Я рассказала о случившемся настоятелю, однако он меня выбранил. А примерно через неделю, возвращаясь из школы, я зашла в храм якобы для того, чтобы воскурить ладан. На самом же деле я открутила голову статуе и вытащила оттуда свиток!
Придя домой, я поднялась на второй этаж амбара и в полном одиночестве стала разворачивать свиток. К своему удивлению, я увидела страшные, тошнотворные картины и хотела уже вернуться в храм, чтобы положить свиток на место… но загляделась на прекрасную ткань и передумала. С того дня, оставаясь дома одна, я тихонько отделяла бумагу от основы свитка и разглядывала переплетение нитей через стекло от сломанного волшебного фонаря. Я пыталась скопировать вышивку на кусочке шелка и, чтобы никто ничего не заподозрил, каждый раз сжигала свою работу или выбрасывала в реку Муромигава.
Научившись наконец той вышивке, я починила основу свитка и решила вернуть его в статую. Сделать это было куда страшнее, чем украсть… Потом я уехала в Фукуоку, а свиток наверняка по-прежнему находится в статуе Мироку в храме Нёгэцу-дзи.
Теперь, когда у меня есть сын, я осознала весь ужас этого свитка. И если бы у моей старшей сестры Я. родился мальчик, она бы думала так же. Как жаль, что Котэй пожалел свиток и не предал его огню!
Впрочем, никто, кроме меня, не знает о его существовании. Но я прошу: изучи свиток и сними с помощью науки с моего сына страшное проклятье, тяготеющего над всеми мужчинами нашего рода! Умоляю, сделай это!»
На глазах Т. выступили слезы. М. был ошарашен и вместе с тем чрезвычайно доволен. Наконец-то он обрел то, что так долго искал. Все поиски свитка напоминали игру в кошки-мышки, но и В., и М. искали там, где нельзя было найти. Оно и понятно, ведь невозможно вычислить случайность логическим путем. И вот, самодовольно ухмыляясь, М. втайне от Т. поехал в Мэйнохаму, пробрался в храм Нёгэцу-дзи, снял голову статуе Мироку и…
Все, конец, больше рассказывать нечего.
Я не знал, что ответить.
— Оставляю решение за вашей честью. Исходя из последующих действий В. и М… Нет, сегодня, прямо сейчас временный суд может определить местоположение свитка, исходя из прокурорской обвинительной речи и признания ответчика М.
Тогда, в холодный ветреный день, М. молча ехал из Мэйнохамы. Перед его глазами стояло милое личико ребенка, который, проклятый чудовищной силой этого свитка, этих жутких шести картин с женскими трупами, рано или поздно будет распят во имя науки и превратится незнамо во что… В то же время М. чувствовал решимость перед лицом той ужасной трагедии, которая когда-то уничтожит и мать, и ее сына.
Вернувшись в домик в Мацудзоно, М. сказал ничего не подозревающей Т., которая кормила ребенка, следующее: «Похоже, настоятель перепрятал свиток — в статуе его нет. Но я не смог просто так затребовать документ, и потому вернулся ни с чем. В будущем я получу степень и стану работать в университете, вот тогда я воспользуюсь своими полномочиями и получу свиток. Так, пожалуй, и поступим… А сейчас, в конце года, мне надо вернуться домой, на родину, чтобы решить вопросы с наследством и семейным реестром. Это срочное дело, но я постараюсь вернуться как можно скорее. Если вдруг что-то понадобится, пиши туда-то».
Т. вынужденно согласилась, и на следующий день М., даже не посетив первую церемонию вручения дипломов университета Фукуоки, отправился в столицу. Однако он не поехал к себе домой, а зарегистрировался как городской житель, спешно получил паспорт и уехал за границу. По сути, действия М. являлись объявлением войны и первым шагом к будущей трагедии, но понять это мог лишь В.
Впрочем, В. ответил на этот вызов совершенно хладнокровно. Торжественно облачившись в белый халат, он занял место в лаборатории родного университета и чинно уставился в микроскоп. В этом вся разница характеров В. и М.
