«Чик-чик-чик! Чирик-чирик-чирик! Чик-чик!»
Лишь радостное щебетанье птичьей стайки в соснах — вот все, что я слышал.
Странно-то как… Я отложил это злополучное завещание, поднял взгляд и… чуть не вытянулся по стойке смирно!
Прямо передо мной возник загадочный человечек. Я думал, что все это время в крутящемся кресле восседал доктор Вакабаяси, но вместо него напротив меня за большим столом одиноко торчал худощавый, похожий на скелет, невысокий мужчина в белом халате.
На вид он был лет пятидесяти, благородного вида, голова чисто выбрита, брови тоже, кожа загорелая до красноты, на высокой переносице пенсне без оправы, в углу изогнутого рта свежая, только что зажженная сигара, руки скрещены на груди.
Мы обменялись со скелетом взглядами, затем он откинулся на спинку кресла и, взяв в руку сигару, вдруг расхохотался, обнажив ряд белоснежных зубов.
Я подпрыгнул:
— А! Доктор Масаки!
— А-ха-ха! Удивился-то как. Ха-ха-ха. Молодец, молодец. Хорошо, что запомнил мое имя. Я уж боялся, что примешь меня за призрака и сиганешь отсюда… Ха-ха-ха-ха-ха… А-ха-ха…
От этого хохота меня будто парализовало, завещание вывалилось из рук и упало на стол. Появление доктора Масаки, его автора, казалось, начисто опровергло все, что я узнал за утро. Силы тут же покинули меня, и, сглатывая подступающую слюну, я безвольно опустился во вращающееся кресло.
Доктор Масаки расхохотался еще громче:
— А-ха-ха-ха-ха! Как ты перепугался! А-ха-ха-ха. Но поражаться тут нечему, это всего лишь страшная иллюзия.
— Иллюзия?..
— Еще не понял? Хе-хе-хе… Подумай-ка сам. Некоторое время назад… часов этак в восемь утра… Вакабаяси привел тебя в этот кабинет и наболтал всякого. Мол, прошел уже месяц со дня моей смерти… ага… и на календаре такое число… и то и се… Согласись, удивительно, что я знаю все? А-ха-ха-ха! И читая эти «Еретические проповеди», «Сны эмбриона», газетные статейки да завещания, ты наверняка думал, что я месяц как помер? Правда? Молчишь? А-ха-ха-ха! Наговорил тебе Вакабаяси всякого, а ты уши развесил. Но у меня припасены доказательства! Открой-ка последнюю страницу завещания… Видишь? Чернила-то свежие! Вот тебе и аргумент! Я начал писать его вчера вечером и корпел ночь напролет. Ха-ха-ха… Не верится, правда? Но некоторые завещания предаются огласке еще до смерти автора, и в этом нет ничего удивительного. А-ха-ха-ха-ха!
Потрясенный, я не мог закрыть рта. Я гадал, почему оба доктора — Вакабаяси и Масаки — проделывают со мной такие причудливые фокусы. Для обычного розыгрыша все это слишком уж странно, слишком нелогично… Да и стоит ли верить тому, что я видел с утра и что прочел в этих документах? Или же это сговор двух профессоров, которые вздумали разыграть спектакль, чтобы посмеяться надо мною?.. Пока я размышлял об этом, волнения, тревоги и любопытство, что копились в моей голове, достигли критической массы и лавиной устремились в бездну, увлекая меня за собою. Но я вцепился руками в стол и, крепко держась на ногах, взирал на улыбающегося доктора Масаки, будто сквозь пелену.
— Хха! — прыснул он, но, подавившись сигарным дымом, поспешно нацепил пенсне на нос. Лицо его приняло мучительное и вместе с тем веселое выражение. — А-ха-ха-ха-ха… Кхем, кхем. Ну и видок у тебя! Хе-хе-хе… Не рад, что я жив? Гхм, гхм… Кхе-кхе… Приуныл как-то… Ладно, слушай. Сегодня, примерно в час ночи, ты спал, раскинувшись посреди палаты № 7. Потом ты проснулся, удивился, что забыл свое имя, и поднял шумиху.
— Ого… но откуда вы знаете?
— Да как не знать?! Ты страшно кричал. Когда ты завопил, все остальные спали, а я сидел тут и писал завещание. Я услышал шум и пошел проверить. Оказалось, это ты буйствуешь, пытаясь вспомнить свое имя. Я подумал, что ты начинаешь выходить из состояния сомнамбулизма, и спешно поднялся на второй этаж, чтобы дописать завещание, но задремал… А там уж меня разбудило солнышко… Только я ничего не соображал, пока не пришел в чувство благодаря новомодной сирене на машине доктора Вакабаяси… Забавный он товарищ. Кто-то, видно, заприметил, что ты очнулся, и доложил ему. Тот смекнул, что к чему, и примчался сюда… Я лично наблюдал из своего укрытия, как Вакабаяси подстриг, помыл и нарядил тебя в форму, а затем отвел к красавице из шестой палаты. Признайся, удивился, небось, когда узнал, что это твоя невеста?
