— Чудо будет, да? — равнодушно спросил я.
— Да! — рявкнул Пасюк, но тут же понизил голос. — За чудеса плата не меряна!
— Вот значит как, ошибся я в тебе, — пробормотал я. — Двое детей важнее меня, всем это ясно, как то, что наступает рассвет.
— И мне понятно! — Пасюк внезапно отвернулся, словно бы не хотел, чтобы я видел его лицо. — Но ведь тебя, дуралея, жалко. Привык я к тебе, а умрешь… Не делай этого, Нелюдь. Я чем, может, помочь могу?
Я молча покачал головой и, хлопнув Пасюка по плечу ладонью, подошел к женщине. Слезы матери — это плохо, нельзя такого допускать.
— Пошли? — спросил я у Лиса. Тот закряхтел будто человек, у которого болят суставы и, наконец, грузно встал. Катерина торопливо засеменила прочь из бара показывать дорогу. Я задержался всего лишь на мгновение:
— Удачи тебе, Пасюк.
— И тебе не болеть, — не поворачиваясь, отозвался бармен.
Вздохнув, я шагнул к двери.
Они как-то чересчур ловко разминулись в дверях. Вошли одновременно в узкий проем, не задели друг друга, не помешали. Загородили выход, лишив меня всякой возможности сбежать, и наставили короткие, черные, модернизированные двенадцати зарядные Макаровы — самое распространенное девятимиллиметровое оружие, которое, к тому же, довольно легко достать у перекупщиков. Как, впрочем, и патроны к нему.
Я замер и пес, медленно плетущийся следом, ткнулся твердой лобастой головой мне под колено.
— Цыц, лисья морда, — тихо сказал я. Еще не хватало, чтобы пес бросился под выстрелы, которых вполне еще можно избежать. Слишком внушительно выглядели эти двое. Оба были плечистыми, но не перекаченными, одетыми в черные, не замаранные грязью пиджаки, какие редко увидишь среди бедноты, которая преобладала в округе. Уж больно тяжелые условия жизни были здесь, чтобы иметь такую одежду. Мужчины явно пришли сюда не пешком и уж точно не на велосипеде приехали. Вели они себя очень сдержано, смотрели внимательно, но без угрозы и я сразу заключил: профессионалы, знающие, зачем сюда заглянули. Чьи-то исполнители.
— Нелюдь, — утвердительно сказал тот, что стоял от меня по левую руку и казался чуть ниже второго. Он был коротко стрижен и единственное, что не вязалось с его образом аккуратного телохранителя — это двухдневная щетина. — С нами пойдешь.
— С чего это? — удивился я, все внимательнее вглядываясь в лица мужчин. Похожи, ой как похожи. Уж ни братья ли. У кого на услужении у нас братья ходят? Не знаю такого. Кто может содержать подобных бычков, кому нынче такое по карману? Ну и вопросик! Я знаю немногих богатых боровов… Да, ну и вопрос!
Впрочем, я не испугался этих двоих, особой угрозы с их стороны я не ощущал, они пришли говорить, а не убивать меня. Еще я сразу определил для себя, что это не те люди, которые убили моего деда. Как? Внутренним чутьем и полузабытыми воспоминаниями. Мне ведь никто не мог помешать сбежать от Макара. Он даже не знал о том, что я все же вернулся к деду, наперекор его прямому приказу. Он не стал от меня ничего таить и сказал, что если дед отдал мне нож, его больше нет в живых. Объяснил, что за мной охотятся страшные люди и что я обязан от них скрываться, если хочу жить. Конечно, я не поверил в смерть деда. И до самого последнего момента все эти слава казались мне неуместной игрой или шуткой. А, может, я знал, подходя к разгромленному дому, что уже ничто не изменить, но не хотел в это верить. Этого просто не могло случиться, вот и все!
О, нет, я не плакал, и даже не стал совершать глупости. В пораненном взрывом доме уже так пахло разложением, что меня вырвало еще на пороге. Я не смог зайти внутрь и с крыльца смотрел на безжизненный, какой-то набухший труп, над которым жужжал бешенный, одуревший от счастья рой мух. Я глядел на гильзы на полу и на осколки своей жизни и даже не мог плакать. Мне виделись люди и слышались голоса, но тогда я не отдавал себе отчета в том, что видел.
Потом. Все потом.
Я развернулся и медленно пошел прочь. Я мечтал о встрече с медведем или кабаном, а Лис, чувствуя мое отчаяние, тихо поскуливал, то и дело тыкаясь мокрым носом мне в ладонь. Мне было тяжело дышать, и я сорвал опостылевшую повязку, которую заботливо наложила мне на пораненную шею жена Макара, я рвал горло, которое сдавило комом не вытекающих из глаз слез, и по шее из потревоженной раны покатились красные дорожки. Я так надеялся, что запах крови привлечет хищников, но ничего так и не произошло. Через день Макар съездил к нам в дом и похоронил деда. Так все и было…
— Лысый долг с тобой обсудить хочет, — внезапно сообщил мне мужчина, — устал он ждать, когда ты сам придешь.
