— С кем, с кем? — Ашот шмыгнул носом.
— С подводниками, с кем еще. Только это нереально. Ну, да выхода у вас другого нет. Авось повезет. — Иван Терентьевич поднялся. — На этом прощаюсь, провожать не буду. Удачи, москвичи. В «Ржавый якорь» загляните.
Он двинул обратно.
Вдогонку ему зенитчики затянули местный хит о любви к родному острогу. В ушах Данилы потом еще долго звучало:
Славься, город с именем святым,
С поморским нравом — чистым и прямым,
Свою былую славу возроди,
Мы верим, что всё у тебя впереди!
Глава 6
ДОБРЫНЯ
Теперь Дан понял, почему на вопрос «Как пройти к „Ржавому якорю“?» от него шарахнулась русокосая женщина, а потом мужик в пуховике чуть ли драться не полез. Определенно заведение не пользовалось популярностью у местных жителей. По крайней мере, у той части населения, которая жила по царским законам, а не по бандитским понятиям.
В «Ржавом якоре» пахло гнилой рыбой, плохим самосадом и мочой. И всё здесь, включая хмурых агрессивных посетителей, пропиталось промозглой сыростью. Заведение это, сбитое из неотесанных бревен, стыки меж которыми кое-как заляпали цементом, служило пристанищем для сброда в звериных шкурах, полуобнаженных девиц и многочисленных увечных — без рук, без ног, кое у кого не хватало глаза или пальцев. Раскосые азиатские лица преобладали, они почти что вытеснили бородачей европейского типа, которые держались обособленно, в дальнем темном углу.
Никто не поспешил принять заказ у «варягов». Да они и не собирались набивать брюхо. Зачем рисковать? Их тут запросто могли отравить. Косые взгляды, которые Дан то и дело перехватывал, намекали, что расслабляться не стоит. Тем более диверсанты безоружны.
Уж лучше без штанов остаться, чем без ствола. Не так стыдно.
— Командир, какие планы? — Чихнув, Ашот с трудом объял пятерней свой мясистый нос.
— Ждать. Смотреть по сторонам.
— А как они выглядят, подводники эти? — Бахир теребил звезду, пришитую к бронику. Этот его аксессуар так и притягивал взгляды аборигенов.
Гурбан не ответил.
От скуки Дан прислушался к беседе за соседним столиком.
— Окружило небо Землю-матушку, уронить в себя хочет. А вот ему! Выкусит пусть небо! Твердь нашу семь больших и шесть малых китов держат. А когда киты шевелятся, Землю трясет… — Волосы на морщинистой голове рассказчика давно обратились седым пушком, голос его дрожал, он шамкал беззубым ртом, но вещал с воодушевлением. — Ближе всего к нам христиане, дальше — арабы, потом — одноногие люди. Эти все на востоке, где тепло. А на западе нехристь разная — немцы, англичане, французы.
— А американцы? — осторожно спросил молодой парень, рожденный после Псидемии.
— И эти тоже. — Старец, из поморов, важно кивнул и жадно уставился на миску с кусками оленины и кольцами жареного лука, что стояла перед парнем. Причем мяса там было куда больше, чем лука, который тут, на севере, дороже любой вырезки. Цингу из-за Псидемии никто не отменил, а сырое мясо с кровью далеко не все потребляют с удовольствием.
В разговор вмешался проходивший мимо ненец лет пятидесяти, в просторной, до колен рубахе с капюшоном, сшитой из шкуры мехом внутрь, и в таких же штанах:
— Мань тюкона иледм’!
[12]
Много лет живу, но не видел тех китов! Что ты несешь, старый хрен?! Какие киты?! Все киты давно со слизнями на бошках! Вон, у Николы спроси! Да только он с тобой, старым хреном, говорить не станет! Кто в море не хаживал, тот Бога не маливал!
[13]
А тебя я в море не видал что-то!
— Не дразни старого человека, а то вырастешь глупым. — Старик выхватил нож. — Так твой народ говорит?
— Тише, отец, чего ты? — Ненец поспешно ретировался к стойке, за которой хозяйничал такой же, как он, абориген, и зараз опростал в себя стакан.
Гул в заведении не стих ни на секунду. Никого не смутил вид ножа. В «Ржавом якоре», похоже, потасовки случались так часто, что стали рутиной, не достойной внимания. Вокруг звучали хриплые голоса, смех, тосты на дикой смеси языков северных народов, морского сленга и очень своеобразного русского. Понималось одно слово из пяти.
Ашот встал.
— Ты куда? — повел бровью Гурбан.
— Пройдусь, с народом пообщаюсь.
— Только не задирай никого, лады?
Прогулявшись к стойке и познакомившись с тем ненцем, что обидел старца, Ашот вернулся не с пустыми руками.