— Что?.. Эта девушка… Она душевно больна?..
— Да, да! Редкий и ценный для науки случай психического расстройства. В роковую ночь перед роковой свадьбой ее роковой жених прямо у нее на глазах продемонстрировал неожиданный припадок сомнамбулизма. Так проявилась извращенная психология. Этот припадок послужил триггером, и девушка впала в состояние схожей природы, в результате которого с ней случилась мнимая смерть. Однако, благодаря своим удивительным способностям, Вакабаяси вернул ее к жизни. Теперь она обожает императора Сюань-цзуна и Ян-гуйфэй [110], которые умерли тысячу лет назад, постоянно извиняется перед несуществующей сестрой, иногда воображает, будто держит на руках ребенка, и говорит ему, что тот будет японцем. Хотя недавно, казалось бы, она пришла в себя…
— Но… как зовут эту девушку?
— Что? Спрашиваешь, как зовут? Да ты и так знаешь… Это ж известная Комати [111] из Мэйнохамы, Моёко Курэ.
— То есть я… Итиро Курэ?!
Но доктор Масаки не отвечал. По-прежнему держа сигару в зубах, он сверлил меня черными глазами.
В мгновение ока вся кровь в моем теле прилила к сердцу и тут же отхлынула. По лбу потекли капельки пота, губы затрепетали. Я еще крепче схватился за стол. Казалось, тело вот-вот растворится в воздухе и только глаза останутся смотреть на доктора Масаки… Моя душа, словно вызволенная из мертвой оболочки, понеслась по бескрайнему времени и пространству… Я затрясся от ужаса, предчувствуя, что вот-вот мне откроется прошлое, где я — Итиро Курэ. Сердце и легкие захлестнула набежавшая откуда-то издалека волна, рев которой отозвался в ушах.
И все же… как ни стучало сердце, как ни задыхались легкие, в душе почему-то не пробуждалось ни единого воспоминания Итиро Курэ. Все это время я твердил про себя «Итиро Курэ», но не испытывал приятного ощущения при звуке собственного имени. Как ни пытался воскресить прошлое, я снова и снова оказывался в тупике, возвращаясь к громкому удару часов среди ночи. И что бы другие там ни говорили, какие бы доказательства ни предъявляли, я не мог уверенно сказать, что являюсь Итиро Курэ.
С чувством некоторого облегчения я сделал глубокий вдох — постепенно ко мне вернулось ощущение собственного тела. Волна, объявшая сердце и легкие, начала отступать. Наконец я уселся, ощущая, как под мышками стекает холодный пот.
Доктор Масаки снова невозмутимо затянулся прямо перед моим лицом и выпустил струю лилового дыма.
— Ну что, вспомнил прошлое?
Я молча помотал головой, затем достал из кармана свежий платок и вытер пот со лба, чтобы успокоиться… Однако вокруг было так много всего непонятного, что я боялся даже пошевелиться.
— Кхе-кхем! — внезапно раздался громкий кашель доктора Масаки, и я чуть не подпрыгнул в кресле. — Раз ничего не вспомнил, я продолжу, а ты спокойно послушай. Договорились? Ты — жертва хитрой уловки! Мой коллега, доктор Кётаро Вакабаяси, хочет, чтобы ты признал себя Итиро Курэ. Добившись желаемого, он подстроит нашу с тобой встречу. И все ради того, чтобы ты сказал, будто я самый жестокий и ужасный злодей в этом мире!
— Вы?!
— Да. Сейчас вникни, а потом спокойненько все обдумаешь и попытаешься вспомнить то, что узнал с сегодняшнего утра… Сам увидишь, тут все как дважды два…
Доктор Масаки снова откашлялся, приняв серьезный вид. Он откинулся в кресле и выпустил несколько струек дыма, затем повернулся к календарю, который висел у печки.
— Ладно, скажу сразу: сегодня двадцатое октября 1926 года. Понял? Еще раз повторяю: сегодня двадцатое октября 1926 года… Как и написано в завещании, это день, следующий за девятнадцатым октября, когда Итиро Курэ внезапно пришел в «Клинику свободного лечения» и стоя наблюдал, как Гисаку Хатимаки орудует мотыгой. Посмотри на календарь: October 19. Это вчерашняя дата. Накануне я был так занят, что позабыл оторвать листочек. Это доказывает, что я сидел здесь всю ночь над завещанием… Понятно тебе? А теперь посмотри на электрические часы над моей головой. Они показывают 10:13. Точь-в-точь как на моих наручных часах! Значит, с сегодняшнего утра, когда я дописал завещание и задремал, прошло едва ли пять часов… И если ты присовокупишь это обстоятельство к тому факту, что чернила в конце завещания еще свежие, то поймешь, что ничего странного тут нет. Согласен? Заруби себе это на носу, если не хочешь опять оказаться в ловушке.