Покинув страну, М. посвятил себя изучению в разных университетах Америки и Европы психологии, генетики и только что вошедшего в моду психоанализа. В то же время он отслеживал действия В. через официальные вестники и газеты Японии. Разумеется, М. не желал, чтобы мальчик носил его фамилию, и думал, как бы избежать преследования со стороны Т. Обладая умом, какой редко встретишь у женщины, она рано или поздно увязала бы исчезновение М. с пропажей свитка из храма Нёгэцу-дзи и непременно задалась бы вопросом, почему В. и М. так живо интересовались этим документом. И если бы острый ум и материнский инстинкт подсказали ей, в чем тут дело, она, изменившись в лице, стала бы преследовать М. и не остановилась в своих поисках ни перед чем, включая государственные границы.
Знал ли об этом В., непонятно, но он, как обычно, сохранял спокойствие. Под своим именем В. опубликовал такие труды, как: «Психология преступления», «Раздвоение личности», «Психологические и материальные улики». И эти работы принесли ему славу даже за рубежом. Собственно, в том и заключалась стратегия В.: он надеялся заработать себе репутацию в данной области, чтобы, когда начнется ужасающий эксперимент, не просто иметь своеобразное «психиатрическое алиби», но и присоединиться к происходящему в роли эксперта. Но, как бы то ни было, его продуманные и в то же время осторожные намерения стали прозрачны, когда он смело представил рапорт о расследовании своему сопернику.
Прошло десять лет после окончания В. и М. университета, и в 1917 году В. вернулся на родину, отучившись несколько лет в Англии. М. узнал об этом и сразу же приехал в Японию, подозревая в действиях В. тайный умысел. Вероятно, оставшись с младенцем на руках, Т. уехала из Мацудзоно и жила теперь где-то в другом месте. Но, где бы она ни скрывались — хоть на небе, хоть под землей, В., несомненно, знал о ее местонахождении, а иначе он бы лишился покоя и не смог учиться. Стало быть, возвращение В. свидетельствовало о новых обстоятельствах или каком-то плане, благодаря которым М. запросто мог узнать, где находится Т. и ее сын. Поэтому, пребывая за границей, М. проявлял осторожность и следил за японскими газетами и «Правительственным вестником».
Однако В. не был так прост, чтобы раскрывать все карты. По прибытии на родину он практически не покидал Фукуоки, исключение составляли только малочисленные командировки. Он работал в университете и вскоре получил звание профессора. Также В. продолжал разбирать сложные случаи как судебный эксперт, и слава его лишь ширилась. В то же время у него усугубилась астма… В общем, он был крайне занят, однако действовал по-прежнему спокойно и проводил все время в лаборатории за пробирками с кровью.
Впрочем, М. тоже оказался не промах. Как только приехал В., М. сразу смекнул, что Т. с ребенком живут недалеко от Фукуоки, максимум в дне езды. Т. тогда едва исполнилось тридцать, а значит, она была по-прежнему красива и о ней наверняка судачили окружающие. Сын ее, никогда не знавший отца, вероятнее всего, носит материнскую фамилию, как того и хотел М. Поскольку он незаконнорожденный, Т., вероятно, не спешила в управу, чтобы зарегистрировать сына. Наверняка теперь он учится в третьем или четвертом классе начальной школы. Так рассуждал М., вернувшись из-за границы. Остальное было лишь вопросом некоторого упорства, и потому М. внимательнейшим образом отслеживал каждую поездку В. по Фукуоке и окрестностям. И вот через некоторое время М. обнаружил имя И. в списке работ пятиклассников на выставке, посвященной празднику Танабата [121], в начальной школе Ногаты. Честно говоря, до этого времени М. принимал И. за другого человека, поскольку не догадывался, что тот благодаря успехам пропустил год и в одиннадцать лет учился уже в пятом классе.
И тут вмешалась судьба. Когда М. находился на этой выставке, в помещение случайно вошел один из учеников и взгляды их встретились. М. не мог этого вынести, он тут же выбежал прочь и, закрыв лицо руками, принялся проклинать свою долю ученого на чем свет стоит. Этот мальчик был копией своей матери, и в его облике не прослеживались черты ни М., ни В.
