— Твою мать!.. — прошептал Ашот, в точности повторив маневры Гурбана до этого — покрутившись на месте с биноклем. Затем он протянул оптику Дану и крикнул командиру: — Что делать теперь?! Как выбираться?!
Ответ поступил незамедлительно:
— Сюда иди, помоги.
Пока троица возилась у вездехода, Данила с ужасом осматривал окрестности. Со всех сторон к холму двигались зомби. Олени, волки, люди, медведи… Сотни, тысячи зомбаков, десятки тысяч… Издалека, увеличиваясь в размерах буквально на глазах, приближалось огромное облако зомбоптиц. И минуты не пройдет, как птахи будут здесь.
— Мариша, в вездеход, живо! — очнулся Дан.
Гурбан с Ашотом как раз вытащили РЯ-6 и поставили его в снег. Бахир протянул командиру парочку «шмелей».
Это окончательно добило Дана:
— Эй, вы чего?! Надо убираться отсюда! Хрена вы делаете вообще, совсем с ума сошли?! Ехать надо, а вы тут!..
— Вот и езжайте. — На лице Гурбана появилась та самая решимость и уверенность в себе, которая всегда впечатляла Дана и которой так не доставало в последнее время. Командир принял решение, не подлежащее обсуждению, и озвучил приказ. Навесив на себя огнеметы, он указал на овраг, что начинался у подножия холма и, причудливо изгибаясь, уходил на километры, чуть ли не до горизонта. — Туда давайте. У вас мало времени. Вы должны успеть. Вперед, я сказал!
Только сейчас Данила сообразил, что задумал Гурбан. Ядерный фугас, огнеметы…
— Но эта срань должна активироваться дистанционно! — Он не желал верить тому, что вот-вот станет неизбежным.
Легко, светло так улыбаясь, Гурбан кивнул:
— С сорока километров. Или с помощью взрывателя замедленного действия. Увы, дистанционки у меня нет, а взрыватель никак не ставится на замедление. Еще вопросы есть?
Не желая сдаваться, Дан выискивал аргументы:
— Там ведь килотонна, да?! Но ведь килотонна превратит в пустыню все в радиусе километра! Земля оплавится…
— Очень, Даня, на это надеюсь. — Гурбан хохотнул, будто услышал смешную шутку. — И потому мне очень хочется, чтобы вы оказались как можно дальше от меня и этой милой штучки. Мысль ясна?
— Но Гурбан…
Морщины обозначились на лбу командира, улыбки как не бывало:
— Выполнять. Это приказ.
— Но ведь кто-нибудь другой…
Гурбан вскинул автомат, приставил ствол Дану ко лбу:
— Приказ, я сказал!!!
От обиды у Дана чуть слезы не брызнули. Да что ж это такое происходит, а?! Гурбан, Гурбан… Он сел за руль, остальные уже давно загрузились в вездеход. Мариша положила мужу руку на плечо, он сбросил. Движок чихнул, завелся не сразу, будто не желая увозить с этого холма людей. И все-таки взревел — понял, что ли, что надо рвать траки, ломая все на своем пути, сдирая мох и ягель.
Сцепив зубы, Данила выжал из турбодизеля все, на что тот был способен. Ашот вдруг решил разобрать свой «винторез». Бахир сидел, скрестив руки на груди, будто мечтая о том, что на кочке его подбросит от души и он разобьет черепушку о потолок, — и потому не держался. Мариша поставила автомат между ног, сжала его коленями. Да что с ними со всеми? Массовый отказ мозга?! Данила выругался, ударил кулаком по баранке и опять выругался.
Позади послышался хлопок, вспыхнуло. И еще бахнуло. Клубы черного дыма устремились к небу. Это взорвались и коптят теперь канистры с дизтопливом. Да что же Гурбан делает, а?! Данила нажал на тормоз, вездеход встал как вкопанный.
— Даня, ты чего?
— Братишка, все в порядке?!
Он стиснул руль так, что пальцы побелели. Надо вернуться за командиром, а там что будет, то будет.
Ашот понял его намерение.
— Не надо, брат. Поднажми. Гурбан сказал, что с канистрами надежней. Чтобы точно привлечь зомбаков на вершину. Каждый из нас — ничто, брат. Давно уже ничто. Мы в ответе за всех людей, понимаешь? Я — ничто. Ты — ничто. И Гурбан тоже. Так надо, брат. Если не мы, то кто?! Жми давай!
Так надо… Слова толстяка эхом звучали в голове Дана. Если не мы, то…
Вездеход добрался до оврага, когда небо над холмом потемнело от птичьих крыльев. И в тучу эту ударили две молнии с земли — это Гурбан угостил зомбоптах огненными струями «шмелей». В зеркало заднего вида Данила видел, как к вершине холма устремилась стая зомбоволков.
