— Кто у них придумал такую казнь? — спросил Майк. — Христу могли бы просто отрубить голову, или проткнуть мечом, это было бы проще и менее болезненно.
— А в те времена любили помучить человека перед тем, как убить, — сказал Вик. — А смерть распятого на кресте была очень мучительна.
— Этот мир почти не изменился с тех пор, — вздохнул Майк. — Если бы нас поймали, то нам бы тоже придумали какую-нибудь мучительную казнь.
— Христос нес свой крест, над ним измывалась толпа, и дорога до Голгофы была не близкой, — продолжил свой рассказ Вик. — В какой-то момент, когда у него уже почти не осталось сил, он решил немного передохнуть, и прислонился к стене одного дома. Да, забыл ещё сказать, что в этот день была жарко и душно, потому что собиралась гроза, а воды осужденным на смерть не давали.
— Это тоже понятно, — сказал Майк. — Смысла нет давать воды тому, кто все равно скоро умрет.
— Когда он прислонился к стене, — вздохнул Вик. — То из дома вышел хозяин и сказал Иисусу, чтобы он шел дальше.
Христос ничего не ответил этому человеку, снова взвалил на себя тяжелый крест и зашагал дальше.
— Согласен, — сказал Майк. — Я бы тоже его прогнал.
— Вот хозяин этого дома и стал вечным жидом, — сказал Вик. — Бог в наказание за его жестокость дал ему бессмертие.
— Хорошее наказание, — рассмеялся Майк. — Я бы тоже не прочь, чтобы меня так наказали.
— Ты дослушай до конца, — вздохнул Вик, — а потом уже делай выводы. Скоро дом, в котором жил этот жид, оказался разрушен, а его родные были убиты. Не помню почему, то ли было землетрясение, то ли какое другое бедствие, но это не важно.
Важно, что человек оказался без крова и потерял всех своих близких. Он ушел из этого города, и пришел в другой. Он снова выстроил себе дом, завел семью, и все повторилось. Дом снова был разрушен, все близкие ему люди умерли, и он снова все потерял.
И с тех пор так было всегда, он ходил из одного города в другой, строил дом, заводил семью и все терял. А умереть он не мог, он мог только терпеть новые несчастья и бедствия.
И как написано в той притче, он и сейчас ходит по этому свету, продолжая терять все. Возможно, что в этот раз его дом был разрушен ядерным взрывом, а близкие ему люди умерли от радиации.
— Веселая история, — покачал головой Майк. — Но, наверно, это не очень высокая цена за бессмертие.
— Если бы я придумывал эту притчу, — сказал Вик. — Я бы придумал наказание похуже. Чтобы жид был тяжело болен, прикован к инвалидной коляске, испытывал постоянно жуткую боль и не мог умереть.
— Да, твое бессмертие мне, пожалуй, не нужно, — сказал Майк. — Испытывать жуткую боль и не иметь возможности умереть, это действительно сбывшийся кошмар.
— Вот-вот, я про это говорю, — сказал Вик. — Жизнь полна бедствий, несчастий, боли и страданий, и не стоит желать бессмертия.
— А я думаю сейчас совсем о другом, — сказал Майк. — Я думаю о том, что я нашел друга, а он умирает. Мне кажется, что я в этом похож на этого вечного жида. Он тоже постоянно теряет своих близких.
— Умирает только мое тело, — сказал Вик. — Я буду жить и дальше, только в виде души. Но я буду присматривать за тобой, и, может быть, когда-нибудь ты сможешь услышать меня. Потому что человек, который чувствует свою душу и душу других людей, никогда не бывает одинок.
— Хотелось бы в это верить, что я никогда не буду одинок, — вздохнул Майк. — Но ещё лучше, если ты просто будешь жить.
— Я подумаю над твоими словами, — улыбнулся Вик. — А теперь давай поспим, что-то я устал…
— Спи, — сказал Майк. — Больше здесь делать в этой больнице нечего, кроме как спать и есть.
На ужин им опять дали по горстке горьких таблеток и по тарелке овсяной каши. Вик съел всего несколько ложек, а Майк съел все. Он чувствовал себя совсем неплохо, его тело набирало силу, этот отдых шел ему на пользу. После ужина они легли спать, а ночью Вик умер тихо и незаметно.
