— Значит, когда померла она, — говорил он, — мы вместе не много и пожили, думаю, лет десять-двенадцать. Ну, в общем, когда умерла моя женщина, не хотел я больше ни там оставаться, ни в округе этой. А когда ребята ваши приехали, понравились они мне, собрал, что под рукой было, и поехали мы вместе. И пока говорил Чарли, мысли Иша на сто восемьдесят градусов повернулись. Мальчики после короткого общения с Чарли просто души в нем не чаяли. Чувствовалась в Чарли и сила физическая, и сила обаяния. Возможно, что хорошим, нужным человеком станет он для их общины. Иш мельком взглянул на Чарли и увидел, что уже крупные капли пота у того на лбу выступили.
— Чарли, — сказал он. — Тебе жарко, наверное. Снимай жилетку, чувствуй себя как дома. — Чарли даже вздрогнул слегка, но не сказал ни слова.
— Извините, — заговорил Эзра. — Совсем не пони маю, что это со мной сегодня делается. Пожалуй, пойду лягу в постель. — Произнес эти слова Эзра и даже с места не сдвинулся. Как сидел, так и продолжал сидеть дальше.
— Да ты не мог простудиться, Эз, — опять заволновалась Эм. — У нас уже давно никто не простужался. А потом общими усилиями удалось уговорить Чарли вместе с его бутылкой пересесть подальше от огня, что он и сделал, но жилетки так и не снял. Стоило Чарли занять новое место, как закрутились вокруг него две домашние собаки Иша. Даже собакам был интересен незнакомец. Еще бы, ведь столько новых запахов! Обнюхали и успокоились, — видно, не нашли ничего интересного. Зато Чарли они очень заинтересовали, и, когда начал он их за ушами трепать и по спине гладить, завиляли собаки хвостами, довольные. А Иш все продолжал мучиться. Люди для него всегда самой большой загадкой были, и часто он в них ошибался и поэтому в мыслях бесконечно из одной крайности в другую кидался. Вот он чувствует в Чарли силу и обаяние. Сила и обаяние — это хорошо, значит, и Чарли человек хороший, и теплая волна почти дружеских чувств поднимается в душе Иша. Но когда он соображает, что сила и обаяние есть не что иное, как угроза его авторитету и командному положению в общине, сразу пугается и иначе как на воплощенное зло на Чарли уже не смотрит. Вот и Джордж от сладкой дремоты в тепле очнулся, потянулся всем своим большим телом, встал и объявил, что настало время ему домой отправляться, там его уже давно мягкая перина ждет. И другие выразили желание вслед за Джорджем последовать. В общих сборах Иш понял, что Эзра на прощание ему пару слов обязательно шепнуть захочет, и поэтому затащил его на кухню.
— Тебе действительно плохо?
— Мне? С чего ты взял? — удивился Эзра. — Ни когда так хорошо себя не чувствовал, как сегодня. Эзра улыбался, и Иш, кажется, начал кое-что понимать.
— Так тебя не знобило? — спросил он.
— Да чтоб меня всю жизнь так знобило, — сказал Эзра. — Просто хотел посмотреть, расстанется ли Чарли со своей жилеткой. Не расстался. Ему без жилетки не нравится. Я так и думал, а теперь точно знаю — в ней карман новый пришит, шире и глубже старого. А в кармане — не иначе как такая маленькая штучка, которую раньше специально для дамочек делали, чтобы дамочки могли ее в сумочку спрятать. Такой маленький, аккуратный кусочек железа. А Ишу почему-то от этих слов вдруг легко стало. Такая простая, конкретная вещь, как пистолет, — они найдут способ, как с этим справиться. Но стоило Эзре продолжить, как снова вернулась тяжесть на сердце.
— Хотел бы я понять этого парня. Порой мне кажется, вижу я что-то паршивое и грязное в нем — в самой середке сидит. А порой кажется — лучшего товарища мне за всю жизнь не найти. Одно скажу точно: он из тех, кто знает, чего хочет, и всегда этого добивается. А когда вернулись в гостиную, то Джордж уже одной ногой на пороге стоял.
— Это лучшее, что с нами за многие годы случилось, — говорил он Чарли.
— Нам очень нужен еще один сильный парень. Будем надеяться, ты с нами останешься. Дружный хор голосов поддержал мудрые слова Джорджа, и после этого все вместе к выходу потянулись. А Иша оставили одного, наедине с грустными мыслями. Он было тоже хотел к дружному хору присоединиться, но язык вдруг одеревенел и во рту совсем пересохло. И думать он мог лишь об одном: «Что-то паршивое и грязное в нем — в самой середке сидит».
А когда все ушли, Иш вспомнил о том, что никогда за все эти годы не делал. А когда все-таки решился сделать, не знал, получится ли. Получилось, потому что на дверях черного хода нашел он тяжелый дверной крюк — мама всегда на крюк запиралась, не доверяла обычным дверным замкам, — и Иш в первый раз за много лет набросил этот крюк. А потом он прошел к парадной двери и обнаружил вполне исправно действующий засов. Все эти годы не от кого было так тщательно двери запирать. Из своих никого не боялись, а чужому не пробраться бесшумно через собачий кордон, да и откуда взяться чужому. Но теперь появился такой, которому доверять нельзя и который с собаками теперь друг. Когда собак за ушами трепал, может быть, уже тогда все рассчитал и наперед думал? Когда наконец добрался Иш до супружеской постели и поделился своими страхами с Эм, то не нашел в ней благодарного слушателя. Ему еще и раньше казалось, что больно Эм все благосклонно воспринимает.
