— Ты меня обижаешь! — насупился Сергей. — Я тебе друг?
— Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
— А вот Лебедев — с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Новый год не приехал?
— Серега, прекрати.
— Ты-ы-ы… — Сергей помахал пальцем перед мои лицом, — Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг — ик! — каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Не дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!
— Я не пью.
— А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
— Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат — иди туда и пей.
— Ты дурак! — обозлился Сергей, — Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
— Ага, в гробу я видал таких друзей. — пробормотал я в сторону, но Серега все-таки услышал.
— Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! — казалось Сергей обрадовался. — Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди… идиви… видуалист… инди… инди… иди в задницу короче, козел рогатый!
Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался. Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку. Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время плакала и причитала. Но все еще было ничего, пока я не рассказал по Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я такой лопух — по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
— Сынок, это что же, ты для нас будешь еще после смерти работать? — возмутилась мама, — И не вздумай!
— Модуль я доделаю. — сказал я угрюмо.
— Ни в коем случае! — заорал отец, — Я тебе запрещаю!
— Как мы себя будем чувствовать с этими деньгами? — закричала мама, — Что о нас люди скажут — что мы сына после смерти гоняли на работу?
— Модуль я закончу. — повторил я.
— Я не буду ничего подписывать! — закричала мама.
— Значит деньги возьмет себе Михалыч, только и всего. — я пожал плечами.
— Нет, подожди, а как так получилось, что ты сразу не заключил договор? — вмешался отец. — Я и не предполагал что у меня сын такой идиот!
— Ты меня еще учить будешь? — спросил я.
— И буду! — отец стукнул кулаком по столу.
— Себастьян, ну пожалуйста, прекрати. — вмешалась мама. — Аркадий, успокойся.
— Да чего вы меня все учите да затыкаете? — возмутился я.
— А ты не родителей не ори! — строго сказал отец.
— Да идите вы все! — я решительно встал из-за стола, повалив за собой табуретку.
— Аркаша, ты куда? — мать кинулась за мной. — Себастьян, что ты наделал! Зачем ты с ним так?
— Да пусть идет куда хочет!
— Аркадий, если ты сейчас посмеешь уйти в три ночи… я сейчас… я не знаю что сделаю! — мать преградила мне дорогу.
И я остался. Но разговаривать с ними уже не хотелось, я просто ушел в свою комнату и больше не выходил.
Воскресенье я провел дома. К кухне меня так и не подпустили, сказав, что нежильцу неприлично трудиться по дому. Я валялся на диване с книжкой, слушал музыку, съездил на стрелку в метро. Шуршик опоздал на двадцать минут и долго извинялся. Я передал ему пакет с курсовиком и конспектами, а потом мы еще долго стояли, трепались о разной всячине.
Наступило утро понедельника. На похороны пришло человек двадцать, в основном это были наши родственники. Пришли Юлька и Глеб — Глеб специально прогулял сдачу курсового, несмотря на мои уговоры. Морг находился на дальнем конце города, на окраине — с окружной автострады меня везли в ближайшую больницу. Двери морга были обшарпаны и у входа толпились еще две процессии. Наконец подошла наша очередь и меланхоличный студент-медик в зеленом фартуке, мой ровесник, провел нас в грязноватый траурный зал, где на металлическом столе лежал гроб. Мне хотелось заглянуть внутрь и посмотреть на себя, но гроб был закрыт — очевидно то, что осталось от тела, для просмотра совершенно не годилось.
Мы погрузили гроб в автобус и поехали на кладбище. Ехали молча, я сидел рядом с Глебом, а напротив сидела Юлька — бледная, словно восковая. На кладбище началась возня, оформление, меня отправили с квитанцией в какую-то сторожку за именной дощечкой, дощечка оказалась еще не готова и мы крепко поругались с местным мужиком. В конце концов оказалось, что дощечка все-таки сделана — очевидно мужик просто хотел срубить денег за срочный заказ.
Кладбище было многолюдным. В очереди стояло несколько процессий, все они были одинаковы — плачущие родственники, хмурые друзья и сослуживцы и печальные нежильцы, переминающиеся с ноги на ногу — я уже без труда научился выделять нежильцов из толпы, было в них что-то неуловимо схожее. Я прикинул что очередь минут на сорок, не меньше, сказал нашим, что отойду ненадолго и пошел по аллее к старой части кладбища, стоять в очереди было очень тягостно. Я думал что Глеб и Юлька пойдут со мной, но они остались у гроба.
Постепенно чистые, свежие могилы сменялись покосившимися крестами и растрескавшимися плитами, заросшими мхом, аллея кончилась и вдаль разбегались бесчисленные дорожки, густой сеткой оплетавшие покосившиеся ржавые оградки. Читая забытые, полустертые имена, я углублялся все дальше и наконец остановился перед большим гранитным монументом. Сделан он был на совесть, но становилось ясно, что за ним давно не следят. Из громадной глыбы мрамора смотрел объемно выбитый танк анфас, сверху был здоровый овал с полузатертой фотографией, где молодой подтянутый военный в танковом шлеме смотрел вдаль, чуть улыбаясь, а снизу виднелись большие буквы, выбитые так глубоко, что время не затянуло их ни мхом ни пылью: «Николай Филозов, дважды Герой Советского Союза».
— Много лет никто сюда не ходит. — раздался у меня за спиной голос, и я от неожиданности вздрогнул и обернулся.
Передо мной стоял небритый мужичок в пыльном заношенном ватнике, но глаза его как-то необычно светились.
— Вы сторож? — спросил я.
— Нет, — хрипло рассмеялся мужичок, — я здесь живу.
— Бомж? — спросил я и смутился.
— Бомж. — кивнул мужичок радостно.
— А не холодно ли на кладбище? — я хотел сказать что-то участливое, но прозвучало это глупо.
— А мне без разницы, я нежилец. — сказал мужичок.
— Простите, я не заметил. Я в общем тоже.
— Да я вижу.
— А вы… давно?
