— С завтрашнего дня от меня уже ничего не зависит, — закончил он и тяжело прошел в гостиную, сел на диван.
Я бросилась в ванную, вернулась с полотенцем, села рядом и стала вытирать ему волосы и лицо.
— Ты мне расскажешь?
Он рассказал. Они нашли вироид, родственный некоторым группам крови, сказал он. Даже не целый вирус, не убитый вирус — часть вируса. Для начала они скомбинировали его с группой О, и ничего не случилось, но после комбинации крови О с группой А вироид изменился, стал цельным, начал реплицироваться и уничтожил, поглотил кровь А. Уоррен говорил ровным тоном, почти рассеянно, как будто это ровно ничего не значило. А потом закрыл лицо ладонями и заплакал.
Сорок пять процентов европеоидов имеют группу А, пять процентов — АВ. Тридцать процентов черной расы — группы А или АВ… и созданный ими вирус мог уничтожить их всех.
Я обнимала его, пока он выплакивался в бессвязном потоке слов. Они оба должны были уехать в Атланту — и он, и Грег, — рассказал Уоррен, а кто-то должен был прийти, чтобы присмотреть за упаковкой материала и разборкой лаборатории.
— Грег вошел, когда я звонил, — сказал он вдруг. — Он хотел меня остановить. Я его ударил. Боже, я его ударил! Я отвез его домой, и мы все обсудили.
— Значит, он согласился.
— Да, — устало ответил он. — Это было все равно что ударить отца или бога.
— Почему вы не остановились, когда поняли, что это такое?
— Не могли, — сказал он. Он был бледен как смерть, глаза обведены красным, взгляд загнанного зверя. — Раз мы это сделали, мог сделать и кто-то другой, если уже не сделал. Мы искали выход: антидот, лечение — что-нибудь.
Мы сидели рядом на диване. Уоррен отодвинулся от меня и встал на ноги — поднялся тяжело, по-стариковски и споткнулся на первом же шаге.
— Мне надо выпить.
Я прошла за ним на кухню и смотрела, как он наливает бурбон и выпивает его. Если они с Грегом не сумели найти лекарство, думала я, никто не сможет. Они были лучшими в своей области.
Я все думала о том, что сказал Грег в тот день на побережье: чума убила от трети до половины населения Европы — столько же, сколько составляет доля групп А, АВ и АО. И из этого ужаса, считал он, возникло Возрождение.
Сейчас я знаю о группах и комплексах крови больше, чем две недели назад: все это время я глотала книги, как перед экзаменом. У меня группа А, у Мики — АО, Уоррен — О, Сандра — А, а Крис — О.
На следующее утро я подвезла Уоррена в лабораторию, где нас встретил мужчина средних лет. Уоррену он представился, а меня не заметил. Они вошли внутрь не оглянувшись. Когда они скрылись, появился Грег — вышел из-за угла кирпичного здания и направился ко мне. У него был пластырь на подбородке, у Уоррена — на костяшке среднего пальца.
— В последнюю минуту, — сказал Грег, — я понял, что не хочу никого видеть: ни Уоррена, ни знаменитого эпидемиолога. Скажете Уоррену, что я взял несколько дней отгулов, ладно?
Я кивнула, он повернулся и пошел прочь — старый-старый, побежденный, сутулый, волоча ноги, волосы падают на воротник серой ветровки, блестящей от дождя, спортивные туфли шлепают по лужам.
Какой ясный образ, дивлюсь я, снова очнувшись. Теперь в машине слишком жарко: обогреватель отлично работает. Мне хочется снова нырнуть в сон, но я заставляю себя выпрямиться, дотянуться до ключа и выключить зажигание. Рука словно свинцом окована.
Я собрала Уоррену вещи, и к вечеру он ворвался в дом, скользнул губами по моей щеке, схватил сумку и опять убежал. «Позвоню!» — крикнул он и несколько раз звонил, но сказать ему было нечего. Я выбирала слова так же осторожно, как он. «Что нового?» — спрашивала я, и он отвечал: «Ничего, все по-прежнему». Я крепко сжимала трубку и болтала о детях, о ненастье — ни о чем.
Я делала все как всегда: заплетала Сандре волосы, заставляла Мики сесть за уроки, разбирала со студентами «Кентерберийские рассказы», ходила за покупками, готовила, мыла голову и брила ноги… Мики простудился и заразил Криса, а у меня болела голова, и ничего не хотелось. Как прошлой осенью, сказала я Уоррену по телефону. Он ответил, что в Атланте совсем тепло и солнечно. И осторожно добавил, что будет в Портленде в пятницу с семичасовым рейсом. Мы тихо забормотали друг другу слова благодарности. Я была в слезах, когда повесила трубку.
Следующим вечером мне позвонила Триш Олдхэмс. Ей был нужен Уоррен, а когда я сказала, что его нет в городе, последовала долгая пауза.
— Что такое, Триш? Я не могу помочь? — Я надеялась, что дело пустячное, голова болела все сильнее, и я опасалась, что это грипп, а не просто простуда.