— Ну и что тут необычного? Носит человек пистолет, и пускай себе носит, — сказала она и зевнула. — Ты же ведь свой сколько лет таскал, или забыл?
— И не прятал! И не боялся жилетку снять и остаться безоружным.
— Правильно, но может быть, простим ему? Он нервничал и не по себе ему было. Тебе не нравится, как он смотрит, а ему не нравится, как ты на него смотришь. Он ведь один — в окружении чужих и незнакомых. А Иш, вместо того чтобы согласиться с Эм, испытал вдруг всплеск отвращения к чужаку Чарли.
— Да, — сказал он. — Но мы здесь живем, наши дома здесь, никто его сюда не звал, и если приехал — пусть к нам приспосабливается, а не мы к нему.
— Ты прав, конечно, мой дорогой. Но все равно хватит об этом. Я спать буду. Если чему и завидовал Иш в жене, так это ее способности мгновенно засыпать. А вот у него другая крайность была — чем больше о сне думал, тем труднее засыпал; и никогда не удавалось бег мыслей замедлить, успокоиться, даже если очень хотелось. И снова он почувствовал, что теперь не скоро уснет. Потому что новая мысль в голове родилась — неприятная такая мыслишка. Неприятность в том заключалась, что ведь придется ему с Чарли один на один бороться. Если бы в Племени уже существовала твердая внутренняя организация, если бы они были объединены в какой-то, пусть символический, союз, предполагающий обязательность действий единым фронтом, вот тогда вторжение чужака — пускай даже такой сильной личности — не могло бы иметь для подобного союза серьезных последствий. Сейчас время упущено. Чужак уже здесь и должен быть встречен достойно. Пусть все решит противоборство один на один. А Чарли не слабый противник. Он уже успел завоевать симпатии Дика и Боба, и, без сомнения, кто-то еще из молодежи с радостью принял предложение его дружбы. Джорджа он покорил — тут и сомневаться нечего. Эзра пока думает. В чем природа этого подкрепленного силой странного обаяния? Ни умом, ни сердцем Иш не понимал, почему всем так нравится Чарли, но то, что он всем нравился, было бесспорным фактом. А может быть, все дело в нем — в Ише. Ему почудилось, будто у Чарли имеется совершенно не присущий тому дух соперничества, и сейчас это предубеждение не позволяет понять истинную природу обаяния Чарли. Но одно Иш знал твердо. Они соперники. Какую форму примет это соперничество, Иш сказать пока не мог, но оно будет — обязательно будет. А так как в общине отсутствовала солидарность, свойственная любой социальной структуре, по статусу своему приближающейся к государственной, он обречен на личное единоборство. Но будет гораздо хуже, если соперничество примет характер вражды двух группировок, каждая из которых обзаведется своим вождем-предводителем. Кто поддержит его — Иша? На кого он сможет опереться в этой борьбе? Он не лидер — это очевидно. Когда-то давно, и то случайно, благодаря тупости Джорджа и легкомыслию Эзры, а значит, и их неспособности составить конкуренцию, он еще мог говорить о себе как о лидере. В интеллектуальной области — да, тут он бесспорный лидер. Но в борьбе за власть человек мыслящий во все времена оказывался побежденным. Он вспомнил обманчивую детскую голубизну глаз Чарли. В голубых глазах порой бывает столько льда, сколько никогда не найдешь в темных глазах. «Кто встанет под мои знамена? — спросил он себя с некоторым налетом театральности. — Даже Эм готова отвернуться. Для нее все просто, она почти защищала Чарли». И Иш чувствовал себя снова маленьким испуганным мальчиком, каким был когда-то в давние Старые Времена. Из всех людей только Джои — только один Джои мог понять его до конца, только на него он может опереться. Но Джои лишь маленький, хрупкий даже для своих лет мальчик. Чем поможет он, если рванет к власти Чарли? «Нет, не поросячьи глазки, — снова вспомнил Иш. — Это дикого кабана глаза!» Долго пролежал Иш без сна, пока наконец не сказал себе: «Это простое сумасшествие полуночника, это нелепые фантазии страдающего бессонницей». И когда сказал такое Иш, то заставил себя выбросить тяжкие мысли из головы и провалиться в забвение сна. Утром действительно все лучше становится — не в розовом, конечно, свете, но и не такое мрачное. И позавтракал он с аппетитом, и настроение совсем не плохое было. И еще радость, что Боб снова вместе со всеми за столом сидел. Иш снова вопросы задавал и узнал много новых для себя подробностей. И когда совсем покой и уют привычной домашней обстановки почувствовал, все в одно мгновение рухнуло. Надо же было Бобу рот не к месту открыть.
