Шпильке показалось, что Ли хотела сказать что-то иное. Возможно, предположить, кто мог привести скреббера, да ещё и натравить его на сектантов. Но уточнить она не успела — в разговор вмешался Штайн.
— Нарочно или нет, но надо валить, — рубанул он. — Пока этот ваш знакомый не решил, что стронги на вкус чуть менее горькиее, чем килдинги.
— А нодий? — вскинулась Шпилька.
— Уже забрали, — успокоил её Жнец и продемонстрировал нечто плоское и круглое, диаметром примерно с блюдце, завёрнутое в кусок брезента. — Тяжёлый, зараза, килограмма на два потянет.
Шпилька с сомнением посмотрела на свёрток, потом на свои браслеты, массивные, но совершенно не ощущавшиеся на руках. А потом мысленно плюнула на несостыковки.
— Тогда уходим.
— Подождать, пока наш членистоногий дружок не уйдёт, не хочешь? — язвительно поинтересовалась Кали.
— Мы уйдём другим путём, — оборвала её Ада и обменялась быстрым, полным тепла взглядом со Жнецом.
Шпилька поняла, что хотя бы в одном квазиха ей не соврала — они действительно когда-то были парой. Да и сейчас сохраняли если не отношения, то хотя бы крепкую и трепетную дружбу. Но на душе у неё всё равно было неспокойно — недоверие к «старшей» становилось час от часу сильнее.
— Готова, сестрёнка? — обернулась к ней квазиха.
— К чему?
— К тому, что ты умеешь лучше всего — копировать Дары.
И тут Шпилька, наконец, поняла. Ада звала её сестрёнкой и всячески демонстрировала, что именно таковой Шпильку и считает. Но дела её говорили сами за себя. Не было тут никаких родственных чувств. Квазиха так же, как и магистр, видела в Шпильке исключительно Дар — странный, уникальный, мощный и очень полезный для задуманного. Ей было плевать, выживет Шпилька или умрёт, отмоется она от той грязи, в которой её искупали килдинги, или нет.
Шпилька была лишь инструментом. Не меньше, но и не больше.
— Готова?
Шпилька сжала зубы и кивнула. Ни черта она не была готова, тело протестовало против любого движения. Вот только деваться ей было всё равно некуда.
Что ж, инструмент так инструмент. Ада не первая, кто воспринимает Шпильку именно так. Жнец, Рубака, Гуддини, да и все остальные, за исключением, пожалуй, Танка и Лаймы. Главное — дело сделано, нодий у них, и никто не откроет внешникам новый портал. А Жнец найдёт способ спрятать этот ценнейший материал так, чтоб никто и никогда его не нашёл.
Вслед за Адой направились в противоположную от тропы сторону, к словно горячим ножом вертикально обрезанному внешнему склону гряды. Постояли на самом краю, оценивая немалую высоту. А потом квазиха, обернувшись к «младшей», скомандовала:
— Копируй.
И, схватив Штайна и Жнеца за руки, первой шагнула за край, в пустоту.
Ли, которой квазиха категорически не нравилась, даже не пошевелилась. Танк дёрнулся было вперёд, чтоб удержать Жнеца, но вовремя одумался и обернулся к Шпильке.
А та мысленно купалась в чужом Даре, удивляясь его простоте и лёгкости.
Левитация, ну надо же!
Шпилька взяла ладонь Ли, сжала изо всех сил, подошла к Танку. Покосилась на нодиевые браслеты.
Ну, диво дивное, чудо мэйд ин Стикс, не подведите!
И тоже шагнула со скалы.
Воздух послушно подхватил Шпильку в первую же секунду, не позволяя гравитации ускорить падение. Где-то под ней так же неторопливо опускалась Ада. Шпилька рассмеялась, почему-то чувствуя себя до невозможного счастливой, а потом подумала и скопировала Дар на Танка и Ли и отпустила их руки.
Стало, как ни странно, легче. Миниатюрную блондинку удерживать было не так уж и сложно, но Танк весил всё-таки прилично, и Шпилька боялась, что на него ей не хватит сил.
Зато Дар, скопированный с Ады, силы практически не тратил, подчинялся легко и просто. Жаль, что это только из-за браслетов, с которыми — Шпилька была в этом уверена, — ей придётся расстаться.