— Я насчет Грега, — сказала она наконец. — Хотела попросить Уоррена проведать его. Он звонил и разговаривал… не знаю, просто странно.
— В каком смысле странно?
— Сказал, что хочет попрощаться. — Она понизила голос. — Я… он болен?
— Нет, насколько я знаю. Я загляну к нему и перезвоню вам, хорошо?
Время у меня в голове смешалось. Не могу вспомнить, когда звонила Триш, но я ей не перезвонила. Я застала Грега за погрузкой ящиков в грузовик, который он выдвинул кузовом из гаража. Сад вокруг дома был запущен: кусты, много деревьев, два или три акра, о которых он забыл. Обычно садом занималась Триш. Помнится, я подумала, до какого запустения он довел участок.
— Что вы здесь делаете? — резко спросил он, когда я остановила машину за его грузовиком и вышла.
— Триш звонила. Она о вас беспокоится.
— Вы дрожите. Войдите в дом.
Внутри был разгром, вещи разбросаны, ящики выдвинуты, всюду коробки. На столе груды книг и блокнотов, и на полу, на стульях тоже.
— Садитесь, — сказал он. — Вас знобит, вы совсем замерзли.
Он налил нам обоим виски с капелькой воды и сел напротив, отгородившись грудой хлама.
— Триш… — заговорил он через минуту. — Наверное, не надо мне было ей звонить. Она удивилась. Знаете, это ведь я заставил ее уйти.
Я покачала головой:
— Зачем?
— Затем, что я был угрозой для нее и мальчишек, — ответил он, глядя мимо меня. — Угрозой для нее. Я ей об этом сказал, но она бы осталась, тогда я сказал, что я опасен и для мальчиков тоже, и она ушла. Я знал, что уйдет.
— Не понимаю, о чем вы говорите. — Я звякнула стаканом о стол.
Грег взял его и налил еще.
— Я инфицирован, — сказал он. — Четыре-пять лет назад я порезался в лаборатории, и вироид попал в ранку. Мы думали, что я умру. И я, и Уоррен так думали, но как видите… — Он осушил стакан и со стуком поставил. — Но вироид во мне, ждет встречи с группой А, чтобы исполнить свое назначение. У Триш группа А, а у мальчиков АО. Как бы я ни был осторожен, это был только вопрос времени. Я отослал ее.
Все смешалось. Грег сказал, что не хотел быть морской спинкой, жить в карантине. Пока о нем никто не знал, но он собирался скоро сказать. Он заставил Уоррена пообещать, что тот даст ему возможность сделать это самому, когда он будет готов. Я пила и с трудом следила за его рассказом, зато наконец согрелась и даже начала дремать под звук его голоса. Он не мог меня заразить, сказал Грег, отвозя меня домой, и Уоррен в безопасности. Мне ничего не грозит. Грег не позволил мне самой вести машину и вернулся потом домой на такси. Необходим, сказал он, контакт между инфицированной группой О и какой-нибудь еще. Сам по себе вироид инертен. «А вирус?» — спросила я.
— Ах это, — отозвался он мрачно. — Это один из вопросов, на который они ищут ответ в Атланте. Мы, я и Уоррен, предполагаем, что он может передаваться при контакте или воздушным путем. Они выяснят.
Сегодня пятница. Я заплела Сандре косы, заставила Мики почистить зубы и сказала Крису, что, простуженному, ему нельзя идти после школы на футбол. Я притащилась на лекцию, потом на совещание комитета, а потом на поздний ланч с подругой Дорой, которая велела мне отправляться домой и лечь в постель, потому что выгляжу я ужасно. Я призналась, что и чувствую себя ужасно, но мне надо в Портленд — встретить Уоррена. Я хотела выехать пораньше, чтобы не попасть в пробку. Можно будет перекусить в ресторане и почитать в ожидании самолета.
Новости я услышала в машине по радио. Доктор Грег Олдхэмс погиб при пожаре в своем доме. Подробностей не было. Я свернула на обочину и сквозь слезы уставилась перед собой. Он звонил Триш, чтобы попрощаться. Упаковал вещи, которые не мог заставить себя сжечь. Морская свинка, жизнь в карантине, в изоляции, он скажет сам, когда будет готов…
В доме над расщелиной зажегся свет. Они меня ищут: Уоррен, должно быть, сказал им, что я поеду сюда. Домой.
Хотела бы я знать, с ними ли он: если с ними, он может догадаться прийти сюда. Но, скорее, они держат его в какой-нибудь сверхсекретной лаборатории, берут кровь на анализы или для пересылки в Атланту.
Может, они прислали его обратно. Наверняка он страшно устал. Стала бы я орать на него, если бы мы сейчас встретились? Возможно, а ему это ни к чему: он сам знает и будет знать до конца жизни. Если бы мы встретились, а у меня был пистолет, застрелила бы я его? Могу себе представить, как я это делаю, и хотела бы, но смогу ли?
