– Инга… Инги и Фридриха больше нет, – с трудом выговорил Фельдер.
– Как – нет? – тупо переспросил Харман.
– Я получил сейчас письмо от нашей соседки, фрау Майбах. Во время последней бомбежки фугаска угодила прямо в наш дом… А мои не пошли в бомбоубежище…
Он вытер глаза рукой, опрокинул в рот содержимое бокала и, шатаясь, ушел куда-то в темноту. Харман еще немного постоял на веранде, глядя на цветник, разбитый перед террасой. Перед его мысленным взором, как мгновенные фотоснимки, пронеслись, сменяя друг друга, образы хозяев этого странного мирка.
… Вот доктор Кетцель, в резиновом фартуке и резиновых окровавленных перчатках, склоняется над хирургическим столом, на котором распростерто истощенное тельце ребенка… Вот он же, в темном костюме и полосатом галстуке, съехавшем набок, с аппетитом разгрызает куриную ножку…
… Обершарфюрер Отто Майер, старший надзиратель женского сектора, хохоча, наблюдает, как его овчарка хватает за ягодицы женщин в полосатых робах… Он же, галантно расшаркивающийся перед фрейлейн Магдой…
… Ганс Лесовски, заведующий штрафным блоком, злобно оскалившись, бьет человека в полосатом железным прутом по спине и по голове… Ганс Лесовски, поднимающий тост за благородную миссию арийской расы…
Потом Харман вновь увидел перед собой множество огромных детских глаз, неотрывно глядящих на него исподлобья, с печалью и упреком.
Он очнулся от своих видений. Судя по звукам, доносившимся из темноты, за одним углом дома кого-то сильно рвало, а за другим углом кто-то, облегченно крякая и пьяно икая, обильно мочился на стену…
Дверь на веранду открылась, пропустив наружу взрывы хохота и обрывки пьяных песен, и вновь закрылась. Рядом с Харманом остановился фон Риббельи, заложив руки за спину и глядя в темноту, стал покачиваться с каблука на носок.
– "Я сказал себе: "дай испытаю весельем, – познакомься со благом!" – неожиданно нараспев стал говорить он. – "Но вот – это тоже тщета – о смехе промолвил я: вздор"…
– "И о веселии: что оно творит?", – подхватил Харман.
– Ого, – сказал фон Риббель и с любопытством взглянул на обер-лейтенанта, – похвальное знание Экклезиаста! Изучали богословие?
– Никак нет, господин оберштурмбанфюрер, – щелкнул каблуками Харман. – Но у меня хорошая память…
– Вольно, – разрешил фон Риббель. -- Как ваши дела?
– У меня еще не было дел, господин оберштурмбанфюрер.
– Ах, да… Кстати, завтра, с утра, можете начинать работу на складе, я дам соответствующие указания Фельдеру и Шарцу.
– Благодарю, господин оберштурмбанфюрер.
Они немного помолчали. Затем Харман вежливо спросил разрешения идти отдыхать. Фон Риббель покосился на него и усмехнулся:
– Чувствуете себя чужим в нашей компании? Ну что же, иногда и мне самому кажется, что мы все – не к месту в этом мире… Не смею вас задерживать, обер-лейтенант, спите спокойно.
Харман отдал честь и пошел в темноту. На полпутион остановился:
– Извините, господин оберштурмбанфюрер, я совсем забыл… – сказал он через плечо. – Поздравляю вас с днем рождения.
Он обернулся, но на веранде уже никого не было.
На следующий день, с утра, они пришли с Фельдером к складу ценностей, который оказался большим каменным зданием. У добротных дверей здания расхаживал угрюмый часовой. Начальник канцелярии по-приятельски хлопнул часового по плечу и попросил отворить "Сезам", по его выражению. Дверь заскрипела на несмазанных петлях, и офицеры проникли внутрь. Вскоре, откуда ни возьмись, появился хмельной Шарц с двумя солдатами. Пробурчав что-то часовому о несоблюдении инструкции о караульной службе, он прошел мимо.
Харман огляделся. Бетонный пол склада был заставлен ящиками и тюками. В сущности, все уже было подготовлено к отправке, оставалось только сверить имущество со списком.
– Вот, дружище Харман, – усмехнулся штурмбанфюрер, – валяй, забирай свои сокровища.
– Неужели все это поместится в мою машину? – спросил Харман.
– То, что не поместится, оставишь на следующий раз. Это как в том анекдоте…
Харман, не слушая анекдот, приступил к работе. Видно, подобное времяпрепровождение было не по душе Фельдеру, потому что он сразу вспомнил о неких служебных обязанностях и поспешил ретироваться,
По просьбе обер-лейтенанта Шарц и солдаты принялись помогать ему. После того, как солдаты по знаку Хармана распаковывали очередной ящик или тюк, он отмечал их содержимое в списке, и солдаты вновь упаковывали ценности. Шарц исполнял функции наблюдателя. Он поминутно чесал затылок плетью, крякал, восхищенно сопел и испускал многочисленные междометия. Воспользовавшись очередным перекуром, он спросил Хармана, действительно ли так ценны все эти вещи.
– Конечно, – позволил себе усмехнуться обер-лейтенант. – Не будем говорить о золотых изделиях, возьмем одни произведения живописи. Тут есть картины знаменитых голландских и итальянских мастеров XVI и XVII веков, а также работы лучших русских художников восемнадцатого и девятнадцатого столетий. А какую огромную ценность представляют православные иконы?! В общем, стоимость всего этого, даже по самой поверхностной оценке, составляет много миллионов…
– Рейхсмарок? – скептически переспросил ротенфюрер. – Не знаю, не знаю… Лично я бы… это… взял бы себе золотишко там, камушки, а не картинки… Вещь всегда есть вещь… Пальтецо, к примеру. Взял и носи… это… на здоровье. А вот эту мазню, – он ткнул плетью в одну из картин, -на себя не наденешь!
– Эти ценности, – медленно сказал Харман, не спуская взгляда с ротенфюрера, – нужны, в первую очередь, для блага великой германской нации.
– А я что? – смешался Шарц. -Я и говорю, значит… ну… великому рейху там… Так точно!
Они провозились в хранилище до вечера.
Да, в Харвице было сосредоточено большое и очень ценное собрание предметов искусства, картин и золотых изделий, вывезенных из России и Польши. Харман подумал, что его не зря послали сюда. Среди ценностей, "конфискованных" эсэсовцами на оккупированных территориях, были ценнейшие полотна разных веков, вазы, изделия из золота и мрамора, часы, драгоценная старинная посуда ручной работы, редкие экспонаты из всевозможных музеев и частных коллекций, гравюры на дереве и меди, ковры и гобелены. Все это был антиквариат, практически не имеющий цены…
Наконец все было отобрано, проверено и вновь упаковано. Харман посмотрел на часы.
– Разрешите… это… отбыть на ужин, господин обер-лейтенант? -спросил, переминаясь с ноги на ногу, Шарц.
– Можете быть свободны до завтрашнего утра. Машина готова?
– Так точно! Находится на стоянке… Может, прислать после ужина солдат, чтобы… это… грузить?
