросам и запугивают, и, быть может, в конце концов закроют вовсе. И вот теперь эта сучка хочет пообщаться со мной?!
Сцепив зубы, я отвернулся и, ускорив шаг, молча вышел из здания. От нервного перенапряжения, как назло, начал саднить глаз, и от этого бурлящее во мне раздражение усилилось еще сильнее. Когда настырная журналистка наконец нагнала меня на ступенях, я гаркнул ей через плечо:
— Держись от меня подальше!
— А Питер говорил, ты вежливый, — нагловато ответила та, зашагав рядом.
Остановившись как вкопанный, я резко развернулся к ней, и, едва не взорвавшись от ярости, отчеканил, ткнув пальцем в ее сторону:
— Не смей вспоминать Питера. Как ты можешь произносить его имя?! Его жизнь на твоей совести, сука. Но тебе, похоже, все равно.
К моему величайшему изумлению, после этой фразы журналистка залепила мне звонкую пощечину. Оторопев, я наблюдал, как мускулы на лице китаянки нервно дрожат, будто от волнения, а в узких зрачках блестят слезы. Похоже, она обладала театральными талантами ничуть не меньше, чем у Фламини. Либо все было не так просто, как мне казалось.
— Не смей говорить, что мне все равно! Питер нравился мне, ясно?! Мы с ним были вместе!
— Да что ты говоришь? — презрительно переспросил я, дыхнув на неё злобой. — Не разыгрывай здесь комедию, сука. Ты использовала его. Втянула в свои интриги. Парень только-только начинал жить. Мы с мужиками буквально вытащили его с того света! И теперь его больше нет. Проклятье!
Топнув в сердцах ногой, я продолжил идти по тротуару. Но азиатка, не смутившись моих бурных эмоций, нагнала меня и поравнялась со мной снова.
— Он рассказывал о вас, — не обращая внимание на мое бешенство, поведала Гунвей. — Он любил вас больше всех на свете, как родную семью. Особенно тебя, Димитрис. Ты был его кумиром. Он восхищался тем, как ты борешься с болью, сколько в тебе мужества и выдержки. И он был уверен, что ты поддержишь его в том, что он собирался сделать!
— В этом безумии?! — гаркнул я в бешенстве. — Вчера он рассказал мне. Я сделал все, что смог, чтобы отговорить его. Но у меня не получилось. Ты здорово запудрила парню мозги. Знаешь, если тебя посадят за решетку — ты получишь по заслугам!
— Не беспокойся, скоро посадят! — раздраженно парировала она. — Дело на меня уже шьют, и закроют в течение пары месяцев, можешь не сомневаться. Всех, кто рискует хоть немного поднять голову и тявкнуть на Большого брата, топчут, как тараканов. Они убили его, Димитрис! Неужели ты этого не понимаешь, черт возьми?!
— Что за чушь, Гунвей? Скажешь, что видеозапись подделана? — я презрительно нахмурил брови.
— Возможно всё что угодно. Они могли подделать запись и найти продажных свидетелей. Они могли силой накачать Питера наркотиками и как-то воздействовать на его психику, заставив сделать то, что они сделали. Изобретательность этих людей в устранении неугодных — ни для кого не секрет. Для тебя — в первую очередь, Димитрис. Я ведь знаю, кто ты!
— Ни черта ты обо мне не знаешь!
— Черта с два! Питер был во всех отношениях невинной жертвой. Но ты — совсем другое дело. Тебя ведь всю жизнь готовили для того, чтобы ты стал профессиональным силовиком. Ты проработал на ЧВК много лет, и очень высоко забрался. Думаешь, я не представляю себе, сколько всего тебе пришлось для этого совершить, а, Белый Волк?! Ты не только получал приказы, но и отдавал их. Ты принимал стимуляторы в уменьшенных дозах, осознавал свои действия — так что несешь за них ответственность сполна! И ты полагаешь, что твое запоздалое раскаяние и благотворительная инициатива с этим твоим клубом способны перечеркнуть все, что ты натворил?
