Впрочем, серьезному сжатию судно не подвергалось, да и «Ермак» радировал, что на рассвете он подойдет к «Воровскому».
Пассажирам объявили, что пребывание во льду и последующее вызволение с помощью ледокола носит запрограммированный характер. Оно имеет целью наглядно показать, какую опасность представляло сие в «старое доброе время», а теперь это сущий пустяк для современного плавания в Арктике.
Пассажиры приободрились, у всех появился аппетит, вечером были танцы, люди веселились, не подозревая, как ловко успокоил их первый помощник капитана, известный в пароходстве остряк и балагурщик из архангельских поморов Игорь Чесноков.
К часу ночи народ угомонился, и первый помощник капитана решил обойти судно перед тем как прилечь вздремнуть немного до прихода ледокола.
Начал он обход с носовых помещений, где жила команда, по левому борту вошел в опустевший танцевальный салон, заглянул на камбуз, где бодрствовала ночная смена, готовясь к завтрашнему дню, спустился в машинное отделение, пошутил со вторым механиком по поводу крепости шпангоутов-ребер их «коробки» и, осмотрев корму, двинулся по правому борту, чтобы, пройдя его, закончить обход на мостике, в рулевой рубке.
Когда Чесноков миновал среднюю часть пассажирского коридора, он услыхал за поворотом приглушенный неясный шум. Игорь остановился, прислушался.
— Нет, — сказал сдавленный голос, — нет… Теперь ты не уйдешь…
Затопали ногами, донеслось рычание, чертыхнулись, потом неожиданно донесся смех.
— Ведь я не против, — произнес второй голос, веселый и спокойный. — Почему вы так нервничаете?
— Сейчас увидишь… Пошли!
Чесноков шагнул вперед. Не нравились ему эти голоса в поперечном коридоре, очень не нравились… Еще немного — и комиссар увидит тех, кто блуждает среди ночи по судну.
И тут погас свет. Видно, переходили на другой генератор, механик говорил ему об этом.
Первый помощник услыхал беспорядочные шаги, шум борьбы, снова раздался смех, хлопнула дверь каюты, все смолкло, и вспыхнул свет.
Чесноков повернул за угол и никого там не увидел. Он прислушался. Затем медленно прошел по коридору поперек судна и вышел на левый борт. У дверей одной из кают он остановился. Игорю Николаевичу показалось, что в каюте разговаривают. Первый помощник взглянул на часы — один час сорок минут. Поздновато для разговоров… Чесноков вздохнул, готовый произнести необходимые извинения, и решительно — из головы не шло предыдущее событие — постучал в дверь.
Голоса стихли.
Чесноков вновь стукнул, тактично и вместе с тем требовательно, настойчиво. Миновала минутная пауза, затем зазвякал ключ, и дверь растворилась.
Каюту открыл высокий и рослый молодой мужчина с короткой шкиперской бородкой, одет он был в грубошерстный свитер и модно полинялые джинсы. Он увидел за дверью первого помощника — на Чеснокове была морская форма — и отступил в глубину каюты, стараясь придать сердитому лицу приветливое выражение.
— Извините, — сказал помполит, — мне показалось, что вы слишком жарко спорите… Разрешите представиться…
— Беглов, — буркнул хозяин каюты, — Владимир Петрович. Геолог и ваш пассажир.
Из кресла поднялся второй человек. Игорь Николаевич узнал его и сдвинул брови.
— Канделаки? — сказал он. — Не ожидал вас встретить… Ведь вам известно, что администрация судна не поощряет внеслужебные отношения команды и пассажиров. Что вы делаете здесь так поздно?
Матрос Феликс Канделаки пришел на теплоход, когда тот стоял на Диксоне. Отсюда пришлось отправить в Ленинград двух курсантов из мореходки, которые проходили практику и были зачислены в штат, и, когда этот самый Канделаки явился к помполиту и сказал, что он возвращается из Тикси, где работал на ледокольных буксирах, и теперь до конца навигации решил поплавать на «Воровском», Чесноков, просмотрев его документы, решил, что есть на земле справедливость.
Работал Феликс уже две недели, и их боцман дважды намекал первому помощнику, что не худо бы этого паренька «железно» закрепить на судне.
— Что вы делаете здесь, Феликс? — спросил Чесноков.
Матрос молча улыбался.
— Это мы… Значит так, — начал геолог. — Мой рабочий… В партии были вместе.
Пассажир был взволнован, запинался, хватал ртом воздух и являл собой полную противоположность невозмутимому Канделаки.
— Позвольте мне объяснить, Игорь Николаевич, — вмешался наконец матрос, не переставая доброжелательно улыбаться. — Владимир Петрович — мой бывший начальник. Раньше я работал у него в геологической партии. Сегодня случайно встретились. Он пригласил меня к себе. Вот и разговариваем о житье-бытье…
Игорю показалось, что на красивом смуглом лице Феликса мелькнула некая усмешка, но объяснение было заурядным, и повода оставаться дальше в каюте, да еще в такое позднее время, комиссар не видел.
— Да, конечно, — сказал геолог, — это мой давнишний товарищ… Ведь мы не нарушаем?
— Как будто нет, — ответил Чесноков, глянул на горбоносый профиль вежливо отвернувшегося Феликса, еще раз извинился и вышел из каюты.
…Разбудили его в пятом часу. Стучали тихо, но торопливо, беспокойно. Игорь Николаевич решил, что пришел «Ермак», вылез из койки-ящика в трусах, накинул полосатый халат и, запахивая его одной рукой, второй повернул ключ.
За дверью стоял геолог. Вид у него был и вовсе ошалелый.
— Ушел, — просипел голос, — он ушел… Извините…
На нем была финская шапка с длинным козырьком и короткое пальто из замши. Снежинки растаяли, а капли теперь светились, отражая яркий свет люминесцентных ламп на подволоке коридора.
— Кто ушел? — спросил Чесноков.
— Иван, — ответил Беглов, — Дудкин ушел…
— Какой Дудкин?
— Ах да, — он махнул рукой, — вы ведь… Ну, этот, как его… Вася, Феликс… Или еще как? Словом, Амстердам…
«Только этого нам не хватало, — подумал Игорь Чесноков и покосился на телефон, вспоминая номер судового врача. — И ведь сей товарищ не пьян… Это куда как хуже».
— Да вы входите, — сказал он ласковым тоном, где-то читал, что с этой категорией больных надо быть приветливым и добрым, — входите и располагайтесь как дома. О, да вам не помешает рюмка коньяку… Прошу вас!
Угощая гостя и разговаривая с ним, Игорь Николаевич тем временем подобрался к телефону и уже снял трубку, когда геолог, проглотив коньяк, вдруг твердо и внятно проговорил:
— Этот ваш Феликс — вовсе не Канделаки. Он есть Иван Дудкин! Или Вася Амстердам… Одно и то же. Вот.
— Что? — воскликнул первый помощник и швырнул трубку. — Значит, Канделаки не тот, за кого…
