— В ножи? — спал с лица крестник, — Зачем? У нас же автоматы есть и пистолеты.
— Нужно экономить боекомплект, — путь до Зимнего неблизкий, неизвестно, когда мы сможем его восполнить.
Разговор затух сам собой. Вокруг перевернутой машины терлось семь бегунов, один из которых был матёрым, готовым уже вот-вот стать лотерейщиком. Никого более развитого мне обнаружить не удалось. Вообще, на начальных стадиях зараженные не отличаются ни интеллектом, ни силой, и опасность представляют только в больших количествах. Поэтому я не очень опасался этих семерых мертвяков. Самая главная проблема состояла в том, что на поднятый ими шум может заявиться кто-то большой и страшный. Тот, кому распотрошить легковой седан не составит никаких трудностей.
Через четверть часа ситуация не изменилась. Клёны всё так же величественно краснели вокруг нас, а заражённые толкались у перевернутого автомобиля. Всё было тихо.
— Ну что? — спросил меня Отелло, — Пошли? Устроим рок в этой дыре.
Идти никуда не хотелось, какое-то невнятное чувство тревоги не оставляло меня. Это было не предчувствием, а чем-то вроде не оформившихся опасений. Неужели я настолько расслабился в охраняемой Треблинке?
Это же очень заманчиво — переложить заботу о собственной безопасности на кого-нибудь другого. Того, кто лучше вооружен, подготовлен и сможет это сделать за тебя, а самое главное — будет рисковать своей задницей вместо тебя. Но в Улье так не работает. Здесь это путь в никуда.
— Ага, — согласился я, закидывая автомат за спину и доставая топор, — Погнали…
Заражённые, сосредоточенные на том, как бы им распаковать машину, в которой явно кто-то спрятался, нас заметили в последний момент. Мы уже успели приблизиться к ним на пятнадцать метров, когда один из бегунов сорвался в нашу сторону.
Я встретил его ударом туристического топорика в лоб.
Это послужило своеобразным сигналом к атаке. Оставшиеся ломанули на нас всем стадом. Сомалиец испуганно выругался.
— Не ссы, — ободрил крестника я, — Прорвёмся…
Больше болтать нам не дали. Если с одним заражённым Отелло справился уверенно, даже хладнокровно, второму противнику удалось его завалить, и крестник запаниковал.
Он не дал зараженному себя порвать, но на этом успехи закончились. Самое плохое, что он начал в голос ругаться на своём великом и могучем африканском языке. Разобравшись с бросившимися на меня мертвяками, я поспешил на подмогу крестнику.
После минутной возни мы уже вдвоём сидели, тяжело дыша, возле тела дохлого монстра. Отдышавшись, я спросил:
— Вот и нахрена ты ругался?
— Не ругался я…
— Да? — моему удивлению не было границ, — А чего тогда выражение лица такое матерное было?
— Молился… К нашим африканским богам сложно с другим выражением лица обращаться…
— Я думал вы там ислам исповедуете…
— Ну… Это… Исповедуем…
Я махнул рукой.
— Исповедует он…
Но тему больше развивать не стал. Уживается в голове крестника Аллах и неизвестное количество африканских божков — это его дело. Я не мулла, чтобы его заблудшую душу выводить из мрака язычества.
Вместо этого заведомо бесполезного дела проверил, кого так старательно доставали из перевёрнутого Седана заражённые, и выругался. Да… Там сидела та самая деваха. На этот раз у неё был бледный вид. Я дернул ручку двери. Закрыто…
— Сим-сим откройся!
Заклинание не подействовало. Показал жестами, чтобы открывалась. Ответом мне был лишь испуганный взгляд. Ясно. Я и сам очень похож на заражённого, а деваха перепугана до смерти. Решив с ней не возиться больше, приступил к потрошению мертвяков. Пересчитав хабар, скривился. Всего пять споранов.
Пытавшийся договориться с девахой Отелло вдруг обернулся ко мне. Посеревшее лицо африканца сказало мне больше тысячи слов. Резко обернувшись, встретился взглядом с кусачом.
