— Как восхитительно!
— Чистый китайский стиль. Затем У Циньсю нанял под большим секретом плотников и штукатуров, чтобы они выстроили в горах, подальше от столицы, хижину, точнее, мастерскую. И вскоре была готова причудливая постройка с окнами под крышей, чтобы никто не мог заглянуть в нее и увидеть, что творится внутри. В центре стояло застеленное белым покрывалом ложе. Подготовив достаточно дров и провианта для долгой осады, а также защиту от холода и от мух, У Циньсю тайком перебрался туда вместе с супругой. И вот однажды, в одиннадцатую луну, супруги дали клятву, что встретятся на том свете, выпили на прощание, и госпожа Дай, вдоволь наплакавшись и освежив лицо косметикой после ритуального омовения, накинула на себя белые одежды и в дыму благовоний легла на ложе, а У Циньсю накинулся на нее и задушил. Затем он раздел тело, аккуратно разложил его, разбросал благовония и цветы, сжег амулеты для изгнания злых духов, развернул свиток, подготовил краски и приступил к труду всей своей жизни.
— О, как удивительно! Совсем не та история, что о происхождении храма…
— У Циньсю собирался рисовать тело своей жены каждые десять дней, пока от трупа не останутся одни белые кости, и, сделав около двух десятков рисунков, вручить их императору Сюань-цзуну, чтобы тот, благодаря силе искусства, ощутил бренность и быстротечность человеческой жизни и содрогнулся от ужаса. Но в то время не существовало никаких противопаразитарных средств, и, несмотря на зиму, труп разлагался так быстро, что У Циньсю не успевал закончить картину, как тело меняло свой облик. Не сумел он завершить и половины задуманного, как остались только волосы и кости. Наука тогда была в зачаточном состоянии, и, видимо, он рассчитывал, что на воздухе труп будет разлагаться с той же скоростью, как и в земле. Невероятной выдержки человек, конечно…
— Может, все из-за отопления? Ведь в хижине было тепло…
— Не исключено. Уж о системе охлаждения он явно не позаботился, к тому же при температуре ниже нуля краски-то замерзли бы! Но, как бы то ни было, У Циньсю, чья верность императору достигла фанатичных масштабов, не ожидал, что из-за его просчета все пойдет прахом, и оказался ошарашен… Вложить столько сил в работу, пожертвовать своей молодой женой — и потерпеть сокрушительное поражение! Тут, само собой, впору вопить от горя! Наконец он решил: я снова проигнорирую человеческую мораль ради Поднебесной! Влекомый безысходным, отчаянным желанием увидеть труп, он бродил по соседним деревням, искал красивых женщин, пытался с ними сблизиться и обещал нарисовать их, а потом заманивал в горы и убивал, после чего несчастные становились его моделями.
— Ох… По-настоящему роковая верность императору и родине!
— Да… У японцев такой настойчивости не бывает… И обликом У Циньсю сделался страшен. Щеки впали, нос заострился, а глаза стали блестеть, как у демона. Волосы взъерошенные, одежда грязная, сам — кожа да кости, короче, страшный как смерть! В общем, все женщины, кого он хватал за рукав, в страхе убегали куда подальше. Так продолжалось из месяца в месяц. За это время исходил он и ближние, и дальние селения, но слухи успели распространиться по всей округе, и куда бы он ни пришел, отовсюду его выгоняли. Однако, к счастью У Циньсю, о домике в горах никто не догадывался, поэтому он спокойно жил там, избегая расправы. Но, несмотря на преграды, возникающие на пути У Циньсю, желание его послужить на благо отчизне не только не пропало, а, напротив, лишь укрепилось. Наконец получил он прозвище Распутный Отшельник — как Синяя Борода на Западе.
— Распутный Отшельник… жаль, что его так прозвали…
— Поверь, ему было на это плевать. У Циньсю лишь изменил тактику: теперь он планировал отыскивать свежие могилы девушек и женщин и под покровом ночи уволакивать тела к себе в горы. Но, как говорят в народе, покойника унести — троих надо. Труп — особенно тот, что начал разлагаться, — не имеет устойчивого центра тяжести и нести его на спине трудно. У Циньсю старался изо всех сил, но руки у него были слабые, ведь ничего тяжелее кисти он отродясь не держал. Поэтому аккуратно нести труп у него никак не получалось: то здесь уронит, то там запыхавшись остановится, чтобы перехватить получше. И вот однажды на рассвете крестьяне заметили его в лучах утреннего солнца. До них давно доходили слухи о Распутном Отшельнике, поэтому, нисколечко не удивившись, они закричали: «Злодей! Развратник!» — и ринулись в погоню. Тогда наш Распутный Отшельник бросил тело и был таков. Несколько следующих дней, несмотря на весеннее тепло, его словно пронизывал холод трупа, и даже когда У Циньсю разводил огонь в хижине, у него зуб на зуб не попадал.
