Затем пробился звонок Фила из Порта, и Рамзес позвал меня в радиопалатку.
— Да? — произнес я в микрофон.
— Конрад, это Фил. Я только что написал элегию, посвященную ей, и хотел бы прочесть ее тебе. Хотя я никогда не встречался с Кассандрой, я слышал, как ты говорил о ней, и видел ее фотографию и поэтому, думается, написал весьма неплохую вещь…
— Пожалуйста, Фил. В данную минуту меня не интересуют поэтические соболезнования. Как-нибудь в другой раз, может быть…
— Это не из числа заполняемых именами. Я знаю, ты таких не любишь, и, вообще говоря, не виню тебя.
Моя рука зависла над рычажком отключения, замерла и потянулась не к нему, а за одной из сигарет Рамзеса.
— Ну конечно, валяй, я слушаю.
И он прочел. Вещь, действительно, оказалась неплохой. Я мало что из нее помню. Помню лишь, что эти четкие, ясные слова доходили с другой стороны мира, а я стоял там весь в ранах, внутри и снаружи, и слушал их. Он описывал достоинства нимфы, которую похитил Посейдон, но проиграл своему брату Аиду. Он взывал к всеобщей скорби стихий. И когда он читал, мой рассудок совершил путешествие обратно во времени к тем двум счастливым месяцам на Косе, а все последовавшее за тем стерлось; и мы снова были на борту «Канители», плыли на наш островок для пикников с его священной рощей, купались вместе, вместе загорали, держались за руки и ничего не говорили, а просто ощущали заходящее солнце, похожее на яркий, сухой и ласковый водопад, опускавшееся на наши розовые и обнаженные души, там, на бесконечном пляже, опоясывавшем это крошечное царство любви.
Он закончил и прочистил горло, кашлянув несколько раз, и мой островок потонул, скрывшись с глаз, унося с собой какую-то часть меня, потому что это было именно такое время.
— Спасибо, Фил, — искренне поблагодарил я. — Это было очень мило.
— Рад, что ты находишь ее подходящей, — сказал он в ответ. А затем добавил: — Сегодня в полдень я вылетаю в Афины. Я хотел бы присоединиться к вам на том отрезке вашей экспедиции, если у тебя нет возражений.
— Разумеется, — отозвался я. — Однако можно мне спросить — почему?
— Я решил, что хочу еще раз увидеть Грецию. Поскольку ты тоже будешь там, возможно, все будет чуть больше похоже на былые дни. Я хотел бы бросить последний взгляд на некоторые из Древних Мест.
— Ты говоришь так, словно речь идет о подведении окончательных итогов.
— Ну… Я выжал из курса Спранга — Сэмсера почти все, что он может дать. По-моему, я чувствую теперь, что пружина завода раскручивает последние витки. Может, ей потребуется еще несколько оборотов, а может и нет. В любом случае я хочу вновь увидеть Грецию и чувствую, что это, похоже, мой последний шанс.
— Уверен, ты ошибаешься, но завтра вечером мы все будем ужинать в «Золотом Алтаре», около восьми.
— Прекрасно. Там и увидимся.
— Идет.
— До свидания, Конрад.
— До свидания.
Я пошел и принял душ, натерся мазью, переоделся в чистую одежду. В некоторых местах у меня еще побаливало, но, по крайней мере, я чувствовал себя чистым. А затем пошел и отыскал веганца, только что закончившего делать то же самое. Окинув его своим «холодным» взглядом, я приступил к цели визита.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — начал я с места в карьер. — Но одна из причин вашего острого желания видеть меня во главе этой экскурсии заключалась в том, что у меня высокий потенциал выживаемости. Правильно?
— Правильно.
— Поэтому я до сих пор старался, по мере сил, чтобы эта выживаемость не оставалась лишь потенциальной, а активно применялась для обеспечения общего благоденствия.
— Не этим ли вы занимались, когда напали в одиночку на всю группу?
Я хотел было его придушить и потянулся к его горлу, но подумал, что лучше не стоит, и опустил руку. И был вознагражден страхом, промелькнувшим в его расширившихся зрачках, и подергиванием уголков рта. Он отступил на шаг.
— Я забуду о ваших словах. Я здесь только для того, чтобы отвезти вас туда, куда вы хотите отправиться, и позаботиться о том, чтобы при этом вы вернулись с целой шкурой. Этим утром вы причинили мне небольшое затруднение, подставившись в качестве приманки для боадила. Поэтому предупреждаю — в ад не ходят прикурить сигаретку. Если желаете прогуливаться в одиночестве, ради бога, только сперва проверьте, в безопасной ли вы стране.
Его взгляд дрогнул, и он отвел глаза.