Под стенами Крепости рос густой лес. В большинстве стабов его бы сожгли, чтоб не служил прикрытием для заражённых или каких-нибудь муров. У килдингов и тут всё было не как у нормальных людей. Хотя с такой естественной защитой, как горная гряда, можно, наверное, и расслабится — эти стены не сможет преодолеть даже орда.
— Понравилось? — поинтересовалась Ада, когда шпилькины ноги в потрёпанных армейских ботинках коснулись, наконец, земли. — Ещё полетаем, когда всё закончится.
Несмотря на доброжелательный тон, в голосе сквозила фальшь. Вернее, в эмоциях, чтение которых уже стало для Шпильки настолько привычным, что она перестала осознавать это умение частью одного из своих Даров.
Какой бы усталой Шпилька не была, она не могла не насторожиться ещё сильнее. Ада уже много раз попадалась на недоговорках, но их можно было списать на боязнь того, что Шпилька не сможет пройти ментата, или на недоверие к «младшей». Но вот эмоции — досада от того, что они догнали квазиху, фальшивое обещание полетать в будущем вкупе с этими недоговорками, к сожалению, никак не способствовали укреплению доверия между «сёстрами». Даже наоборот, разрушали его всё быстрее и надёжней.
Но деваться от Ады пока было некуда, и Шпилька, едва стоящая на ногах от усталости, радовалась в этот момент только трём вещам: стронги живы, браслеты по-прежнему на ней самой, а нодий, ради которого весь сыр бор и был заварен, надёжно припрятан за пазухой у Жнеца.
* * *
Лайма опоздала. На гребне её ждали только следы произошедшего здесь боя и три трупа. Два в башне, горелые, как угольки, и один, с распоротым горлом, снаружи, у двери. Пахло смертью, порохом и горелым мясом. А ещё — людьми, которые остались живы и благополучно ушли отсюда.
Один из этих запахов принадлежал хозяйке. Ещё три — стронгам. Обладателя четвёртого овчарка ненавидела всеми фибрами своей собачьей души — это он похитил хозяйку. И он же год назад пытался её убить — Лайма тогда успела в последний момент.
Но самым странным был другой запах. Его собака тем более знала — он принадлежал женщине, которая тоже однажды спасла хозяйку. Да и, чего греха таить, её, Лайму, тоже.
Раньше, до того, как хозяйка скормила овчарке красную жемчужину, запахи хозяйки и этой женщины казались Лайме абсолютно одинаковыми. Идентичными вплоть до тончайших нюансов. Но теперь усиленный Даром собачий нюх улавливал немало различий. Хозяйка неизменно пахла человечностью и добротой. В запахе женщины, которая, — припомнила овчарка, — звалась Адой, явственно сквозила нотка будто бы чужеродной гнили. Не такой сильной, как у заражённых, нет. Но очень, очень похожей.
Ада уже не была человеком в полном смысле этого слова. Её тело претерпело изменения, подобные тем, что происходят с заражёнными. Но самое страшное состояло в том, что грибок, делящий людей и плотоядных животных на счастливых обладателей иммунитета и тех, кто неизбежно лишится разума и станет заражённым, внутри Ады разросся слишком сильно.
Лайма не раз и не два видела так называемых квазов, они все пахли лёгким заражением, но поселившаяся в них зараза была лишь немногим сильнее, чем у обычных иммунных. Она могла ограниченно влиять на биологию тела, но не имела никакой власти над разумом. Здесь же грибок неконтролируемо разросся. Он продолжал менять тело Ады и медленно и незаметно захватывал её разум.
Процесс, в общем-то, ещё был обратим, но до точки невозврата оставалось уже всего ничего. А Ада уже сейчас была совсем не той же самой Адой, которую помнила Лайма. Она слишком долго пробыла в состоянии, которое люди по-умному называли квазизаражением, слишком много употребила за это время жемчуга, не только подстегнувшего развитие её Даров, но и усилившего влияние грибка.
А кроме того, от неё пахло ещё каким-то металлом. Очень странным, словно бы живым металлом. Он тоже влиял на квазиху, медленно и незаметно уничтожал в ней остатки человеческого, внедряя вместо этого что-то своё, непонятное собаке.
Лайма иногда сама удивлялась, как много стала понимать, просто улавливая запахи.
Но сейчас собаке было страшно. Не за себя, за хозяйку, ушедшую вместе с монстром в человеческом обличье, ещё год назад бывшим женщиной по имени Ада.
