Он снисходительно посмотрел на мою разочарованную физиономию и выдул кольцо дыма. Из-за этой холодной, отстраненной манеры, характерной для ученых, я вдруг ощутил невыразимое презрение к доктору Масаки. Его издевки и нежелание помочь пробудили во мне такое недовольство, что я невольно выпрямился и откашлялся.
— Но… разве это не низко, профессор?! Пускай вы ученый, но можно ли оставаться таким равнодушным?
— Еще как можно! Допустим, я пойду навстречу Вакабаяси и помогу отыскать преступника… Но на каких основаниях мы его задержим?
В глазах у меня вдруг защипало. Я очень хотел высказать все, что думаю, но почему-то не мог.
— На каких основаниях?! Да на любых! Представьте, сколько людей не могут спать спокойно, пока преступник гуляет на свободе, пока он не казнен! Яёко, Моёко, Итиро Курэ… Да и я сам, если имею к этому какое-то отношение! Они ни в чем не виноваты, но мучаются так, что лучше не жить вовсе!
— Хм… пожалуй, — безучастно бросил доктор Масаки, рассеянно разглядывая клубы дыма.
Я же продолжал с неожиданным пылом:
— И если моя душа может отделиться от тела, почему бы ей сейчас не вселиться в кого-нибудь и не назвать имя преступника, которого она помнит?.. Я провозглашал бы его на улицах при свете дня! Я преследовал бы его до самой смерти! Я так бы отомстил, что сама смерть показалась бы ему подарком!
— Хм… любопытные у тебя желания… И в кого же ты собрался вселиться?
— Как в кого?.. Вы еще не поняли? Ведь Итиро Курэ видел глаза в глаза этого преступника!
— Ха-ха-ха-ха. Занятный ты человек. Что ж, не стесняйся, вселяйся, в кого пожелаешь. Но если у тебя это пройдет благополучно, мне, знаешь ли, будет не до оваций. Придется заново начинать психиатрические исследования, ведь самый важный пункт моей теории в том, что «переселение душ», «одержимость», «перерождение» суть эффекты психической наследственности и ничего кроме!
— Да, понимаю, но вам, профессор, нет дела до всего этого, а доктору Вакабаяси есть! Разве он не передал вам свое расследование, чтобы вы помогли Итиро Курэ вернуть память?
— Ты прав. Именно потому мы с Вакабаяси затащили тебя сегодня в этот кабинет и проводили разные эксперименты, пытаясь воскресить воспоминания. Но мне надоело доискиваться правды… Да ты и сам все поймешь, когда узнаешь имя преступника.
Доктор Масаки снова выдул длинную струю дыма. Я скрестил руки и злобно смотрел на его подбородок.
— Значит, вы не будете против, если я начну искать преступника?
— Разумеется, нет. Ты полностью свободен. Делай как знаешь.
— Спасибо. Могу ли я покинуть на время больницу? Мне бы хотелось кое-куда сходить…
Я поднялся с кресла и, опершись ладонями о край стола, поклонился, но доктор Масаки остался равнодушен. Откинувшись в кресле, он сделал очередную затяжку и попытался выдуть дым как можно выше.
— Сходить? Куда это ты собрался?
— Еще не решил… Но там я разузнаю всю суть этого дела.
— Хм… Смотри только не перепугайся, когда разузнаешь.
— Что?!
— Может, нам с тобой лучше и не знать, что стоит за свитком…
Я невольно замер. Меня будто парализовала некая сила, таившаяся в словах доктора Масаки. Небывалые события, неслыханные враги, беспрецедентные, загадочные происшествия… Все это то ли взаправду подтолкнуло его к решению совершить самоубийство, то ли заставило бравировать темой и перевести ее в шутку.
Не в силах сопротивляться, я опустился в кресло, поверженный нечеловеческой храбростью доктора Масаки.
— Хорошо… Тогда я не выйду отсюда, пока мы не отыщем преступника. Я не тронусь с места, пока ко мне не вернется память и я не разгадаю тайну этого свитка! Вы согласны, профессор?
Доктор Масаки не ответил. Склонившись, он бросил окурок в пепельницу-даруму, сгорбился и облокотился на стол. Хитро поглядывая на меня, он насмешливо ухмыльнулся: холодная улыбка и уголки его рта словно скрывали некий секрет.
Я чуть подался вперед. Меня охватило непонятное возбуждение, все тело будто горело огнем.
