И все же чего-то ей в жизни не хватало. Не стало легче и после того, как благодарный клиент подарил ей змею, — он уезжал и не мог взять любимицу с собой. Патриция любила домашних животных и не боялась змей. Она устроила ей дом в витрине мастерской, а Джордж сделал красивое объявление в четырех цветах: «Не наступи на меня!», выдумка имела успех.
Она завела еще змей, они ее утешали. Но Патриция была дочерью ирландца из Ольстера и девушки из Корка, вооруженное перемирие родителей лишило ее собственной религии.
Когда Фостер стал читать проповеди в Сан-Педро, она уже стала «ищущей». Она заставила и Джорджа сходить на службу, но он так и не смог «увидеть Свет».
Но Фостер помог им, и они покаялись в грехах вместе. Когда Фостер вернулся в их городок шесть месяцев спустя, они уже стали такими ревностными его последователями, что он уделил им свое личное внимание.
— С того дня, как Джордж увидел Свет, — рассказывала она Майку с Джилл, — мои беды прекратились… Джордж все еще пил, но лишь в церкви — и не так много. Когда возвратился наш святой пастырь, Джордж принялся за осуществление своего великого замысла. Конечно, нам хотелось показать его Фостеру… — миссис Пайвонская заколебалась. — Детки, может, мне не стоит об этом говорить.
— Тогда не надо, — решительно отозвалась Джилл. — Пэтти, милая, никогда не делай того, чего не хочешь или в чем не уверена. После «церемонии воды» все должно идти само собой.
— Мне хочется рассказать, но ведь это дела Церкви, обычно о них не говорят… про вас-то я тоже никому не скажу.
Майк кивнул:
— Да, у нас это называется «дела братьев по воде». На Марсе таких проблем нет… но здесь, как я грокаю, временами бывают. «Дела братьев» не обсуждают ни с кем.
— Я… я тоже грокаю. Странное слово, но оно мне нравится. Ладно, милые мои, пусть это будет «дело братьев по воде». Вам известно, что все фостериты имеют татуировки? То есть те, кто принадлежит к внутренней церкви, те, кто спасен навеки — ну, вроде меня? О, конечно, я не хочу сказать, что все они так разрисованы, как я. Но вот здесь, поглядите, в области сердца, это священный поцелуй Фостера. Джордж сумел вытатуировать его так, что он кажется частью картинки, чтобы никто не догадался… Но это его поцелуй — Фостер сам меня поцеловал. — Вид у нее стал невероятно гордый.
Они внимательно рассмотрели рисунок.
— Это и правда печать поцелуя, будто тебя чмокнули и остался отпечаток губной помады. А я думала, это часть заката…
— Да, это Джордж так сделал. Ведь поцелуй Фостера нельзя показывать тем, у кого его нет, я до сих пор никому его не показывала. Но у вас он будет обязательно, — уверенно докончила она, — и тогда я сама сделаю вам татуировки.
— Не понимаю, Пэтти, — спросила Джилл, — как же он целует? Он же — ну, на Небе.
— Сейчас объясню, милая. Любой жрец или жрица могут сделать тебе «поцелуй Фостера», это означает, что Бог — у тебя в сердце, Бог стал частью тебя… навечно.
— Ты есть Бог! — внезапно напрягся Майк.
— Что, Майкл? Ну, мы так не говорим. Но похоже… Бог в тебе и с тобой, а дьявол до тебя не доберется.
— Да, — согласился Майк, — ты грокаешь Бога.
И он радостно подумал: они подошли куда ближе к пониманию идеи, чем удавалось до сих пор, хотя Джилл продолжала учить марсианский, а потому она все понимала лучше всех. Что было неизбежно.
— Конечно, Майкл. Бог… грокает тебя — а ты соединяешься со Священной Любовью, Вечным Счастьем и присоединяешься к Его Церкви. Тебя целует жрец или жрица, а потом на месте отпечатка делают татуировку, чтобы отметина оставалась навсегда. Вовсе необязательно, чтобы отметка была такой большой — у меня-то точный отпечаток благословенных губ самого Фостера, — и ее можно носить где угодно, лишь бы подальше от глаз грешника. Там, где ее никто не заметит. А показывать нужно лишь тогда, когда идешь на собрание Счастья, с теми, кто спасен навечно.
— Я слышала о собраниях Счастья, — заметила Джилл, — но понятия не имею, что они из себя представляют.
— Видишь ли, — рассудительно произнесла миссис Пайвонская, — бывают собрания и собрания. Есть собрания для обычных прихожан, спасенных — но они могут оступиться; там весело, это настоящие вечера, молятся не слишком много, зато много шума и смеха. Может, и любовь есть, но нужно вести себя крайне осторожно и точно знать, с кем и что можно, чтобы не внести семя раздора среди братьев. Тут Церковь придерживается крайне строгих правил: всему свое место.
Но вот собрание Счастья для немногих спасенных навечно — уж тут вовсе не нужно осторожничать, ведь там грешников не бывает. Все давно уже покончили со всеми грехами. Если желаете напиться и отключиться — пожалуйста… ведь на то воля божья, или же вам бы просто не удалось упиться. Хотите преклонить колени и молиться или заняться песнопением — или снять, всю одежду и танцевать — на все воля Божья. Там нет никого, кто узрел бы в ваших деяниях нечто недостойное.
— Ну и вечеринки у вас бывают, однако, — сказала Джилл.
— Именно так все и бывает. И на тебя нисходит блаженство. Если наутро проснешься, а в постели лежит один из братьев — что ж, на то воля Божья, чтобы ты испытала самое большое блаженство. И у всех на теле — поцелуй Фостера, все твои братья. — Она задумалась. — Немного похоже на ритуал воды. Понимаете?
— Я грокаю, — согласился Майк.
(«Майк????»
«Погоди, Джилл. Еще не полнота».)
— Но не думаю, — серьезно продолжала Патриция, — чтобы кто-то мог пробраться во Внутренний Храм, всего лишь имея на теле такую татуировку. Если брат и сестра наносят визит… ну, возьмем меня. Как только узнаю, куда поедет наш цирк, отсылаю письмо со своими отпечатками пальцев, чтобы сверили с картотекой спасенных навечно в храме архангела Фостера. Даю свой адрес, чтобы переслали в нашу контору. И когда приезжаю в этот город, прихожу обязательно на все воскресные службы и собрания Счастья, даже если Тиму приходится менять финальный номер. А там меня все знают. Мне рады. А я для них — добавочный аттракцион, с моими уникальными непревзойденными картинками… каждая минута там — блаженство, частенько я весь вечер провожу за тем, что просто позволяю людям изучать мои картинки. Иногда жрец просит меня принести с собой Пышку, чтобы разыграть сценку «Ева и Змей». Кто-нибудь из братьев изображает Адама, нас изгоняют из Рая, а затем жрец объясняет подлинный смысл события, а не то, что придумали потом. В конце мы вновь обретаем благословенную невинность — и тут уж вечер начинается всерьез.
Всех очень интересует поцелуй Фостера, ведь с тех пор, как он вознесся на Небо двадцать лет назад, мало у кого остался подлинный поцелуй, а у меня есть свидетельство храма… вот я и рассказываю братьям… — помолчав, миссис Пайвонская изложила им это знаменательное событие с исчерпывающей полнотой, в то время как Джилл думала: куда же делась ее ограниченная способность краснеть?
