Алеуткин пил кофе. В кабинете царил аромат Nescafe Gold. Представившись, Вилентьев без приглашения сел на стул.
— Кофе будете, товарищ майор, — радушно предложил старлей. На его лице сияла жизнерадостная улыбка.
— Нет. Я по делу. Мне надо всё, что ты накопал по тому делу, о котором ты рассказал Сергееву.
Заметив легкое недоумение на лице Алеуткина, майор нетерпеливо закончил:
— Ну, там где пьяный мужик убил женщину и выдавил правый глаз.
— А, это, — снова просиял старший лейтенант, — да легко, товарищ майор.
Он поставил чашку с кофе на стол и повернулся к сейфу. Вилентьев нетерпеливо потирал руки. Он быстро посмотрел по сторонам — типичный кабинет следователя, живущего на «земле». Грязное зарешеченное окно, подоконник, заваленный стопками папок и бумаг, огромный компьютерный монитор, занимающий полстола, портрет президента на стене и потертый диван у дальней стены. Когда-то и он работал в таких условиях.
Дверца сейфа скрипнула.
— Ну, вот она, родная.
Иван Викторович взял протянутую ему папку и открыл её.
— А зачем вам это дело, товарищ майор? — спросил старший лейтенант. — Мужик убил свою сожительницу. Правда, он ничего не помнит, но это не причина снимать с него обвинения. Тут, вроде, всё ясно.
— Вот именно, что вроде, — задумчиво пробормотал Вилентьев. Он быстро пробежал глазами по тексту заключения патологоанатома, и, вычленив главное, твердым голосом закончил:
— Я забираю это дело у тебя, старлей.
12
Семен Александров пришел с утра. Сев на стул, он говорит:
— Всё, доктор, благодаря вам, я выздоровел. Спасибо огромное. У меня уже два дня не болит голова, и нет температуры.
— Что, прямо совсем здоров?
— Да.
— Ну, что же, давай посмотрим.
Я даю парню градусник, смотрю в рот и считаю пульс. Шестьдесят ударов в минуту, слизистая оболочка горла розовая и чистая, температура тела тридцать шесть и шесть.
Как и неделю назад, Семен Александров здоров. И он сделал то, что собирался совершить. Я заинтересованно смотрю ему в глаза и говорю:
— Молодец! И ведь всё получилось.
— Да, благодаря вам, — улыбается парень.
Я закрываю справку, которая позволила ему на законных основаниях прогулять неделю в университете. И, протянув её Семену, говорю:
— Печать поставьте в регистратуре. И больше не болейте.
Кивнув, он еще раз говорит спасибо и уходит.
Парень терпелив и последователен в достижении своей цели. Он не боится действовать, и ему нравиться быть самим собой. Я знаю, что мы еще с ним встретимся, но, скорее всего, это случится не в этом кабинете.
— Михаил Борисович, можно приглашать следующего?
Я смотрю на Марину. Она изменилась за прошедшие полгода. Теперь девушка не смотрит на меня коровьими глазами. Нет, глаза у неё по-прежнему большие и тиреотоксикоз никуда не делся, но сейчас в них нет влюбленности. И это хорошо. Пусть она на кого-нибудь другого смотрит влюбленным взглядом.
— Да, Марина, давайте работать.
Я даже стал находить некоторое удовольствие от работы в поликлинике. Амбулаторный прием хорош тем, что пациенты постоянно меняются. В стационаре я ежедневно в течение длительного времени видел одни и те же лица. В поликлинике, в принципе, то же самое, ходят одни и те же больные, но я их вижу далеко не каждый день.
За следующее три часа я посмотрел десятерых пациентов, из которых во мне нуждались только семеро. Остальным нужен священник и патологоанатом. Впрочем, двоим из них вполне достаточно последнего специалиста. Священник будет для них ненужной роскошью.
Я автоматически смотрю на пациентов и пишу в амбулаторных картах, говорю минимум объясняющих слов и полезных рекомендаций. Я равнодушно созерцаю проходящие мимо меня тени, пытающиеся найти утерянное здоровье. До определенного момента они идут по жизни, думая, что имеют всё и навсегда. А когда замечают, что уже не могут кушать «в три горла», что не могут пить водку «ведрами», что не способны подняться на пятый этаж без изнуряющей одышки и боли в ногах, что тело начинает разваливаться, то бегут к доктору с молитвой. Обычно бывает поздно, но для теней, неустанно ползущих вперед, падение в пропасть кажется нереальной ситуацией. Они заглядывают в глаза и наивно надеются на то, что врач пропишет таблетки и всё снова встанет на свои места. Они уверены, что можно угробить своё здоровье, а современная медицина в лице доктора вернет всё обратно, и они снова смогут жить так, как им нравится. Они готовы отдать все деньги, которые у них есть, обещая «златые горы», словно забыв о том, что здоровье — единственный продукт, который никто никогда не сможет купить за деньги. Ни в одной частной клинике страны и мира, ни один врач никогда и ни за какие деньги не сможет гарантировать выздоровления.
Под конец рабочего дня в кабинет заглядывает девушка.
— Можно? — робко спрашивает она.
— Вы по записи? — недовольным голосом задает вопрос Марина. Она хочет уйти домой раньше. У неё сегодня свидание.
— Да. Я записывалась на последнее время.
— Заходите, — говорю я, подняв голову и посмотрев на пациентку.
Девушка, мягко говоря, толстая. Если бы она была повыше ростом, то выглядела бы лучше. Если бы она смогла похудеть, то её можно было бы назвать симпатичной. Если бы не затравленный взгляд и обреченное выражение лица, то я бы даже не заинтересовался ею.
Ганиева Динара, восемнадцать лет, нигде не учится и не работает, живет с родителями.
— Что беспокоит? — спрашиваю я, когда девушка садится напротив меня.
— Шум в ушах. Почти постоянный.
Вздохнув, Динара показывает на свои уши, и продолжает:
— Этот шум появился лет пять назад, но сначала он был слабый и почти не мешал мне. В детской поликлинике меня смотрели доктора и говорили, что это скоро пройдет. Потом стало сильнее шуметь. Мне делали рентгеновские снимки, но они ничего не показали. А потом мне исполнилось восемнадцать лет и всё. Больше я в больницы не ходила.
— На что походит этот шум — свист, звон, шипение, щелчки, гудение? — уточняю я.
Девушка задумчиво смотрит в потолок и говорит:
— Сначала это был просто шум, как будто где-то далеко-далеко летит самолет. Потом года через два присоединился звон и посвистывание. А сейчас, кроме этого, бывают еще щелчки.
— Головокружение и обмороки бывают?
— Да, а откуда вы знаете? Я никому об этом не говорила, — Динара искреннее недоумевает.
— Марина, измерьте девушке давление и можете идти, — говорю я, обращаясь к медсестре. Я вижу, что она уже в нетерпении поглядывает на часы, и разрешаю ей уйти раньше.
