Доедем до стаба более или менее приличного, закажу себе нормальный тюнинг этого драндулета, чтобы ездить по Улью спокойно, а не дёргаться при виде каждого лотерейщика.
Нам предстояло объехать довольно большую бухту или озеро… Один чёрт разберёт, как это большое водное пространство площадью с озеро Байкал называть. Образовалось оно из-за того, что каких-то две великих северных реки регулярно прилетали при перезагрузках. Знатоки по каким-то там косвенным признакам утверждали, что это Индигирка и Ангара, но я не знаток, потому и утверждать ничего не стану. Нет, про эти реки я знал, как и знал, что находятся они на севере, но север у нас большой… Да что там «большой»? Огромный! Короче, сильно сомневаюсь, что смог бы на карте даже с ходу их найти. К своему стыду, конечно.
Было это озеро странным, как и большинство мест, что приходилось мне наблюдать в Улье. Русла двух великих рек Стикс совместил, как совмещал всё. Вот только одна река текла в одну сторону, а другая — строго в противоположную. Через это катастрофическое слияние несколько кластеров оказались полностью затопленными огромным количеством пресной воды. Берег получившегося озера был весь прихотливо изрезан бухтами и бухточками, заводями и затонами. А из озера вытекали несколько рек, стремящихся к морю. Реки были разной степени полноводности. Одну из этих водных артерий нам предстояло форсировать, но, как гласили пометки на моей карте, тут имелись броды, которые и вовсе пересыхали, когда перезагрузки долго не было.
Проблема заключалась в том, что я знать не знал, с какой частотой загружаются водные кластеры, питающие реку. Так что, возможно, придётся искать способы переправиться на другой берег, либо просто ждать. Впрочем, спешки и правда никакой не было, второй вариант меня полностью устраивал. Да и чем чёрт не шутит? Может, нам попадётся вполне себе целый мост, по которому мы без проблем переправимся.
Чем ближе мы подъезжали к реке, тем чаще нам начали попадаться заражённые. Я не упускал возможности потренировать Линду, отдав ей свой шведский автомат с глушителем. Объяснил, как целиться и как стрелять, а на одной из ночёвок показал, как за ним ухаживать. У моей спутницы оказался довольно неплохой глазомер и твёрдая рука. Стрелять одиночными у неё получилось довольно хорошо сразу, и это умение всё совершенствовалось с каждым днём пути.
Распогодилось. Дороги просохли. Когда мы выскакивали на асфальт, то двигались с вполне приличной скоростью, но большей частью мы пробирались просёлками и разбитыми грунтовками, то и дело, объезжая внезапно возникающие перед нами заводи и половодья. Несколько раз я был близок к тому, чтобы пожалеть о том, что ввязался во всю эту историю с освобождением Линды. Ехал бы и ехал в караване, а Линду бы выкупил себе до конца поездки. Глядишь, в конце пути я бы с Фиделем получше сговорился. Или нет? Как знать… Но в этом случае мне не пришлось бы сейчас тащиться в объезд, по диким и незнакомым кластерам.
Временами на нашем пути попадались деревушки, почти точные копии той, из которой мы уехали. Те же дома, те же деревья, та же церковь, то же самое северное пасмурное низкое небо да вечная распутица. И заражённые те же. Несколько раз в деревеньках мы нарвались на развитых тварей. Нам встретились все виды заражённых. Не попадалась только элита. Большую часть заражённых я оставлял Линде, чтобы она практиковалась в стрельбе, а тех, кого она не смогла свалить, убивал при помощи Дара электрокинеза. Увы, ни одной жемчужины нам добыть не удалось, что меня немало огорчило.
Зато в горохе и споранах мы больше не испытывали нужды. Раствор гороха потребляли каждый день. Не скажу, что мне так уж был мил вкус гашёного содой гадкого пойла, просто привык к нему, как к неизбежному злу. Не слушал я и стонов, и жалоб Линды, просто поил гороховкой и её.