Ороговевшая кожа цвета мокрого асфальта, лишённая даже намёка на волосяной покров, играла в лучах светила на мощной мускулатуре. Гипертрофированный плечевой пояс и непомерно длинные руки делали телосложение твари схожим с гориллой, однако любой самец гориллы упал бы в обморок от ослепительной улыбки кусача. Мощные челюсти не везде плотно смыкались из-за начавших расти зубов второго ряда, что создавало впечатление карикатурной адской улыбки.
Видел я в детстве обложку компьютерной игры, кажется она называлась «Хранитель подземелий» или как-то так. Так вот, оскал кусача был похож на улыбку того хранителя.
Масса твари была значительной, так как опиравшаяся на увитые мускулами передние конечности, она меня превосходила ростом в холке на две головы.
Туристический топорик в руках показался смешной детской игрушкой, а я себя почувствовал ребёнком с водяным пистолетиком, попавшим на настоящую войну. Казалось бы, такая туша должна производить порядочно шума, но кусач двигался бесшумно и плавно, готовый сорваться на спринтерский забег в любой момент. Появление развитой твари стало неожиданностью, и я несколько секунд стоял в нелепой позе, загипнотизированный клыкастой улыбкой.
Несмотря на близкое к панике состояние, вызванное неожиданным появлением этой сволочи, мозг перебрал все доступные мне возможности и остановился на использовании Дара.
Туристический топорик упал в мягкую изумрудную травку, больше похожую на газон в парке, чем на лесную опушку.
В воспоминаниях всплыла картина — железобетонная коробка полигона в Замнем. Веселый живой взгляд и серьёзный голос знахаря Лакмуса, учащего меня морщить пупок. Сначала мне захотелось рассмеяться, потом, когда понял, что это всё серьёзно, начал стараться. После десятка неудачных попыток всё-таки удалось «договориться» с симбиотическим мицелием, что новая моторика пупка отвечает за Дар. Я расстреливал уже тогда металлические бочки молниями, оставляя в металле сквозные дыры. Но всё равно, выходить на заражённых с одним Даром электрокинеза было откровенно страшно. Почему? Да потому что до сих пор до конца не верилось, что могу управлять молниями.
Привычно наморщил пупок, а из указательного пальца с треском ударил тщательно выверенный и зачерпнутый из резерва одиночный электрический заряд. Моему Дару было плевать верю, я в его существование или нет. После того как проморгался от яркой вспышки, оказалось, что в воздухе стоит запах озона, а кусача на прежнем месте нет. Покрутил головой, но развитого заражённого нигде не было.
Отелло, прижав приклад к плечу, скользящей походкой шел в сторону нарядных клёнов. Видимо, электрический заряд попал в мышцы и сократил их. Тяжёлая и бронированная туша отпрыгнула метров, так, на двадцать. Заключительные пять-шесть метров отмечал взрытый дёрн тормозного пути.
— Я… Я не знал, что ты так умеешь… Это был твой Дар? — с придыханием спросил сомалиец когда, подошёл к нему поближе я.
— Ага, — протянул ему туристический топорик я, — У нас в бригаде разделение труда. Вскрывать споровый мешок тебе.
24. Герцогиня
Нужно отдать крестнику должное, тот, хоть и спал с лица, но томагавк принял да и к разделке приступил… Хм… Как бы это правильней охарактеризовать? С энтузиазмом? Нет, скорей, это готовность. Отелло размахнулся топором и согнулся в три погибели от рвотных позывов.
— Ты посмотри, какие мы нежные, — подначил я его, — Вскрой уже этот споровый мешок, пока не наступила ночь.
Только пришедшего в себя сомалийца снова скрутило.
— Работай, негр, солнце ещё высоко! — ухмыльнулся я.
— Буу-у-у-э! — ответил мне крестник.
— Чего ж ты нежный-то такой… Отойди…
Я быстро вскрыл споровый мешок со средний апельсин размером. Внутри оказалось несколько ниток обычного янтаря, девять споранов, и две горошины. Настроение, испорченное тем, что нас не самый развитый заражённый подловил со спущенными штанами, начало улучшаться после того, как я посчитал добытые ресурсы. Две горошины с одного кусача — это очень хороший хабар.
Крестник посмотрел на развороченный затылок заражённого и снова позеленел. Я вздохнул и покачал головой.