— Николой капитана кличут. Колянчиком, значит. Говорят, мужик — кремень. Вон подводники, в углу затихарились.
— Не похожи что-то, — усомнился Гурбан, взглянув в указанном направлении. — Чмошные какие-то. Офицеры, они ж благородные, в кителях… — Он замолчав, уставившись на Бахира, который пальцем углубился в ноздрю. — М-да…
Данила предложил:
— Подойдем, поговорим. Если что, извинимся. Ашот, дружище, присмотри за Маришей. Любимая, останься здесь.
Ага, держи карман шире — Мариша первая встала из-за стола и двинула в тот самый угол, где в полумраке ютились бородачи-европейцы. Дану и остальным ничего не оставалось, как поддержать ее начинание.
Вблизи стало понятно: насчет чмошности бородачей Гурбан погорячился. Во-первых, те устроились в углу с хорошенько проконопаченными и завешенными коврами стенами. Во-вторых, неаккуратность их ограничивалась лишь подстриженными бородками. На подводниках ладно сидели черные шинели с двумя вертикальными рядами пуговиц и с нашивками на рукавах. А вот фуражки отсутствовали, зато на столе лежали шапки-ушанки с блестящими кокардами. Головные уборы тоже были черными.
— Добрый день, господа. — Мариша проявила инициативу. У нее больше шансов произвести приятное впечатление, чем у остальных «варягов» вместе взятых.
Красота — страшная сила.
Пока звучали ответные приветствия, Данила изучал обстановку.
На столе горела свеча. Ее света хватало, чтобы рассмотреть закуски в мисках: икра красная и черная, ломти жареного мяса, салат из тепличных помидоров и огурцов, блестящий подсолнечным маслом и посыпанный солью… Дан понял, что проголодался.
И еще — у всех подводников волосы коротко острижены, слизню негде спрятаться.
— Девушка, присаживайтесь, будьте добры. А юношам скажите, чтобы не маячили тут. Раздражают, — лениво обронил подводник лет на десять старше Гурбана, но такой же крепкий.
Естественно, Мариша вежливо отказалась, и «варяги» не ушли. Не в их привычках драпать от пижонов в черном. Не затем сюда из Питера летели.
Пижоны в черном… В черном? Черепа почти лысые…
На миг у Данилы закралось подозрение, что питерские похитители и подводники как минимум заодно, а как максимум… Но обдумать эту версию ему не позволили новые обстоятельства.
Подводник — судя по хватке, старший среди своих не только по возрасту — положил на столешницу деревянные ножны, обтянутые черной — ну не зеленой же? — кожей, с латунными устьем, обоймицей и наконечником. Из ножен выглядывала рукоять светлой кости с латунными же втулками и S-образной крестовиной. Офицерский кортик вроде этого, только с трезубцем на устье, Дан видел в оружейке Училища — ножичек не только забавный, но и весьма опасный в умелых руках.
Лапищи капитана производили впечатление именно что умелых.
— Это чтобы мяско порезать? — участливо спросил Гурбан, оценив кортик и жест.
— Точно. Мяско.
— В мисочке?
Один из подводников, совсем пацан, лет четырнадцати всего, хихикнул — юмор Гурбана пришелся морскому волчонку по душе. Товарищи его поддержали — захохотали во всю мощь просоленных легких.
— Ах-ха-ха! В мисочке! Мяско!
Обстановка разрядилась. «Варяги» заулыбались. У Данилы тоже личико расползлось в довольной ухмылке.
Только двое не принимали участия в веселье — Гурбан да капитан. Они сверлили друг друга взглядами.
Назревало что-то недоброе.
Сжатые кулаки-кувалды капитан положил на стол. Поросшие волосами пальцы и кисти покрывала вязь татуировок, уходящая под рукава шинели, выныривающая у самой шеи и наползающая зеленоватыми якорями и русалками на щеки. Карие, почти черные глаза не моргая таращились на Гурбана. Их обрамляли красноватые, воспаленные веки.
Возле кортика незаметно для Дана образовался десантный «калаш».
— Нам нужно в Гремиху. — Гурбан оценил «тонкий» намек ухмылкой. — Это очень важно.
В ответ прозвучало:
— Есть такая шутка: «В Индийском океане по неизвестной причине затонула американская подводная лодка. С нашей стороны потерь нет».
— И что? — Гурбан прищурился.
— И ничего. Нам-то что с твоей нужды?
— Если сумеем туда добраться, а мы сумеем — с вашей помощью или без, — спасем всё человечество. Помоги, капитан, не пожалеешь.
Обо всем человечестве, пожалуй, говорить не стоило. Тяжелый взгляд капитана стал удивленным, потом откровенно насмешливым:
