Гале проболталась Катька. И единственной эмоцией было тупое, вязкое удивление, почему тогда, три дня назад на празднике она не увидела Роньку? Почему не дождалась, чтобы хотя бы поздороваться?! И неужели… неужели прошло всего три дня?
Горе часто заставляет окружающий мир замереть. Галя с трудом думала, слушая Ольгу и не слыша. Медленно, как в кошмаре пробивалась сквозь пустоту и пыталась вспомнить, когда именно успела так к нему привязаться. К ним всем, если честно, даже к Степану. А какого сейчас…
Были вещи, о которых она думать не решилась.
Теперь на кладбище Галя стояла напротив вырытой наспех ямы. Немного в стороне, рядом с остальными пришедшими прощаться, не в силах потревожить эти две черные неподвижные тени у самой могилы.
Немного полегчало от трусливой мысли, что тело завернули в ткань и лица не видно. Но даже сейчас она не могла смотреть туда, вниз, поэтому смотрела вокруг. Столько людей, но разве среди них много тех, кто действительно считает, что потерял кого-то дорогого? Большинство пришло просто для поддержки, после того как чуть раньше похоронили двух других, Одноухого и Ивана, которых местные знали большую часть жизни.
Все окружающие понимали, что случилось в лесу. Перед смертью двое патрульных рассказали чужакам все. Не могли не рассказать, мало кто станет молчать после того что с ними проделали (судя по следам на телах). Чужаки ушли с полной информацией о деревне, ее жителях и их беззащитности. Но существовала еще одна вещь, о которой можно было только догадываться. Ронька сказал пришельцам нечто такое, что заставило их немедленно уйти, не пытаясь увести с собой хотя бы часть народу. Не карауля остальную часть патруля, которая по их расчетам еще не прибыла. Вот только что?
Над этим еще не раз станут ломать голову, но не сейчас.
В какой-то момент Галя просто открыла рот и запела, хотя никто не просил. Но в ее деревне было принято, чтобы для тех, кто уходит, пели родные. А сколько тут вокруг людей, которых можно считать Роньке пусть не родными, но хотя бы друзьями? Степан петь не умел, а…
Галя пела, стараясь, чтобы слезы не срывали голос.
Не для тебя придет весна,
Не для тебя Дон разольется,
И сердце девичье забьется
С восторгом чувств не для тебя.
Не для тебя цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для тебя.
Не для тебя журчат ручьи,
Бегут алмазными струями,
Там дева с черными бровями,
Она растет не для тебя.
Не для тебя придет Пасха,
За стол родня вся соберется,
Вино по рюмочкам польется,
Такая жизнь не для тебя.
А для тебя кусок свинца,
Он в тело белое вопьется,
И слезы горькие прольются,
Такая жизнь брат ждет тебя.
Темнело, приближалась ночь, ветер становился холоднее, а Галя пела, не в силах остановиться. Пела, когда люди подходили беззвучно прощаться. Пела, когда могилу засыпали. Когда Степан остановился напротив, кивнул с благодарностью и молча отошел.
Пела, когда люди постепенно расходились. Неизменными оставались только две тени и Галя не могла остановиться, потому что ей казалось, они ей этого не простят.
В голосе появились хрипы, когда ее остановила Ольга. Кроме хозяйки людей вокруг больше не было. А тени все так же неподвижно стояли…
— Хватит. Пошли. Пора уходить.
— Не могу их оставить.
— Можешь, — Ольга сильно, до боли сжала плечо и потянула прочь. И Галя послушно пошла вслед за ней. Она все оглядывалась, каждые два шага оглядывалась…
Тени не заметили, что остались совсем одни и больше никто не поет. Казалось, они и сами неживые.
Проворочавшись всю ночь, Галя встала на рассвете и бродила по кухне, пока из своей комнаты не вышла Ольга.
— Я должна идти к ним. Я знаю.
Она бы ушла и без разрешения, это понимали обе. Но хозяйка много для нее сделала, а хозяин пусть не сделал ничего, но одной его любви к дочери хватило Гале, чтобы считать его чуть ли не святым. Ну, может не совсем святым, но, по крайней мере, не хотелось, чтобы они вспоминали ее как совсем неблагодарную тварь. К счастью Ольга не стала ни запрещать, ни говорить, что Галя там лишняя. Да и откуда ей знать? Что она знала о Кильке, о братьях, непроизвольно злилась Галя. Кто о них знал? Только боялись да придумывали сплетни одна другой страшнее… Никто толком и не утруждался правдой!
Она собрала вещи и напоследок посмотрев на спящую маленькую Галю, отправилась к Кильке.
Хотелось остаться незамеченной, но как только ночь начинает светлеть, жизнь в деревне начинает просыпаться. По дороге уже брели пастухи. Во дворах шумели голоса, бряцали ведра и гомонили куры. Жизнь продолжалась несмотря ни на что. Это пугало и успокаивало одновременно.
Галя молча кивала на приветствия встречных и старалась идти быстрее. В конце почти бежала бегом.
Калитка нараспашку. Входная дверь приоткрыта, Галя постучала, но ответа не услышала. Наглеть, так наглеть решила и широко распахнула дверь.
Кильку она нашла на кухне — та сидела под дальней стеной, под основой дома, на которую крепили амулеты и под которой оставляли подарки домовым. Тут было нарисовано солнце — огромный красный круг на практически белом фоне. Когда они только приехали и им показали этот дом, Галя поморщилась при виде странного рисунка — слишком ярко и броско, но сейчас, ранним утром, нарисованное солнце походило на огромное пятно тусклой засохшей крови.
Килька сидела на полу, обхватив колени руками и потеряно смотрела в пол перед собой. Галя осторожно опустилась на стоящий рядом стул. Вокруг было пусто и совершено чисто, только на столе две миски с кашей, которую готовят на похороны — из пшеницы, орехов и мёда. Соседи, видимо, принесли, автоматически отметила Галя. И еще отметила, что обе миски не тронуты.
— Килька… Слышишь?
— Да.
— Где он? Все в порядке?
Она медленно подняла глаза на Галю. Вдруг всхлипнула, закрывая лицо руками и мотая головой.
— Не могу его остановить… Ничего не могу. Как бы не хотела. Пусто. Бесполезно…
— О чем ты?
Голос совсем не походил на Килькин — слишком быстрый и горячечный, будто она спешила выложить сразу все, побыстрее, пока не остановили.
— Мы потеряли Роньку. А теперь я теряю ПП. И ничего не могу с этим поделать. Не могу поймать его, удержать хотя бы на минуту. Остановиться хотя бы на миг! Уже поздно, он уже все решил. Это больше не человек, это готовая к действию зажатая пружина. Заряд уже не удержишь, он рванет и не позавидую тем, кто окажется на его пути.
— Да о чем ты? — перебила Галя. — Где ППшер?
Килька замолчала и также резко, как начала, перестала всхлипывать. Вытерла глаза и теперь смотрела равнодушно, будто только что все вытекло вместе со слезами. Смотрела черными пустыми глазами-озерами.
— Пошел собирать добровольцев. План готов и переведен в режим исполнения. ППшер спасет это поселение.
— Как? О чем ты говоришь?
— Ты, как и большинство жителей ничего не знаешь… ППшер придумал однажды план, но старейшины не одобрили. Слишком много агрессии и насилия, а они хотели решить проблему мирным путем. Рассказать? Теперь-то молчать смысла уже нет… Поздно.
— Конечно, расскажи!
— Сейчас ПП пойдет и безо всякого одобрения старших соберет тех мужчин, которые понимают, что больше ждать нельзя. Возьмет оружие, которое осталось от второй груППы, вернется в южный город и захватит власть. Когда он станет единовластным хозяином в городе и подомнет под себя окрестные деревни, то легко расчистит место для переселенцев. У местных примерно месяц, чтобы перебраться в город. Вот… Пока люди будут перебираться, ПП пойдет на заминированный склад за оружием и запасется получше, чтобы достойно встретить чужаков с запада. Он все продумал.
— Подожди… Но разве это так плохо? Это же хороший план!
— Галя… — с трудом шептала Килька. — Ты хоть понимаешь, как захватывают власть? Он убьет обоих лидеров и часть их бойцов. Всех, кто попытается сказать хоть слово против. Это ладно, без них воздух станет только чище. Но он будет убивать и мирных жителей, потому что иначе окружающие деревни его власть не признают! А на длительные переговоры попросту нет времени! Он убьет столько народу, сколько посчитает нужным. Мне его не остановить.
