Данилов инстинктивно закрыл лицо руками, но было уже поздно. От полной слепоты его спасли очки-хамелеоны и заросли, находившиеся между ним и источником светового излучения. Ещё приличное расстояние и слабая облачность, которая установилась в последний час над обречённым областным центром. Но частичное ослепление на несколько часов и резь в глазах на пару суток он заработал.
Жжение распространилось на все открытые участки тела. К счастью, Саша ещё раньше, мучаясь от жары, снял чёрный пиджак — дань желанию выглядеть солидно. По законам физики тот поглощал больше тепла и мог бы вспыхнуть, а белая рубашка и светлые брюки только начали тлеть. Парень отделался покраснениями кожи лица и рук.
А в пятнадцати километрах к востоку разом оборвался миллион жизней.
Там, где недавно возник из ниоткуда исполинский огненный шар, сейчас собиралось гигантское облако пыли. Оно вытягивалось, разбухало, пока не стало походить на гриб шампиньон, вонзившийся в стратосферу. Издали казалось, что всё это происходило без единого шороха, как в немом кино. Оттуда, из центра остывающей сферы, отставая от светового излучения на несколько секунд, во все стороны со скоростью реактивного самолёта устремилась взрывная волна. Чтобы добиться такого же эффекта при обычном взрыве, понадобилось бы больше тротила, чем производит мировая промышленность за год.
Но Саша не видел ничего. Он остервенело катался по траве, сбивая давно погасший огонь, крича не то от боли, не то от ужаса. И вдруг его вопль потонул в рёве накатившей бури.
Сам он никогда не догадался бы залечь. Данилов добросовестно посещал занятия по ОБЖ и знал, что должно следовать за вспышкой. Прямо у опушки тянулся глубокий овраг. Учитывая расстояние до эпицентра, у парня имелось почти десять секунд, чтобы добежать до него. Но его мозг не успевал за скачками реальности. Сознание находилось ещё там, в прежней жизни, которая стремительно уносилась вверх вместе с пеплом и дымом. Поэтому он остался на месте.
Но даже если укрытия нет, встречать ударную волну лучше лёжа, чем в полный рост. Только это Данилов и успел сделать в последнюю секунду, прежде чем фронт избыточного давления в пятнадцать килопаскалей вжал его в землю как исполинская рука. Он уже был слишком слаб, чтобы выдавить из человека внутренности или переломать кости, а вот капризный механизм часов его не пережил. На такую встряску они рассчитаны не были.
Он лежал долго, пока предметы не обрели чёткость, а боль в глазах не стала терпимой. Потом Саша осторожно провёл рукой по лицу, коснулся тех мест на теле, где одежда успела затлеть. Вроде ничего страшного. Он уже хотел подниматься на ноги, когда услышал ещё один удар, послабее. Но земля после него дрожала даже дольше, чем после первого.
Данилов пролежал ещё минут десять, и тут до него долетел запах дыма вместе с тихим потрескиванием. Именно они и вывели его из оцепенения.
Александр встал и пошатнулся. Он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку, соединённую с грилем. Ожоги саднили, кожа лица и рук горела огнём. Одно успокаивало — кости, похоже, остались целы.
Он огляделся и оторопел. Настолько переменилось всё вокруг. Листья и почти все ветви с деревьев пропали, и теперь те стояли по-зимнему голые. Но на этом сходство с холодным временем года заканчивалось. Кругом доминировал чёрный цвет. Добрая треть сосен лежала, как после сильного урагана. У тех, что устояли, кора потемнела и потрескалась с западной стороны. Зелёный, которого и так было мало, почти исчез. То тут, то там среди пожухлой травы виднелись тёмные островки подпалин, которые быстро расширялись во все стороны. В воздухе летали хлопья невесомого пепла.
Ещё был красный цвет. Чадным пламенем горели остатки кустарника, муравейники, валежник. Сама тропинка почти не изменилась — несколько тополей упали прямо на дорожку, но их легко можно было обойти.
Треск тем временем становился всё сильнее. Похоже, его источник приближался, и Саше это не понравилось. Парень понял, что ему угрожает, и теперь быстрым шёл шагом по тлеющему бурелому, устилавшему дорогу — прочь от города.
Он выбрался обратно к шоссе. Асфальт стал горячим и вязким, как только что уложенный, дорожное полотно покрывал тонкий слой горячего пепла. Сквозь дым, щипавший глаза, Саша заметил вдалеке чёрный силуэт автомобиля. Тот был неподвижен.