— Удивительно, что он серьезно не заболел.
— Угу. Наверное, только простудился. Но когда человек чего-то страстно желает, силы его достигают сверхъестественных масштабов. А уж верность У Циньсю сделалась тверже льда. На несколько дней он затаился в хижине, а когда пришел в себя, решил рискнуть во второй раз и спустился в деревню с другой стороны. Он украл мотыгу и, прокравшись к кладбищу в тени деревьев, вдруг заметил в свете луны женщину — она возлагала цветы перед бедным могильным холмиком, еще свежим. Эта сцена показалась У Циньсю необычной для столь позднего часа, и он тихонько подкрался поближе. Женщина в измятом платье, будто сбежавшая из публичного дома, распростерлась у могилы и стала причитать: «На кого ж ты оставил меня одну-одинешеньку?» Похоже, она прощалась со своим возлюбленным. У Циньсю был тронут душераздирающей сценой, однако, ожесточив свое сердце навязчивыми мыслями о долге, подкрался к женщине, одним ударом раскроил ей череп, связал заранее припасенной веревкой и, отбросив мотыгу, собирался уже пуститься наутек. Но тут за спиной У Циньсю раздались голоса: «Вот он, Распутный Отшельник!» — «Чертов убийца!» — «Держи дьявола!» — и со всех сторон его обступили громилы. Его уже были готовы схватить, но от происходящего душа У Циньсю переполнилась гневом, и, отпустив труп, он закричал: «Не мешайте мне исполнять высочайший долг!» Внезапно он сделался буйным и начал сбивать с ног подбежавших к нему громил сразу по двое и по трое. Затем он подобрал мотыгу и разогнал оставшихся. Взвалив труп женщины на спину, У Циньсю поспешил в горы. Добравшись до хижины, он омыл тело, поместил его на ложе госпожи Дай, воскурил благовония, разбросал цветы, прочел заклинания для изгнания злых духов и уселся у разожженного костра ждать разложения. Однако пару дней спустя вокруг его убежища поднялся дым и раздались боевые кличи. В удивлении У Циньсю высунул голову из окна и увидел столпившихся крестьян и чиновников, которые что-то кричали, а еще горы хвороста. Вероятно, кто-то за ним проследил и вернулся с этими людьми, чтобы выкурить У Циньсю. Тогда, смекнув, что происходит, он прихватил неоконченный свиток, блестящие камни — наверное алмазы, гребни мертвой госпожи Дай — дары Ян-гуйфэй, а также малахитовые украшения, хрустальные трубчатые бусы и еще несколько предметов. А затем, рискуя жизнью, бежал в леса. Там он скрывался несколько месяцев, спасаясь от преследования, а через год, в одиннадцатую луну, нетвердо держась на ногах, добрался до столицы и оказался у ворот своего дома. Был он уже на грани жизни и смерти и потому сам не понимал, зачем вернулся, и не ощутил ни малейшей радости.
— Ах, как жаль его!
— Н-да… Был У Циньсю словно живая тень. И когда зашел он в ворота своего дома, то увидел, что тот представляет собой мрачное зрелище: северный ветер разбросал сухие ветви по холодному саду, колонны покосились, черепица местами отвалилась и повсюду носились светлячки. Ступил тогда У Циньсю внутрь, в свои покои, но не было там ни жены, ни вороновой тени. Даже сухой листочек не мог проникнуть через окно, забранное роскошными парчовыми занавесями, а коралловое изголовье оставалось немо, несмотря на все мольбы. И тогда ощутил У Циньсю крайнюю печаль и залился слезами. Делать нечего, взял он шнурок от ширмы, привязал его к балке и, сунув драгоценности покойной жены за пазуху, собирался уже влезть в петлю, как вдруг из соседней комнаты выбежала стройная красавица в красных одеждах и с криком «Это вы!» обхватила его руками.