— Вы ведь согласны, профессор? Отыскав преступника, я отомщу за семью Курэ — Итиро, Моёко, Яёко и Тисэко. Кем бы ни оказался тот человек и что бы он мне ни сделал… Понимаете? Я не желаю провести всю жизнь из-за этого негодяя в аду умалишенных!
— Что ж, попробуй, — с подчеркнутым безразличием произнес доктор Масаки. Он закрыл глаза, словно марионетка, и на лице его появилась какая-то странная улыбка.
Ощущая свое бессилие, я снова заерзал.
— Вы согласны, профессор? Я сам примусь рассуждать… Прежде всего, предположим, что я не виноват. И конечно, не стоит верить деревенским жителям, которые болтают, будто свиток сам выпрыгнул из статуи бодхисаттвы Мироку прямиком Итиро Курэ в руки.
— Ага…
— Итак, тетка и мать души в Итиро Курэ не чаяли и точно не показали бы ему этот страшный свиток. Да и старый батрак Сэнгоро определенно не такой человек. В храме служат роду Курэ и молятся за его благополучие, поэтому, если бы там нашли свиток, его бы обязательно спрятали. Получается, преступник — человек посторонний, которого никто не мог заподозрить.
— Само собой, — неохотно согласился доктор Масаки.
Он приоткрыл глаза и посмотрел на меня: мутный, жесткий взгляд никак не вязался с улыбкой. Доктор Масаки снова закрыл глаза.
Я нетерпеливо продолжил:
— Разве в своем расследовании доктор Вакабаяси не указывает на подозреваемого?
— Кажется, нет…
— Ни слова об этом?
— Угу….
— Хотя он так тщательно все изучил?
— Угу…
— Но… почему же?
— Мм…
Кажется, доктор Масаки начал засыпать с улыбкой на лице. Я недоуменно впился в него взглядом.
— Но… Разве это не странно, профессор? Так тщательно изучить все обстоятельства и ни словом не обмолвиться о преступнике?! Это как сделать статую Будды и забыть вложить в нее душу… Не правда ли, профессор?
Доктор Масаки молчал.
— Ну же, профессор! Даже если это замышлялось как дурная шутка, разве бывают преступления более жестокие и коварные? Если бы Итиро Курэ не сошел с ума, то ничего бы и не случилось, а уж если сошел, то шито-крыто. В том же случае, если преступника изобличат, он с легкостью сумеет защититься, и не только по закону, но даже по совести. Вряд ли возможна более жесткая, более суровая шутка, чем эта!
— Мм…
— И разве не подозрительно, что Вакабаяси передал вам расследование, в котором ни слова не говорится о самом важном?
— Мм… Подозрительно, да…
— И чтобы узнать правду об этом деле, кто-то из нас — либо я, либо Итиро Курэ — должен прийти в себя и указать на преступника, пока вы с доктором Вакабаяси тратите свое время…
— Нет! — отрезал доктор Масаки, будто отказал нищему. Кажется, он засыпал…
Я сглотнул слюну и продолжил:
— Но зачем тогда показывать свиток Итиро Курэ?
— Мм…
— От доброты душевной… или это злая шутка… или ревность… или проклятие… и все же, все же…
Не в состоянии сделать вдох, я остановился, меня словно что-то душило. Я пристально смотрел на доктора Масаки, грудь моя вздымалась волнами. Улыбка на его лице куда-то пропала, веки широко распахнулись, и черные глаза остановились на мне. Он слегка побледнел. Затем доктор Масаки уставился на входную дверь, повернулся, мельком глянул на меня и вытянулся в кресле.
Взгляд его черных глаз утратил присущую профессору остроту и, напротив, приобрел невыразимо мягкий оттенок. В нем не осталось ни нахальства, ни дерзости. Вместо них появились достоинство и благородство, даже какая-то грусть. Мое дыхание потихоньку успокоилось, и я невольно потупился.
— Это все я, — прошептал доктор, и голос его словно доносился из глубокой пещеры.
Я в удивлении поднял голову, но при виде вялой, грустной улыбки снова опустил глаза. Взор мой будто бы застила серая пелена, а по коже пробежали мурашки. Я зажмурился и дрожащими пальцами коснулся лба. Сердце стучало так, словно готово было вырваться из груди прямо в небо, по холодному лицу тек пот, а в ушах отзывался удрученный голос доктора Масаки.