К слову сказать, её Даром оказался фотокинез — способность управлять светом. Не знаю, что из этого получится при должной раскачке, но пока она могла работать вместо источника совсем неяркого света. Особой практической пользы с этого мы до сих пор не видели, но ежедневно я занимался развитием её Дара.
Каждое утро мы завтракали, пили живун и гороховку. Потом она садилась за руль, а я устраивался на заднем сидении и проваливался в сверхчувственное восприятие. Изучая систему энергетических каналов своей спутницы, я вливал в её главный узел-хранилище собственную прану. Вроде бы Дар развивался, но на следующее утро все узлы снова были в прежнем состоянии.
К концу второй недели пути мы, наконец, переехали, мол, и увидели ту самую реку, через которую нам предстояло переправиться.
Мне приходилось бывать в верховьях Дона. Если вы там тоже бывали, то примерно представляете то, что увидел я. Тут было отчего загрустить. Раскинувшаяся перед нами, водная преграда не то чтобы широкая, метров двадцать всего, но как перебраться на другой берег, было решительно неясно. Тихий транспорт, так подходивший к моему Дару, бросать было откровенно жаль. Да и запас боеприпасов из багажника нам серьёзно облегчал жизнь.
Я выбрался и осмотрел всю округу, приложив к глазам модный бинокль крестника, который тот сгоряча так и забыл в джипе. На реке было тихо, никакого движения незаметно, лишь крики чаек разрезали тишину над водной гладью реки.
Вспомнились слова из Максима Горького, заученные ещё в школе:
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
Впрочем, пока и переправы не видать, не видно ни иммунных, ни заражённых. Дальше дорога делала крутой разворот и шла над рекой.
— Как мы переправимся на тот берег? — спросила меня Линда, блеснув отражённым светом солнца от жёлтых стрелковых очков.
Она, как увидела у меня модный аксессуар, сразу выпросила. Я для солидности поупирался, но потом всё равно отдал — пусть себе развлекается.
— Подвернётся что-нибудь, — пожал плечами я, — А не подвернётся, так машину бросим и так переправимся.
— Жалко машину бросать, — закусила губу блондинка, теребя автоматный ремень, — Сколько бы мы пешком сюда добирались?
— Долго, — вынужден был согласиться я, — Но, может, нам какой-нибудь транспорт на том берегу попадётся.
Мы доехали до закрытого железнодорожного переезда, после которого Улей пристыковал к обычной дороге железнодорожное полотно. Пластиковые шлагбаумы я вышел и просто сломал. Мы проехали по шпалам ещё один кластер без всяких приключений, а на следующем дорога продолжилась гладкой асфальтовой четырёхполоской. Ещё километров через тридцать я притормозил, чтобы протереть глаза. Ну, чего… Протёр. Снова посмотрел на приветственный знак.
— Чего ты так напрягся? — забеспокоилась Линда.
— Всё нормально, — ответил я, — Просто в этом городе мне приходилось бывать в своём мире.
— «О-ле-не-го-рск», — смешно растягивая гласные, по слогам прочитала моя спутница, — Хороший город?
Пришлось признаться:
— Не знаю.
— Как это? Ты же только что сказал, что был здесь?
— Тут военный аэродром расположен. Привезли нас по железной дороге с военной базы и сразу загнали по тентованным грузовикам…
Я замолчал, поглощённый вспоминаниями, но Линда не дала уйти в нирвану.
— А потом?
— Довезли до аэродрома и посадили в военнотранспортные самолёты. Города я, считай, и не видел. Просто название запомнил…
44. Оленегорск
Оленегорск нас встретил вонью падали, настолько густой, что казалось — её можно было резать ножом. Линда немедленно позеленела и опорожнила желудок. Даже меня, уже привычного ко всякого рода жести, интенсивность запаха впечатлила. Блондинка устремила на меня жалкий взгляд своих прекрасных голубых глаз, в данный момент слезящихся от вони, и попросила:
