Ты не сможешь остановить это.
Земля вращается по кругу, и Солнце восходит, и заходит. И даже сейчас есть злые люди, которые замышляют разрушить все, что ты когда-либо построишь.
Это никогда не закончится. Это никогда не кончается.
И ты знаешь, сидя здесь, грязная, потная и измотанная, что не позволишь этому обстоятельству остановить тебя от попыток.
Ты стояла, когда нужно было выстоять, и сражалась, когда нужно было сражаться. Ты была напугана до смерти, но ты все равно пришла.
И когда ты снова понадобишься своим друзьям, ты будешь там. Каждый раз ты будешь стоять. И ты будешь бороться. Даже зная, что можешь потерять все и всех.
Потому что ты воин.
Война изменила тебя. Сломала тебя и переделала. Ты покрыта шрамами, но не побеждена. Ранена, но не безнадежна.
Ты все еще веришь в справедливость. Ты должна верить.
Сквозь клубящийся дым и пыль появляется фигура, почти узнаваемая по копоти и грязи на лице, светлые волосы поседели от пыли, глаза все еще такие голубые.
Вспышка белых зубов, когда он улыбается. Потрясенный, но на ногах.
Ты знаешь его, этого мальчишку. Твоего друга. Может быть, даже больше.
Идет к тебе. Идет, чтобы найти тебя. Чтобы вернуть тебя.
Ты все еще можешь вернуться домой.
Ты будешь жить с кошмарами, преследуемая кровью и криками умирающих. И одновременно, и меньше, и больше, чем ты есть, часть чего-то огромного и великого.
Ты все еще можешь вернуться домой, воин.
Он протягивает руку.
Ты колеблешься. А потом берешь ее.
Глава 71
Лиам
День сто пятнадцатый
Лиам почувствовал, что теряет сознание.
Он привалился к холодильнику. Его никчемные ноги раскинулись перед ним, он сидел в собственной застывшей крови. В уголках его зрения затаилась тьма.
М4 лежал у него на коленях. Он вынул стреляный магазин и вставил свежий, конфискованный у близлежащего трупа. Тридцать патронов для последнего родео.
Звон в ушах притупился. Сколько времени прошло? Час? Два? Сколько времени требовалось, чтобы кровь вытекла из разбитого тела?
Его мысли то дрейфовали, то расплывались. Сознание плыло по волнам боли и онемения. Постепенно он начал отпускать себя.
Его голова откинулась назад, глаза полузакрыты и смотрят в пустоту. Он думал о Ханне. О том, как она прижималась к нему, о мягкости ее губ. Как она наклоняла подбородок и покусывала нижнюю губу; как, от злости, ее глаза сверкали глубоким изумрудно-зеленым цветом.
Какой мрачной и несправедливой может быть жизнь. И в то же время такой яростной, замечательной и потрясающе красивой. Как ему будет этого не хватать.
И все же, Лиам чувствовал удовлетворение. Синклеры мертвы. Все до единого.
Шаги приближались откуда-то сзади. Две пары ботинок.
Лиам напрягся. Инстинкт взял верх.
Это было в его крови. В его костях. Он жил как воин. Он и умрет как воин. Руки дрожали, но он поднял оружие в последний раз.
— Чисто, — произнес глубокий баритон.
— Черт побери, — послышался другой голос. Хриплый и знакомый. — Посмотри на эту бойню. Он не мог выбраться…
— Я осмотрю тела. Я не уйду, пока мы его не найдем.
— Хорошо.
Это просто мираж. Плод его умирающего воображения, его мозг так изголодался по кислороду, что его сознание играло с ним.
— Я здесь. — Его горло пересохло, как в пустыне, распухший язык прилип к нёбу. — Я здесь.
Молчание. Затем:
— Коулман?
Веки Лиама дрогнули. Оружие было слишком тяжелым. Его глаза слишком тяжелы.
Шаги приближались. Две фигуры, пригнувшись, обогнули угол. Оружие поднято, сканирование туда-сюда.
Один высокий, крупный и чернокожий, другой — низкорослый, широкоплечий латиноамериканец. Два самых прекрасных мужчины, которых он когда-либо видел.
— Вот ты где! — воскликнул Бишоп, как будто Лиам непослушный ребенок, которого потеряли в продуктовом магазине.
Лиам опустил карабин.
— Вы… пришли…
— Мы команда, — просто сказал Бишоп. — Ты все еще не понял, упрямый осел. Ты не должен нести это бремя один, брат. И никогда не был должен.
Рейносо посмотрел вниз и увидел кровь. Цвет исчез с его лица.
— О, черт.
— Я… ранен.
— Ясно.
Бишоп опустился на колени рядом с Лиамом и стряхнул с себя рюкзак. Он достал аптечку и осмотрел Лиама.
— Спокойно. Выходного отверстия нет. Пуля все еще внутри и портит тебе жизнь.
— Я думаю, это осколок от рикошета. — Перед глазами Лиама заплясали звезды. Его веки дрогнули. — Не чувствую ног…
Бишоп пристально посмотрел на Рейносо.
— Это травма позвоночника. Тащи дверь! Мы можем использовать ее как носилки. — Он повернулся к Лиаму. — Оставайся со мной.
Рейносо принялся за работу над дверью возле кухни. Морпех практически сорвал ее с петель. Через минуту он уже нес ее к Лиаму.
С большой осторожностью они с Бишопом подняли Лиама и положили его на доску. Они заполнили все пустоты вдоль его спины одеждой, снятой с мертвых наемников. Бишоп сделал шейный корсет из подушек из одного из гостиничных номеров, а для обездвиживания головы использовал клейкую ленту.
Настоящая полевая медицина. Они находились в зоне боевых действий с ограниченными запасами в разгар апокалипсиса. Поэтому обходились тем, что есть.
Как только они стабилизировали позвоночник Лиама, Бишоп достал из своего рюкзака импровизированную сумку для капельниц и набор. Лиам узнал маленький бур на батарейках для внутрикостной инфузии EZ IO.
Он был разработан для быстрого внутривенного доступа к венозной системе через кость голени. Хотя выглядела он отвратительно, зато идеально подходил как медикам, так и неподготовленным людям для быстрого введения капельницы.
Глаза Лиама расширились.
— Ты уверен, что знаешь, как пользоваться этой штукой?
— Достаточно, чтобы знать, что делать. Пару раз пользовался такой во время службы в Афганистане. Выглядит хуже, чем кажется.
— Верится с трудом.
— Извини, Коулман, это единственная капельница, которая у нас есть для одиноких волков. — С этими словами Бишоп нащупал нужное место на голени Лиама и прижал сверло к его плоти. Он просверлил кость, затем вставил иглу прямо в костный мозг. Прикрепил внутривенный мешок и закрепил трубки.
Лиам прошипел сквозь зубы.
— Наверное, хорошо, что я ничего не чувствую.
— Я знавал девочек-скаутов, которые ныли меньше, чем ты, — заявил Рейносо. — Он в порядке. Пойдем.
— Не надо впадать в шок и умирать на наших глазах, — проворчал Бишоп. — Мы проделали такой долгий путь. Знаешь, сколько людей стреляло в нас? Сегодня выдался тяжелый день.
— Мы…?
— Победили? — Рейносо усмехнулся сквозь сажу на лице. — Да, черт возьми, мы победили.
— Все кончено, брат. Все закончилось. Твой друг Гамильтон появился, чтобы спасти положение. На самом деле, он послал с нами несколько своих людей, чтобы вытащить тебя. Они зачищают отель и обеспечивают наблюдение. Именно Гамильтон выдал мне эту шикарную аптечку, которая спасает тебе жизнь.
— А…
— Ханна была с Гамильтоном. Она в порядке. И остальные в порядке. — Бишоп подмигнул. — Кроме Рейносо, но он всегда немного не в себе.
Рейносо закатил глаза.
— Меньше болтовни, больше движения!
— На счет три. — Бишоп и Рейносо подняли доску, стопроцентный мертвый груз.
Бишоп простонал.
— Ты когда-нибудь думал о диете, Коулман?
— Единственный толстяк в апокалипсисе, — хмыкнул Рейносо.
Вместе они перешли из кухни в проход и направились к лестнице.
Лиам ошарашенно моргнул.
— Я думаю… я люблю вас.
— Ты слышал это? — произнес Бишоп. — Он любит нас.
Рейносо ухмыльнулся.
— Мы не устанем тебе это припоминать, Коулман.
Сквозь огромную боль Лиам почувствовал, как его губы дернулись в подобие улыбки.
Они пришли за ним. Его люди. Его братья. Он думал, что понимает, но только сейчас осознал по-настоящему. Все это время он нес бремя один, когда не должен был.