Ветер дул в его сторону и гнал за собой поток нагретого воздуха, а за ним шёл огненный вал. Александр ускорил шаг. Прошло две минуты, а может быть пять, и он понял, что треск не ослабевает. Тогда Данилов побежал изо всех сил. Но далеко ему уйти не удалось. Совсем скоро путь ему преградила стена горящего леса. Встречный пал. Его загоняли как зайца. Правда, этот огонь не приближался к нему, а спокойно пожирал сухие деревья, образовавшие завал на дороге.
Саше пришлось наугад свернуть вправо, на очередной просёлок, и теперь он бежал, чувствуя, как сжимаются огненные клещи. Через пять минут у парня начали слезиться глаза, чуть позже он почувствовал першение в горле. Стало жарко как в бане, с него градом лил пот. Задыхаясь от дыма, он нёсся, не разбирая дороги.
Неожиданно на пути у него оказался Транссиб. Может, не сама магистраль, а какое-то её ответвление. Полумёртвый от угара и чёрный от копоти как шахтер, он взобрался на железнодорожную насыпь и распластался прямо на шпалах, тяжело дыша. От его одежды к тому времени остались грязные лохмотья. Но он был жив, и это было главное.
Всего через несколько минут с двух сторон от насыпи полыхало море огня. В этом месте деревья почти вплотную примыкали к путям. Конечно, то была не девственная тайга, а зелёные насаждения сталинских времён, но это мало что меняло. Страшные засухи июля и августа превратили сибирские леса в идеальный корм для огня. Лесные пожары и так стали бичом последних лет, давая много работы министерству чего-то страшного. Световое излучение взрыва стало спичкой, поднесённой к бочке с бензином.
Лиственницы, сосны и ели быстро занялись, и вскоре гигантский костёр запылал всюду, насколько хватало глаз. Искры, слетавшие с пылающих макушек деревьев, ложились совсем рядом с колеёй, в которой укрылся полумёртвый человек. Раскалившиеся стволы взрывались как петарды. Кругом стоял адский треск падающих и разрываемых пламенем деревьев.
Пожар бушевал не один час. К счастью, дым относило ветром в сторону. Саша страдал от страшного жара. Он в очередной раз потерял счёт времени, теперь уже от шока и недостатка кислорода.
Когда он открыл глаза, пожарище догорало. Окружающий пейзаж напоминал ад из книжки Данте. Пепел был повсюду — на земле, в воздухе, даже в небе, которое успели затянуть набрякшие тучи. Александр не удивился бы, если бы узнал, что сам покрыт изрядным слоем сажи.
Видимо, кто-то наверху решил смыть с него прах старого мира, и хляби небесные разверзлись. С потемневшего неба начал накрапывать тёплый дождик. Но Данилов не успел обрадоваться. Саша вспомнил о таком явлении как радиоактивные осадки. Он знал, что и так получил некоторую дозу в виде проникающей радиации.
Ему некогда было думать о розе ветров. Чертыхаясь, Данилов накинул пиджак и застегнулся на все пуговицы. На голову он надел пакет, из которого пришлось вытряхнуть конспекты, учебник и прочую мелочь. Парень расстался с ними почти без сожаления, подобрав с земли только одну вещь — свёрнутые больничные бахилы. Не далее чем вчера он собирался посетить стоматолога, но ретировался из-за огромной очереди. Слишком плотный у него был график, да и зуб почти не болел. Просто маленькая дырочка.
Теперь эти резиновые штуковины оказались как нельзя кстати. Можно было натянуть их на ноги и снять, когда перестанет лить, оставив вместе с ними львиную долю радиоактивной грязи. Лучше такая защита, чем никакой, тем более что дождь успел превратиться в промозглый ливень.
И он опять убегал, теперь уже от падающей с неба воды — по рельсам, в поисках хоть какой-нибудь крыши. Мог ли он знать, что впереди его ждёт первое Откровение?
До ближайшего населённого пункта оказалось куда ближе, чем ему думалось. Рукой подать. Но лучше бы он туда не приходил. Там, где раньше стоял посёлок городского типа с населением в тридцать тысяч человек, Александр увидел инферно. Вот что сила, пощадившая одинокого путника сила, смогла сделать с многоэтажными домами и с людьми, которые находились в них.
Человек брёл по железнодорожной насыпи уже целые сутки, без сна и отдыха. Нетвёрдой походкой, шатаясь как пьяный, спотыкаясь и падая, он шёл и шёл, сам не зная, есть ли в этом хоть крупица смысла. Один раз, запнувшись о шпалу, он рухнул пластом и ободрал себе руку в кровь, но тут же поднялся, словно не заметил этого. Он стал почти нечувствительным к боли, потому что боль была тем, что преследовало его по пятам.