Вездеход нырнул в каменный коридор — ущелье, не овраг, — который уже через полсотни метров резко свернул, потом опять. С двух сторон вездеход сжимали почти отвесные стены, поросшие чахлым кустарником.
— Гурбан сказал, что дистанционно никак, — заговорил Бахир, прервав тягостное молчание. — Человек нужен, чтобы активировать, нажать как-то. Он всю ночь вертел и так и сяк.
С каждой секундой вездеход все удалялся от холма, на котором остался командир.
Данила знал, что именно вот-вот случится. С самого начала знал, как только Гурбан скомандовал уезжать. Но только сейчас ему по-настоящему стало страшно. Не за себя, нет, а оттого, что они, «варяги», способны даже на
такое,
чтобы…
Додумать он не успел.
Грохнуло так, что вездеход подбросило, уронило и опять подбросило. Дан оглох, он был уверен, что лопнули барабанные перепонки и из ушей льется кровь, — но нет, обошлось. Температура в салоне мгновенно повысилась до плюс шестидесяти, не меньше. Раскаленный воздух обжигал глаза, покрыл испариной лоб и лицо, хлынул вязким потоком в легкие. Мариша закашлялась. Ашот заверещал, обхватив руками голову, будто это могло защитить его от последствий применения ОМП.
[28]
Бахир все так же сидел, скрестив руки на груди. Склоны ущелья поверху превратились в дымящиеся обугленные камни, над которыми нависало небо, точнее — бушующий огненный ад. Кислорода в воздухе катастрофически не хватало, Данила и остальные часто-часто дышали, разевая рты, словно выброшенные на берег рыбы. Перед глазами все плыло, но доставщик крепко держал баранку. Больше не трясло, только вездеход все равно подбрасывало на кочках, на перегораживающих путь завалах. Рыча, он переползал через камни, его кренило и швыряло вниз с высоты в пару метров, он резко ускорялся на более-менее ровных участках.
Только одна мысль билась в голове Дана: «Подальше и побыстрей убраться от эпицентра. Подальше и побыстрей убраться!..» Он не видел гриба, не видел воронки на месте холма, где остался Гурбан, он не знал, что обратной дороги из ущелья нет, что все позади завалило горячей землей и оплавленными камнями, радиоактивным пеплом и костями сотен и даже тысяч зомбаков. «Тайгу» засыпало черным, падали обугленные тушки зомбоптиц, «дворники» с трудом сшибали то, что мешало обзору.
— На, попей… — Ашот протянул Дану открытую флягу.
— Марише дай.
— Уже, брат.
Вода приятно увлажнила пересохшую глотку.
— А теперь вот это запей. — Ашот сунул Дану пару таблеток.
— Что это?
— Йодид калия. От радиации типа. Я после Орла всегда с собой их таскаю.
— Боится карликом стать, — невесело пошутила Мариша.
— Ага. И боюсь, как бы вы не стали. И ваши детки тоже.
Дети… Данилу буквально затрясло. Внезапная догадка озарила его. Грудь сдавило так, что дыхание перехватило. Мариша что-то хотела сказать, что-то важное, что-то такое, что при всех нельзя… Неужели она беременна?.. И как теперь, ведь их чуть не накрыло ударной волной? И вряд ли удалось спастись от проникающей радиации…
— Спасибо. — Данила взял таблетки, запил их водой. Вот рту появился неприятный горький привкус.
Заметив, как скривился Дан, Ашот улыбнулся:
— Да уж, сахарком не подсластили. Я считаю, это по фигу, лишь бы помогли. У меня на Ксю большие планы. Заберу ее в Харьков, познакомлю с мамой…
Ашот еще что-то говорил, пытаясь отвлечь друзей от невеселых мыслей о гибели Гурбана, о дальнейших перспективах и вообще о жизни, которой, должно быть, осталось всего ничего. Не очень-то у толстяка получалось. Вскоре он и сам это понял.
— Гурбана больше нет. Но мы-то еще живы.
Это «еще» неприятно резануло слух. Ашотик, оптимист и весельчак, не верил в то, что они протянут до глубокой старости. Им осталось всего лишь «еще».
Сначала — легкая тошнота, головокружение и рвота, потом повышение температуры, нарывы на коже, интоксикация и диарея, отказ внутренних органов. Короче говоря, Даня, скоро ты станешь обезображенным обделанным трупом, которым побрезгует даже истощавший от голода зомбак…
Захотелось пустить слезу. Перед смертью, выплевывая легкие, мать продолжала курить свои чертовы самокрутки, и теперь Данила понял, почему она это делала — она больше не боялась опухоли в груди, она смирилась со смертью. И потому уже не тратила время на жалость к себе, а делала то, что считала нужным и важным для себя.
Ашот правильно сказал: «Каждый из нас — ничто, брат. Давно уже ничто. Мы в ответе за всех людей, понимаешь? Я — ничто. Ты — ничто».
