Если бы Вере не было так плохо, она бы засмеялась вице-кингу в лицо. Нет, безумие в Резервации не прекратилось, оно только в самом разгаре. Не успели избавиться от одного узурпатора, и вот уже появился другой «вынужденный принять на себя обязанности кинга». Конечно, иметь под боком двух преданных бывших убров любой власти не помешает. Нет сомнений, что кормить её и Саху будут с королевского стола, лишь бы они поддерживали внутри порядок и не дали возможности повториться тому, что случилось с прошлым кингом. Новоиспечённый предводитель уже вычеркнул из списка живых обитателей первого поселения, он даже не ставит на повестку дня вопрос о помощи этим несчастным, обречённым на голодное вымирание. А когда те начнут докучать отчаянными набегами в поисках пищи, они решат их вырезать всех до одного человека, и Вера с Пахой станут организаторами этой чистки. А потом… Интересно, что случится раньше: завоевательный поход во внешний Муос, камуфлируемый под возвращение на родину, или же война между вторым и третьим поселением? Впрочем, не важно: и то, и другое затушит, возможно, последний очаг цивилизации в Муосе. Вера могла бы высказать это всё в лицо вице-кингу, вернее, почти уже кингу, но это ровно ничего бы не принесло. Он был возбуждён от нежданно свалившейся на него возможности захвата власти в Резервации, переполнен честолюбивыми планами на будущее, поэтому ничего кроме раздражения, а то и агрессии, её увещевания у этого нового кровавого вождя не вызовут. Поэтому она сказала два слова, но таким тоном, которые напрочь отбили настойчивость вице-кинга:
— Мы уходим!
Это была странная процессия.
Одноглазая девочка в диггерской юбке и тряпке вместо майки, не расстававшаяся со своим единственным секачом. И большеглазый парнишка с вытянутым лицом и густой пепельной шевелюрой на голове. Они сразу подружились и теперь не расставались ни на минуту. И постоянно о чём-то шептались, а иногда, забываясь, начинали говорить вслух. Взрослые на них шикали, они оба синхронно совершали виноватые кивки головами и тут же продолжали обсуждение каких-то очень важных тем. Эта странная парочка, отгородившись этой внезапной дружбой от своего страшного прошлого, свирепого настоящего и не обещавшего ничего хорошего будущего, были, быть может, на данный момент самыми счастливыми людьми в Муосе. Не было сомнений, что они хотели бы взяться за руки, не будь их руки заняты тяжёлой ношей. И ветерок счастья, веявший от этой парочки, чудным образом разгонял тучи в душах сопровождавших их хмурых взрослых.
Крепкий молодой мужчина с лицом простака, которое кое-где пересекали слишком ранние морщины. Рядом с ним молодая мулатка, глаза которой не просыхали от слёз. Они оба потеряли свои половинки. Они не говорили друг с другом об этом, просто как-то было само собой, что им суждено стать мужем и женой, чтобы попытаться заменить друг для друга тех, кого потеряли.
И возглавляла это шествие женщина с болезненно-белым лицом и короткими седыми волосами. Она была ещё молода, но что-то было в её образе такое, что даже старому человеку не позволило б обращаться к ней на «ты». Она знала, что конец пути её близок. И дело было не только в болезни, выбелившей лицо этой женщины и сделавшей неестественно бледными её губы. Просто она чувствовала близость конца и относилась к этому очень спокойно. Череда жизненных катастроф, сотрясавших её душу за время не такой уж длинной жизни, наконец-то выбила из её сознания все временные цели и фальшивые идеи. Боль от разочарований, утрат и собственных ошибок выжгла в ней всё суетное и временное, не оставив там почти ничего кроме маленькой, но драгоценной крупицы вечного, над которой смерть не властна. И теперь, оборачиваясь назад, она видела такие же яркие крупицы во многих людях, которых в этом мире уже нет: Вячеслав, Джессика, Кинг-Эрик, Паук, её родители. Наконец-то она твёрдо знала, куда ей идти и что делать дальше, и именно поэтому ей всё же было немного тревожно от того, что времени для этого у неё остаётся всё меньше.
Наконец-то они пришли. Какой-то патологический страх с самого детства не позволял ей, исходившей вдоль и поперёк весь Муос, зайти именно в это место. Она заставляла своё измученное, поражённое лейкемией тело, двигаться быстрее, потому что она сейчас как никогда прониклась смыслом кем-то сказанной фразы: «есть такое счастье, как дорога домой». Вот эта дверь, к которой она шла почти всю свою жизнь: обычная ржавая бункерная дверь, на которой не столько читалась, сколько угадывалась сильно облупившаяся надпись «Мегабанк». Сильное плечо Пахи привело в движение мощный доводчик двери, и она с громким скрипом открылась. Так и должно было быть — это помещение осталось необитаемым с момента трагедии, сделавшей его безлюдным. Кости и черепа на полу не пугали — ведь это останки родных ей людей, они их за сегодня-завтра захоронят. Вера осторожно прошлась по холлу, чтобы не потревожить прах этих давно убитых, и подошла к ещё одной двери.
