Гордей же закинул горячий от стрельбы «Калашников» за плечо и небрежной бульварной походочкой подошел к контролеру. Тот был уничтожен морально и почти раздавлен физически.
Гордей окинул мутанта с головы до ног, затем презрительно хмыкнул. И резким ударом ноги под дых заставил контролера согнуться вопросительным знаком.
Следующий удар двух рук, сложенных замком, в основание шеи едва не вышиб из мутанта дух. Тот закачался и мешком свалился на пол. А Гордей аккуратно вытер костяшки кулаков и кивнул Анке на Арвида-Аспида.
— Принимай под расписку генетического донора, мадемуазель!
Анка подбежала к Аспиду, тщетно пытавшемуся подняться. Быстро присела рядом, заботливо перехватила тело, обняла, положила голову себе на колени.
Аспид смотрел на нее, кривя окровавленный, разбитый рот. И я с изумлением понял, что это улыбка.
Не усмешка, не кривая ухмылка, которые я видел на этой угрюмой физиономии много раз. А именно улыбка.
Аспид улыбался. Фантастика!
Анка тем временем осторожно вытерла кровь с его лица, расстегнула ворот сталкерского комбинезона, бережно погладила жесткую, небритую скулу. И улыбнулась, как майское солнышко.
— Ну, траствуй, пап-па!
Глава 21. Два ликвидатора
Make us die slowly
Nuclear winter
Clouds of dust will hide the sun forever
Nuclear winter.
«Nuclear Winter», Sodom
Вы будете смеяться, но я не поверил. Ну, не поверил, и все тут.
— Извините, конечно, не наше это псевдособачье дело… — пробормотал я.
Арвид кивнул. Он сейчас очень комфортно себя чувствовал на коленях у девушки, которой он, между прочим, в отцы…
Гм…
Да не может этого быть! Просто какое-то индийское кино получается. Гламурный разбойник Кошмар Сингх обретает любимую дочь Джамилю, и все пляшут до умопомрачения, пока не кончатся титры.
— У меня есть ощущение, что между нами повисла легкая недосказанность, — кашлянул я. — Вы, уважаемый Аспид… э-э-э… Осип… В общем, вы с нашей Анкой, часом, не родственники?
— Даже не однофамильцы, — без тени улыбки произнес Аспид. — Анна моя дочь.
Мы с Гордеем как по команде обратили к Анке вытянувшиеся — ну точно морды муравьедов! — физиономии.
Думаете, там был стыдливый румянец, пунцовая краска на шечках и прочие цивильные женскости? Фига с шоколадным маслом.
Она просто показала нам обоим язык, вполне довольная собою.
Очень эротично, угу.
А все остальное нам объяснил Аспид. Как всегда, емко и доходчиво.
Арвид Озолиньш был одним из тридцати четырех ученых — ликвидаторов последствий Второго Взрыва на Чернобыльской атомной электростанции, истинная судьба которых и по сей день неизвестна никому на свете. До этого работавший в Дубненском научном центре ядерных исследований над диссертацией с закрытой темой, сулившей ему в лучшем случае признание своего шефа и двух-трех посвященных, юный вундеркинд Арвид сильно истосковался по настоящему, как он тогда считал, делу.
Поэтому, едва лишь грянула катастрофа, этот латыш, обладавший энергичной и деятельной натурой, после некоторого раздумья покинул институт и выехал из Подмосковья в Припять.
Раздумье было связано с тем, что у Арвида в институте оставалась женщина. Его землячка по Прибалтике, светло-русая литовка Алдона.
Оба были для тех лет редкими птицами, беженцами от евроинтеграции, до безумия влюбленными в науку и знающими, что по-настоящему интересной наукой занимаются сейчас только «эти несносные русские». У обоих имена начинались с первой буквы алфавита, и это тоже их сближало безусловно. Во всяком случае, так полагал Арвид.
Увы, Алдона наотрез отказывалась ехать с ним в Припять.
Арвиду уже тогда казалось, что их роман понемногу исчерпал себя, отношения зашли в тупик. Он принял решение, которое сразу разрубило гордиев узел многих запутанных проблем и болезненных переживаний.
Они распрощались без слез и выяснения отношений. Единственная по-настоящему веская причина, которая могла удержать их вместе, так и не была озвучена. Гордость — плохой советчик женщине, а мужчины-ученые слишком далеки от мирских проблем, чтобы замечать «простые и очевидные веши».
Когда-то он бывал в здешних местах, пару раз приезжая в командировки на Припять. Северянину Арвиду надолго запомнились уютные и теплые провинциальные местечки к востоку от периметра Чернобыльской Зоны, где всегда звучит неподражаемый украинский говор, а села утопают в зелени вишневых и яблоневых садов.
Кругом было полно ягод, в светлых лесах — сплошь грибные места. А после похода по дубравам и полянам можно было вволю купаться и загорать на чистых песках Киевского моря.
Сам древний Чернобыль, названный так горько в честь обильной в здешних местах полыни обыкновенной, был всего лишь эвакуированным после первой катастрофы, относительно безопасным мертвым городом. Ну разве что — радиоактивным. Но не было там ни убийственных аномалий, ни чудовищных мутантов.
Сюда и направился Арвид в апреле две тысячи восьмого, еще не представляя себе, что на месте бывшей безмолвной Зоны Отчуждения он увидит мрачное, наводненное невиданными напастями Зазеркалье.
Он добрался до зоны бедствия без лишних проволочек и сразу присоединился к отряду добровольцев из числа научных работников со всего бывшего Советского Союза. Все они ранее приезжали сюда на ЧАЭС в командировки по самым разным делам. И теперь, когда разразилось бедствие мирового масштаба, многие из них выразили желание принять участие в ликвидации непредвиденной, никем не ожидаемой катастрофы.
Многие, но не все. Тогда еше никто из них не представлял себе истинных масштабов заражения. А, главное, масштабов аномальных изменений, которым подвергнется вся тридцатикилометровая Зона Отчуждения.
Отряд сформировали в районе Копачей — села, лежащего на полдороге между собственно Чернобылем и АЭС. Повсюду царила неразбериха и отсутствовал сколько-нибудь серьезный контроль со стороны военной администрации, еще только-только начинавшей формировать заградительные кордоны.
Спустя четверо суток подготовки и бесчисленных инструктажей, от пожарных до эпидемиологов, группа погрузилась в «свинобус» — так местные жители называли автобусы ЛАЗ, оборудованные парой насосов с фильтрами от радиоактивной пыли и выложенные изнутри свинцовыми листами, — и проникла в зону бедствия.
Проникла, чтобы уже больше никогда не вернуться за Периметр.
Большая часть ученых погибла от лучевой болезни, однако несколько ликвидаторов выжили. И к тому времени, когда по неизвестным причинам случился новый Выброс, они уже активно работали в подземных бункерах бывшего НИИ «Агропром», имевшего отличную защиту от радиационного поражения на случай войны — как всякий режимный институт и к тому же филиал наукоемкой, богатой в советские времена ЧАЭС.
Ученые сумели найти дополнительные способы защититься от губительной, всепроникающей радиации, когда впервые обратили внимание на возникающие в Зоне Отчуждения аномалии и странные объекты. Те активно порождали новые, доселе неведомые науке природные механизмы.
— Кто-то из нас придумал для них слово «артефакты». Видимо, любил научно-фантастические романы, — задумчиво глядя на дочь, рассказывал Арвид. — Теперь же они наверняка имеются у каждого из вас. На поясе, на голом теле или в походной аптечке. Причем такие, о которых мы прежде слыхом не слыхивали. Тогда, помню, отыщешь «кровь камня» — и счастлив так, что готов прыгать до небес, как мальчишка. Все ж таки хоть чуть-чуть, но фон снижает эта самая «кровь». Вот только изучали мы их свойства все больше на собственной шкуре.
Он вздохнул и пошарил в карманах, видимо, в поисках сигареты. Но тут же безнадежно махнул рукой, и я, к своему безграничному, удивлению заметил, что у него — у грозного и беспощадного ко всем врагам Бая верного Аспида! — мелко дрожали пальцы.
— Самым большим неудобством для нового персонала Агропрома были мутанты, массово плодившиеся в Зоне как крысы. Контролеры гнали их на Агропром десятками и сотнями, рассчитывая, должно быть, завладеть плодами наших научных изысканий. И тогда мы решили создать Защитников. Универсальные живые машины, биороботов, основанных на нашей собственной генетике. Каждый из нас предоставил свой генетический материал для экспериментов. И через четыре недели бесперебойной работы выяснилось, что один из нас таки вытащил «счастливый» билет. Это был я. Аномальные объекты, редкие артефакты и основанные на их невероятных свойствах новые психо- и биотехнологии — вот истинная причина успеха наших тогдашних работ. Но, конечно, случались и неудачи.
Он помолчал, задумчиво поигрывая желваками, которые резко обозначились на высоких, худых скулах латыша. Арвиду Озолиньшу не так-то легко давались сейчас эти давние и зачастую горькие воспоминания.