Ах, Лысый! Ах, долг! Во, недотепа! Все ему неймется, неблагодарная он скотина. Лишь бы ободрать человека до нитки, и плевать на то, что между нами были совсем другие долги. Но! Кому я должен — всем прощаю, и новый договор заключаю, ненасытная ты харя!
— Долгосрочный у нас с Лысым договор был, — процедил я сквозь зубы. — Шли бы вы отсюда, ребята, пока кости целы и овцы не разбежались.
Проигнорировав мою угрозу, мужчина сообщил:
— Правила изменились и Лысый хочет, чтобы ты долг сейчас отдал. У него, знаешь ли, свои правила и по праву сильного он вполне может их менять!
— Это его трудности, — я равнодушно пожал плечами. — Денег все равно сейчас нет, и в ближайшее время не будет, так ему и передайте. Как срок уговора придет, я непременно принесу ему все.
— Если денег нет сейчас, то отдашь натурой, — внезапно хохотнул второй мужчина, показав ряд ровных, желтоватых зубов. — Окажешь Лысому одну услугу и будете квиты — гуляй себе на все четыре стороны, пока пятки не сотрешь.
— Нет, ребята, так дела не делаются! — нахмурился я. — Будем решать спор силой?
— Может вы из бара того?! — повысив голос, предложил Пасюк, и я краем уха услышал, как он там шебуршится за стойкой, явно достает ружье. Крыса тыловая, ведь не бросил… похоже.
— Что ж, — сощурился первый, игнорируя бармена, — можно и силой. Только не взыщи потом, если лишняя дырка в тебе появится. Нам Лысый велел тебя живым привезти, но ничего не говорил про то, чтобы целым и невредимым!
Я улыбнулся, и в глазах у обоих мелькнуло сомнение, но было уже поздно. Право же, не следовало мне угрожать, надо было либо отступать, либо нажимать на курки. Ненавижу, когда мне начинают угрожать. Я становлюсь очень опасным. Вот и сейчас я расслабил плечи и шагнул вперед, на черные дула пистолетов, под их неумолимый и смертоносный взгляд. Предметы — стены, обстановка бара — размазались, поплыли, это я на долю секунды опередил мгновение. Обеими руками я схватил мужчина за горло и хорошенько приложил затылками к косяку, при этом услышав глухие и довольно громкие удары, почти слившиеся в один. Через мгновение об пол грохнули пистолеты, выпавшие из ослабевших, ставших безвольными рук. Тела медленно соскользнули по стенам следом.
— Страшный ты человек, Нелюдь, — протянул Пасюк, опуская помповое ружье и берясь за белое вафельное полотенце и стакан. — Сколько смотрю, как ловко ты их, и все страшнее становится. До жути. Точно Нелюдь и скорости у тебя нечеловеческие. А это, — отвечая на мой насмешливый взгляд, — чтобы успокоиться.
И принялся усердно натирать стакан.
Я одной рукой оперся о стену, прикрыв на мгновение глаза. Голова кружилась, и грудь внезапно сдавило от непомерного усилия. Ой, не легко мне давались такие фокусы, но надо же было поставить на место придурков. А то, понимаете ли: Лысый не говорил про то, чтобы целым и невредимым!
— С тобой кто вообще справиться может? — внезапно спросил Пасюк.
— Может, — проворчал я, — еще как может! Ты же помнишь, тогда у тебя и во мне дырку сделали. До сих пор как к холоду, грудь ноет.
— Так то дырка, но ты же выиграл тогда. Победил.
— Не та победа, — я нагнулся над телами и стал обыскивать их.
— Живы хоть или опять хоронить? — отстраненно поинтересовался бармен.
— Да живы, конечно! — я нашел у одного из мужчин кошелек и, заглянув в него, вытащил оттуда внушительную пачку денег. Кошелек засунул обратно. У второго вообще ничего не было и я, сняв с обоих кобуры и подобрав Макаровы, встал.
— Сохранишь все это для меня? — спросил я, водружая трофеи на барную стойку.
— Конечно, о чем речь?! — Пасюк свернул деньги трубочкой и убрал все под стойку. — А этим я конечно скажу, что ты все забрал с собой…
— Точно усек. И запомни — драка такое дело, в насилии нет ни победителей, ни проигравших. Есть только мертвые и выжившие. Глупо это все.
Я развернулся и вышел из бара, оставив бармена обдумывать мои слова. Лис, обреченно вздохнув, последовал за мной. Все это время он стоял там, где остановился и, повинуясь моему приказу, не проронил ни звука.
Бармен проводил Нелюдя удивленно-восхищенным взглядом. Вот ведь мужик! Немногие могут похвастаться такой железной выдержкой и равнодушием. Не убил наглецов, угрожавших его жизни! Впрочем, судя по всему, у ребят не было ни единого шанса. Зная Нелюдя, ничего удивительного. И ведь еще молодой парень, но мудрости ему не занимать. Правда что ли, победители — проигравшие, все это мура, когда на кону стоит жизнь. Ведь это же смертельный риск! С другой стороны, выходя на улицу, мы рискуем не меньше. Вся жизнь — сплошной риск. Вот ведь какое дело.