Входя, она даже зажмурилась, потом щёлкнула на включение фонарь и несколько секунд постояла, не открывая глаз, дожидаясь, пока сердце хоть немного угомонится. А когда открыла глаза, не удержала восторженного возгласа:
— О, Господи!
Как будто последний раз в своей квартире она была только вчера. Герметичные двери, идеально продуманная система вентиляции, почти нулевая влажность, отсутствие света сохранили дом её детства в неизменном виде. Заправленные кровати, на которых оставалась примятость от её маленькой попы, нетерпеливо ёрзавшей в ожидании прихода торговцев из Центра. Недогоревшая лучина в держателе. Сделанные заботливыми мамиными руками украшения на стульях и столах. И, конечно же, неповторимый сказочный пейзаж, нарисованный её талантливой рукой на весь потолок и стену.
Вера стояла, улыбалась и почти физически ощущала присутствие своих родных: папы, мамы, Костика и маленькой Нади, смотревших на неё из другого мира, в котором пространство и время подчинены созданиям Божиим.
— Подождите, родные мои, у меня есть ещё здесь дела…
Она не заметила, что в квартире находится кто-то ещё. Хынг и Света, задрав головы, осматривали эти художества, которые настолько их поразили, что наконец-то заставили даже их в течение уже нескольких минут молчать. И всё же Света не выдержала:
— Ух ты… Здорово… А кто это так нарисовал?
— Моя мама, — с нескрываемой гордостью сообщила Вера.
— Тётя Вера, а можно, мы будет здесь с Хынгом жить?
Вера вздохнула и нехотя ответила:
— Ладно, живите. Я другую квартиру заселю.
И тут же спохватилась, возмутившись по поводу того, что эти два недоросля удумали: жить вместе. Ещё, может быть, и спать вместе? Но её опасения пока не оправдались, потому что Хынг и Света стали спорить, кто на какой кровати будет спать, при этом ложась то на ту, то на другую, примеряясь, с какой из них лучше видно нарисованное небо, лес и поле. И всё же бывшего диггера, убра и следователя, раскалывавшего цестодов и психологов, трудно было обмануть — она уже замечала в этом с виду невинном ребячьем выделывании друг перед другом зачатки большой любви, которая лет через пару может накрыть мощным колпаком эту несуразную малолетнюю пару. Вера обернулась и увидела в дверном проёме Паху с Линдой. Они оба улыбались, глядя на ребячью суету, их писки и восторги по поводу нового просторного жилища, да ещё небывалым образом украшенного, да ещё только что подаренного им двоим. Вера посмотрела на этих симпатичных людей двух разных рас и представила, какими красивыми и сильными будут их потомки. Так или иначе, смышлёная усидчивость Хынга, необузданный романтизм Светы, сила и воля Пахи и чужеземная грациозность мулатки могли породить потомков, состоящих из такой взрывной смеси, которые, даст Бог, в далёком будущем всего за два-три поколения подчинят себе Поверхность и достигнут намного большего, чем самоубийцы-древние.
Когда Вера узнала о смерти Вячеслава и Джессики, ей просто не хотелось жить. Но потом медленно пришло осознание того, что самым важным в Вериной жизни были не войны и победы, а именно то, чем она занималась последнее время — помогать Вячеславу в его труде над «Началами». Вячеслава нет, но это не значит, что надобность в его деле прошла. И Вера там, на Поверхности, у братской могилы с пятью крестами поклялась, что продолжит его труд. Но уже когда они стали собираться уходить из Резервации, до неё стало доходить, насколько неподъёмна её клятва. То, что когда-то вынесли из Улья девять здоровых мужчин, — печатные станки, шрифты, типографские расходные материалы — не могли унести пятеро, из которых взрослым мужиком был только Паха, тем более, что нести им нужно было и свои пожитки, без которых шансы выжить уменьшались до минимума. Просить о помощи в выносе имущества Вера не хотела, потому что указывать маврам путь к их новому жилищу было опасно. А возвращаться за оставленным опасно: быть может, уже сейчас мавры дерутся между собой или жалеют, что их выпустили живыми. Поэтому о выносе из Резервации их минитипографии не могло быть и речи. Кроме того, у них заканчивалась бумага, и приобрести её уже было негде. Но в пути под беззаботный шёпот Светы и Хынга, под настроение от предвкушения скорой встречи с домом этим грустным мыслям не удавалось залить Верино сердце очередным приступом отчаяния. А теперь родные стены наполнили её нутро такой силой, какой в ней не было никогда. И пусть её умирающее тело становилось всё слабее, зато её мозг начал работать с утроенной силой.