Майк проснулся оттого, что вдруг ощутил, что что-то ушло, что-то хорошее и доброе, и то, что всегда было рядом.
Он подошел к постели Вика и включил настольную лампу, но ещё прежде, чем загорелся свет, он уже знал, что увидит только мертвое лицо. Он сел рядом и так просидел до утра, бездумно, в странном отупении и какой-то усталой тоске.
Его продержали в больнице ещё две недели, ему давали какие-то лекарства, вкусно кормили, но он этого всего не замечал. Он никак не мог поверить, что Вика больше нет. Каждую ночь он ложился в надежде, что Вик появится в его сне, пусть даже в каком-нибудь кошмаре с крысами и бандитами, но дни шли за днями, а снов он не видел.
В один из серых сумрачных обычных дней его выписали из больницы, и первое, что он сделал, это пошел в библиотеку. Библиотекарь, пожилая женщина сразу узнала его и заулыбалась. Он подал её Нострадамуса и сел за стол.
— Ваш друг прочитал эту книгу? — спросила женщина.
— Нет, он не успел, — покачал головой Майк. — Он умер.
— Сейчас плохие времена, — вздохнула женщина. — Многие умирают. Очень плохо жить без солнца. Говорят, что оно появится только через десять лет, и к тому времени умрет все человечество.
— Это неправда, — сказал мрачно Майк. — Солнце в первый раз появится через семь лет, а человечество выживет, хоть и изрядно уменьшившиеся.
— Откуда вы это можете знать? — спросила библиотекарь. — Вы, что не верите прогнозам ученых?
— Я никому не верю, кроме моего умершего друга, — криво усмехнулся Майк. — И если он сказал, что солнце впервые появится через семь лет, то можете быть уверены, оно появится именно тогда. Будут ещё очень холодные зимы, будет голод, но мы выживем, так говорил мой друг, только сам он не выжил…
Майк посмотрел в окно на сгущающийся серый сумрак и грустно улыбнулся.
— Скажите, а у вас есть книги о душе? — спросил он. Библиотекарь растерянно посмотрела на него.
— Нет, о душе у нас ничего нет, — сказала она. — Об этом ещё не написали книг, но у нас есть библия и Коран.
— Давайте, — сказал решительно Майк. — Буду сам во всем разбираться, раз таких книг нет. И Нострадамуса я тоже возьму, если мой друг что-то в нем нашел, то и я найду. Женщина подала книги Майку, он положил их в небольшую сумку и пошел к двери.
— А ваш друг, он, что был ученым, если он так много знал? — спросила она.
— Нет, — улыбнулся Майк. — Он был просто святым, хоть и сам отрицал это.
— Странный у вас был друг, — сказала библиотекарь. — Но, похоже, он был очень интересным человеком.
— Его все называли чокнутым, — сказал Майк. — Они просто его не понимали, как и я. А может, он действительно был чокнутым, и все были правы.
Он вышел из библиотеки и пошел домой по холодным пустым улицам. Он шел быстрым шагом, и в какой-то момент он почувствовал, что тоска отступает, и ему даже показалось, что в сером сумраке висит светлый большой шар, из которого ему улыбается Вик. Майк погрозил ему кулаком.
— Если пойму из книг, что ты меня обманывал, найду тебя и на том свете, — сказал он. — Мало не покажется.
Когда он подошел ближе к шару, это оказался только отсвет свечи на стекле плохо зашторенного окна. Он открыл Нострадамуса и в этом неверном свете прочитал первое, попавшееся ему на глаза четверостишие.
Всё гаснет, всё гибнет и рушится в Лету,
Я слышу биение последних сердец.
Пять тысяч годов да ещё пять веков жить осталось свету,
И наша история встретит конец.
— Чертов Вик! — выругался Майк. — Ты и сейчас все ещё мне что-то хочешь сказать? Зачем? Хочешь, чтобы я поверил в твои бредни?
Свечу задули, стало темно, Майк ещё раз с чувством выругался и быстро зашагал домой. Подул легкий ветерок, а потом пошел снег, он был черным. Майк поймал одну снежинку на свою ладонь, она растаяла, оставив на ладони мокрое черное от сажи пятно.
Дома никого не было, смены на заводах ещё не закончились. Майк зажег свечу и сел у окна.
