– Один момент. Для кого это – для вас? Кто вас сюда прислал? И с какой целью?
– Я не буду вам ничего объяснять, – сказал Харман. – Я буду краток. Вместо ценностей я заберу с собой пятьдесят детей и солдата Верке. t
Фон Риббель ошарашенно воззрился на Хармана. Потом его правая рука напряглась и дернулась куда-то под стол.
– Сидеть! – спокойно приказал Харман. – Не осложняйте ситуацию. Я все равно выстрелю первым.
– Зачем вам дети? -- после паузы спросил комендант.
– Я хочу их спасти. 1
– Ax вот как! – издевательски осклабился фон Риббель. – Значит, в вас пробудился гуманист? Прекрасно. Но позвольте задать вам один вопрос. Что вы будете с ними делать? Куда вы их повезете? Вокруг идет война. Уж не говоря о том, что на первом же дорожном посту вас остановят и арестуют как лицо, передвигающееся без сопроводительных документов. Может быть, у вас есть возможность переправить детей через линию фронта? Очень и очень в этом сомневаюсь. И вообще, я считал вас более умным человеком… И потом, вы не учитываете еще одного фактора. Видите ли, пребывание в нашем заведении неизбежно накладывает определенный отпечаток не только на внешность, но и на память, на психику ребенка. Уже сейчас у них нет памяти. Следовательно, у них нет прошлого, а раз так, то нет и будущего. Вы даруете им жизнь, но подумайте, каким мучением она для них обернется, потому что они никогда не забудут Харвица. Они просто обречены на смерть, Харман. Кроме того, здесь же содержатся их родители, и, увозя детей, вы лишаете их отца и матери.
– Прекратите, фон Риббель, – устало сказал Харман. – Вы изложили мне формально-логические доводы, чтобы убедить меня, что я не прав. Но формальная логика часто оказывается демагогией, и меня вы не переубедите. Берите бумагу и пишите распоряжение на выдачу мне детей и Верке.
– А если я откажусь? – поинтересовался комендант.
– У меня достаточно возможностей, чтобы добиться желаемого результата, но я не хотел бы их использовать. 11
По лицу фон Риббеля Харман понял, что тот не верит ему. Тогда обер-лейтенант сосредоточился и сказал вдруг непреклонным голосом: Т|
– Поднимите вашу правую руку. Не можете? А теперь? – Он опять бросил пристальный взгляд на правую руку коменданта, продолжая говорить: – Теперь ваша рука поднимается независимо от вашей воли, она берет ручку и начинает писать: "Распоряжение"…
Когда текст документа был полностью написан под диктовку Хармана и рука фон Риббеля поставила подпись, обер-лейтенант взял бумагу и сказал: I
– А теперь я освобождаю вас.
Фон Риббель сидел, окаменев. По его бледному лицу ползли, словно капли дождя, крупные горошины пота. Он с шумом выдохнул воздух и воскликнул:
– Невероятно! Фантастика! Кто же вы, Харман? Гипнотизер? J
– А вы? – спросил Харман. – Как могло получиться, что вы, образованный, культурный человек, ценящий достижения человеческого духа, подчинились фашистам? Выжестали преступником! |
Фон Риббель криво усмехнулся.
– "И возненавидел я жизнь, Ибо злом показалось мне то, что делается под солнцем, Ибо всё – суета и погоня за ветром!" – процитировал на память он. – Я не знаю, откуда вы и как обстоит дело у вас, а в нашем мире царит культ силы. Тот, кто слабее, всегда подчиняется сильным и, в свою очередь, начинает подчинять себе тех, кто слабее его. Если же он выпадает из этой схемы, его попросту раздавят, уничтожат. Возьмем, к примеру, вашего Верке. Наверное, вы считаете его героем, а, по-моему, он – самый обыкновенный дурак…
– Герой не может быть дураком, – возразил Харман. – Но умный может быть трусом, как вы, оберштурмбанфюрер…
Он пристально посмотрел на коменданта, и тот, словно не замечая Хармана, стал бесцельно листать взад-вперед свой талмуд. Он мог бы двигаться, ходить и разговаривать, но на самом деле его сознание было мертво…
Автостоянку охранял солдат. Харман дал ему возможность изучить бумагу фон Риббеля, потом сел в кабину машины-сейфа, прогрел мотор и потихоньку тронулся в детский сектор.У караульного помещения он затормозил.
За дощатым столом охранники, которые ждали своей очереди идти на дежурство, развлекались картами и губными гармошками. На стенах висели автоматы, сумки с гранатами, кнуты со свинцовыми наконечниками, плетки и прочие принадлежности.
Харман осведомился, кто тут цугвахман, и протянул бумагу вытянувшемуся по стойке "смирно" унтершарфюреру. Тот прочитал приказание коменданта и выразил готовность помочь обер-лейтенанту.
Они вместе отправились в детские блоки.
Около двух часов ушло на то, чтобы отобрать необходимое количество детей. При этом Харман старался выбирать наиболее слабых, истощенных и измученных, зная, что не сегодня-завтра их все равно отправят либо к доктору Кетцелю, либо в "лазарет".
Унтершарфюрер равнодушно наблюдал за тем, как Харман отбирает детей, потом равнодушно построил их и равнодушно повел к караулке. Его равнодушие было равнодушием хладнокровного палача. Впрочем, дети тоже равнодушно относились к тому, что их куда-то среди ночи ведут два немецких офицера. Но это уже было равнодушие жертв.
Вероятно, они думали, что их ведут на смерть, потому что Харман, шедший позади этой ужасной колонны живых скелетиков, слышал, как старшие дети уговаривали младших не бояться.
Харман хотел тоже успокоить их, но потом понял, что они все равно ему не поверят.
До машины дошли молча. Харман открыл ключом заднюю дверь кузова и стал по одному подсаживать детей в фургон. Там было душно – машина быстро нагревалась – и он стал опасаться, как бы дети не задохнулись внутри стальной коробки в дороге. Но потом он вспомнил о вентиляции.
Его расчет на пятьдесят детей оказался верным: последних пришлось буквально втискивать в кузов фургона. Потом Харман отпустил унтершарфюрера и, выждав, пока он отойдет на достаточное расстояние, быстро залез под машину. Он не знал, зачем он это делает. Он инстинктивно ощущал, что к днищу прикреплено большое устройство, рычажок которого надо повернуть ровно на три оборота против часовой стрелки. Харман действовал как автомат, но теперь он знал, что максимум через два часа эта машина должна находиться на лесной дороге, на которую можно свернуть с шоссе после моста, в пяти километрах от него…
Через несколько минут Харман уже сидел в кабине и нажимал ногой на стартер. Нужно было еще забрать Верке. Обер-лейтенант поехал к штрафному блоку.
Однако с Верке все оказалось гораздо сложнее. Начальник штрафного блока с сомнением повертел в руках "распоряжение" фон Риббеля, а потом заявил, что на арестованного нужно оформлять кучу сопроводительных документов, а канцелярия откроется только в девять утра; что расписка Хармана его никак не удовлетворит, поскольку отвечать в случае чего все равно придется ему, а времена сейчас, сами знаете, какие; что вся эта затея везти арестованного в кабине грузовика, без охраны, ему, честно говоря, вообще не нравится…