— Если вы этого не проверили, — продолжил Я, — то будьте любезны брать с собой вооруженный эскорт, раз вы так настойчиво отказываетесь носить оружие сами. Вот и все, что я хотел сказать вам. Если вы не желаете сотрудничать, то скажите об этом сейчас, тогда я завязываю с этим делом и подыщу вам другого гида. Все равно Лорел уже предложил мне это сделать.
— Итак, что скажете? — подытожил я.
— Лорел действительно это сказал?
— Да.
— Как необыкновенно… Ну, разумеется, да. Я выполню вашу просьбу. Вижу, что это осмотрительный шаг.
— Отлично. Вы сказали, что хотите сегодня в полдень опять осмотреть Долину Цариц. Рамзес вас отвезет. Я не испытываю желания делать это сам. Уезжаем мы завтра в десять утра. Будьте готовы.
Тут я ушел, ожидая, что он что-нибудь скажет вслед — хотя бы одно лишь слово.
Он не сказал ничего.
К счастью и для поколений выживших, и для поколений еще не рожденных, Шотландию во время Трех Дней загадило не сильно. Я достал из морозильника ведерко со льдом, а из палатки-столовой — бутылку содовой. Включив спираль охлаждения рядом с моей койкой, я открыл пятую бутылку шотландского виски из своих личных запасов и провел остаток дня в размышлениях о тщете всех человеческих стремлений.
* * *
Поздно вечером, протрезвев до приемлемого уровня и выклянчив себе поесть, я вооружился и пошел немного подышать свежим воздухом. Приблизившись к восточному краю периметра предупреждения, я услыхал голоса, поэтому уселся в темноте, прислонившись к большому камню, и попытался подслушать.
Я узнал вибрирующее диминуэндо Миштиго и попробовал услышать, что он говорит. Но не смог.
Они находились слишком далеко, а акустика в пустыне не самая лучшая в мире. Я сидел там, напрягая ту часть меня, которая слушает, и все случилось именно так, как иногда бывало и раньше:
Я сидел на одеяле рядом с Эллен, и моя рука обнимала ее за плечи. Моя голубая рука…
Все растаяло, когда я шарахнулся от мысли, что приходится быть веганцем, даже в псевдотелепатическом выдавании мнимого за сущее, и снова очутился у своего камня.
Однако мне было одиноко, а Эллен казалась более мягкой, чем камень, и меня по-прежнему разбирало любопытство. Поэтому я опять оказался там, наблюдая за происходящим…
— …Отсюда ее не видно, — говорил я. — Но Вега — звезда первой величины, расположенная в том созвездии, которое ваш народ называет Лира.
— На что похож Тейлер? — спросила Эллен.
Последовала долгая пауза. Затем:
— Самым значительным обычно бывает как раз то, что люди меньше всего способны описать. Иногда, однако, проблема заключается и в передаче чего-то, для чего в личности собеседника нет никакого соответствующего элемента. Тейлер не похож на эту планету. Там нет пустынь. Весь мир тщательно продуман и облагорожен. Но… Позвольте мне воспользоваться этим цветком в ваших волосах. Вот. Посмотрите на него. Что вы видите?
— Красивый белый цветок. Потому-то я сорвала его и вдела в волосы.
— Но это не красивый белый цветок. Во всяком случае, для меня. Ваши глаза воспринимают свет с длиной волны, лежащей в диапазоне от 4000 до 7200 ангстрем. Глаза веганцев глубже заглядывают в ультрафиолет — примерно до 3000 ангстрем. Мы не воспринимаем то, что вы называете «красным цветом», но в этом «белом» цветке я вижу два цвета, для которых в вашем языке нет никаких слов. Мое тело покрыто невидимыми вам узорами, но они достаточно близки к узорам других моих родственников, так что любой иной веганец, знакомый с Штигогенами, может при первом же взгляде определить мою семью и провинцию. Некоторые из наших картин выглядят аляповато-яркими для глаз землян или даже кажутся вовсе одноцветными — обычно голубыми, потому что тонкости оттенков земляне просто не воспринимают. Многие наши музыкальные произведения кажутся вам содержащими большие паузы, на самом же деле эти паузы заполнены неслышимой для вас мелодией. Наши города чисты и расположены логично. Они захватывают дневной свет и долго сохраняют его ночью. Там царят плавное движение и приятные звуки. Для меня это означает многое, но я не представляю, как это описать человеку.
— Но люди, я имею в виду — земляне, живут на ваших мирах…
— Но они, в действительности, не видят, не слышат и не воспринимают их так же, как мы. Между нами лежит пропасть, которую мы можем оценить и понять, но не можем по-настоящему пересечь. Вот потому-то я и не могу рассказать вам, на что похож Тейлер. Для вас этот мир будет совсем иным, чем для меня.
