— Не думай об этом сейчас. Не изводи себя. А он взял ее ладони и прижал к своим щекам. На короткое мгновение почувствовал прохладу, а потом жар лица передался рукам Эм и согрел их. Много лет прошло, когда первый раз увидел он ее в освещенном проеме дверей и услышал голос, в котором не вызов, не вопрос звучал, а лишь спокойное утверждение. Двадцать один год, двадцать два года, — теперь он знал: что бы ни случилось в оставшейся жизни, не изменятся их отношения. У них не будет больше детей, а отношения по-прежнему останутся теплыми. Она на десять лет старше. Кто-то скажет, что Эм больше матерью для Иша была, чем женой. Пусть будет так! Как начались дела, так пусть и продолжаются.
— Нет, мне от этого никогда не избавиться, — сказал он наконец. — От беспокойства. Кажется, я действительно получаю от этого состояния удовольствие. Это я пытаюсь заглянуть вперед, разглядеть, что скрывается за туманом. Выходит, в Старые Времена я выбрал правильную профессию. Из меня получился бы неплохой ученый-исследователь. Но это чья-то глупая шутка — оставить меня среди выживших. Таких людей, как Эзра и Джордж, нужно было оставлять — не задумываются, не действуют особенно, а так, плывут себе тихонько по течению. А еще Новым Временам нужны люди решительные — лидеры, которые не станут утруждать себя долгими размышлениями «за» и «против». Такие как Чарли, например. Я же лишь пытаюсь что-то сделать. Я не Моисей, и не Солон, и… не Ликург. Вот они действительно писали законы и закладывали фундамент становления нации. То, что случилось, то, что ждет нас всех впереди, — все могло быть другим, будь другим я. На короткое мгновение она прижалась к его щеке своей щекой.
— А я не хочу, — сказала она. — А я не хочу, чтобы ты был другим. Вот что должна говорить жена! Старые, как мир, но зато какие приятные слова.
— Ну а кроме того, — продолжала она, — откуда тебе это знать? Даже если бы ты был Моисеем или одним из тех, со странными именами, все равно нельзя управлять всем тем, что создано в этом мире, что окружает нас и порой так несправедливо обходится с нами. Кто-то из детей позвал Эм, и она ушла, снова оставив его одного. И тогда он встал, подошел к письменному столу, выдвинул один из ящиков и достал оттуда маленькую картонную коробочку, которую мальчики привезли из маленькой общины у Рио-Гранде. Иш знал, что там внутри, но события последних дней развивались столь стремительно, что у него не было времени или покоя в душе исследовать ее содержимое. Он открыл маленькую коробку и запустил пальцы в прохладные гладкие зерна. Сжал пальцы, захватил пригоршню и раскрыл ладонь, рассматривая их. Красные и черные, маленькие, вытянутые по краям — не те большие плоские зерна, желтые или белые, которые он ожидал увидеть. А ведь он должен был знать, что увидит; Большие зерна — это плоды элитных, наверное, искусственно скрещенных сортов кукурузы. Маленькие, черные и красные, — это примитивный сорт, тот, который индейцы из пуэбло испокон веков выращивали. Продолжая держать коробку в руках, он вернулся в кресло. Снова запустил в нее пальцы. Захватил пригоршню побольше, разжал пальцы и смотрел, как черные и красные зерна, проскальзывая между пальцев, с легким шорохом падают назад, в коробку. Он играл ими, и игра эта дарила милосердие и всепрощение душе его и возвращала мир сердцу его. Это тоже вернулось к ним из экспедиции на восток. И в простых кукурузных зернах отныне жизнь и будущее их были заключены. Взглянув вверх, он увидел Джои — вот же любопытный, — широко распахнутыми глазами из дальнего угла комнаты поглядывающего, чем занят отец. И Иш почувствовал тепло к Джои и подозвал его посмотреть ближе. Как всегда, все новое было интересно Джои, и Иш объяснил, что такое кукуруза. Пока годы шли, находились дела якобы важнее, а потом уже ни одного зерна живого не осталось, — так и не удалось Племени начать выращивать кукурузу. Теперь удобный случай представился все начать заново. А потом — даже страшно об этом подумать было, не то что решиться, — Иш взял коробку и повел Джои на кухню. Там они зажгли конфорку бензиновой плитки и взяли сковородку. Осторожно — всего пару дюжин позволили себе — пересыпали зерна в сковородку и стали поджаривать на огне. И хотя таким образом губили они часть драгоценных зерен, но не мог Иш побороть искушение, и если сначала действовал лишь по велению чувств, а не разума, потом рассудил трезво, что такая немедленная демонстрация будет полезна Джои. Не получилось у них вкусных жареных кукурузных зерен, малосъедобными они получились. Но никто из них не переживал. И хотя Иш вспомнил, что пробовал вот такую поджаренную кукурузу разве только как изысканную закуску на редких вечерах с коктейлями, он объяснил Джои, что на американском фронтире это обычной едой было, и его предки в большей степени зависели от нее. Большие умные глаза на тонком личике Джои красноречиво говорили, что Джои очень понравилась эта история. «Я хочу, — думал Иш, — чтобы Джои набрался сил, чтобы окреп душой и телом, и тогда он станет моей защитой и опорой. Пускай я истратил две дюжины, не буду надеяться — в сознании Джои я посадил сейчас гораздо больше семян».
Пшеница и кукуруза — и они, как собака и лошадь, шли рядом с человеком и делили вместе с ним его беды и радости — друзья и помощники на долгом пути… В далеких сухих углах Старого Мира низкорослая травка с золотистым венчиком разрослась густо вокруг стойбища человека, там, где более рыхлая и удобренная земля оказалась, именно такая, какую любила эта травка. Значит, сначала она признала человека, а потом человек признал ее. И чем больше благодарно возвращала ему за заботу, тем больше ухаживал за ней человек. И чем больше ухаживал за ней человек, тем выше и сильнее становилась травка и больше семян отдавала человеку, но взамен требовала вспаханной, освобожденной от соперников и соперниц земли. В первый год, когда уже никто не вспахивал землю, она по собственной воле взошла на тысячах акров, но на следующий год ее меньше стало, и с каждым последующим годом тоже — все меньше и меньше. С той же яростью, с какой волки накидывались на овец, некогда изгнанная с этих полей дикая трава накинулась на незваную пришелицу. Дикая трава образовала крепкий дерн, каждый новый год вырастала из своих прежних корней и с каждым новым годом захватывала все новые пахотные земли, превращая их в целину. А через какое-то время не осталось нигде пшеницы, разве где-то на удаленных засушливых территориях Азии и Африки встречалась она порой — на землях, откуда пришла и потом покорила мир за тот короткий период, что назывался «Земледелие»… Такая же в точности история и с маисом приключилась. Из тропиков Америки он объездил с человеком весь мир. Как и овцы, обменял маис свою свободу на сытую, беззаботную жизнь. Ведь он даже не мог сам отдать земле покрытые жесткой кожицей свои зерна. Даже раньше, чем пшеница, исчез с полей маис. Только в горах Мексики, где-нибудь в непроходимых зарослях дикий теосинте тянул свою кисточку к такому далекому солнцу… Но пока жив человек — и пускай лишь малые крохи от его многочисленного племени остались, — история повторится. Ибо не может благоденствовать человек без пшеницы и кукурузы, и еще менее способны благоденствовать они без человека.
И хотя Джордж и Морин прилежно вели (или думали, что вели) счет дням, неделям и месяцам, большинство обитателей Сан-Лупо со свойственным им легкомыслием беззаботно доверялись солнцу и состоянию окружавшей их растительности. Иш весьма гордился своим умением определять время года и бывал весьма польщен, когда, сверяясь с календарем Джорджа, убеждался, что ошибся всего на неделю-другую, и при этом тешил себя мыслью, что далеко не ясно, кто из двоих прав, а кто ошибается, потому что был далек от полной веры в аккуратность Джорджа. Впрочем, неделя в одну или в другую сторону не имела принципиального значения для посева столь чудесным образом приобретенных зерен кукурузы. Ясно было другое — время для ее посадки прошло окончательно и бесповоротно. Зима, а вместе с ней холода наступят гораздо раньше, чем появятся крепкие всходы. Ничего, они подождут до следующего года. Но последовавшие за печальной памяти событием несколько дней Иш посвятил разведке ближайших окрестностей, предусмотрительно желая определить самое подходящее место для будущего кукурузного поля. Чтобы не скучать, он брал с собой Джои, и весьма скоро двое разведчиков со знанием дела обсуждали местоположение, качество земли и возможности уберечь от скота будущий богатый урожай. А в действительности Иш с некоторым унынием признавал, что их район, пожалуй, во всех Соединенных Штатах меньше других отвечает требованиям кукурузоводства. Сорт, приспособленный к сухому и жаркому климату долины Рио-Гранде, вряд ли сможет прижиться в относительной прохладе лета у берегов залива Сан-Франциско с его влажными туманами, плотным одеялом укутывающими землю. К этому можно добавить, что он сам никогда не был фермером и, учитывая успехи его первых опытов с огородом, не имел к этому труду ни особой склонности, ни желания. Его знания о характере почвы и видах растительности носили большей частью теоретический характер и в основном были почерпнуты из географических лекций. Он помнил, как образуются подзолистые и черноземные почвы, и, пожалуй, проявив некоторое усердие, смог бы отличить их друг от друга, но, безусловно, этих знаний было явно недостаточно, чтобы считать себя фермером. И никто в Племени тоже не мог похвастаться агрономическими знаниями, даже выросшая на ферме Морин. Возможно, именно этому несчастному случаю — возьмем на себя смелость назвать его именно так, — то есть неспособности жить плодами земли, Племя и было обязано общественному характеру своего существования. Однажды — больше недели прошло, и память о Чарли и большом дубе стала понемногу отходить на второй план — Иш и Джои, обнаружив, по их общему мнению, самую подходящую площадку для будущих сельскохозяйственных опытов, подходили к дому. Встречать их на крыльцо вышла Эм, и без слов Иш понял, что в доме не все ладно.
