— Массовая истерия, эпидемия духовного распада, нравственный хаос, — вздохнул Вечный Жид.
— Сейчас скурвиться — ноу проблеме, — продолжал писатель. — И курвятся, беззаветно откликаясь на вселенский визгливый призыв доморощенных и с к а р и о т о в — хапать! Многие соотечественники, к величайшему сожалению и прискорбию, уже утратили духовные ориентиры, поддались искушению и — хапают… Распродают Россию оптом и в розницу.
Жуки рода Ломехуза, увы, победили! Муравейник гибнет, муравейник обречен…
На этом месте, видимо, возникает потребность остановиться. Лично я, автор, потребности сей не замечал, и пишу эту вставку 1 апреля 1993 года, когда мы с Галиной Поповой, главным редактором Товарищества Станислава Гагарина, принялись готовить к изданию «Вечного Жида».
— Хорошо, — сказала Галина Васильевна, обаятельная, между прочим, и л а д н а я женщина, — если читатель этого романа знаком был прежде с вашим сочинением «Вторжение», там-то вы вволю наобъясняли, кто такие л о м е х у з ы и как они служат космическим Конструкторам Зла. И про Василия Белова, который первым ввел в литературный оборот понятие л о м е х у з ы очерком «Ремесло отчуждения» в «Новом мире» за 1987 год, и на муравьином, так сказать, уровне показали жуков Ломехуза в их г е н о ц и д н о м по отношению к муравьям действии.
А как быть с теми, кто роман «Вторжение» не читал?
— Действительно, — я смущенно почесал затылок. — Видимо, надо рассказать и здесь, что жук Ломехуза поселяется в муравейнике, живет за счет муравьиного потомства, пожирая беспомощных куколок, и терпят муравьи Л о м е х у з у за то, что тот позволяет им облизывать Л о м е х у з а м брюшко, источающее наркотик. Последнее и губит муравейник окончательно…
— Вот такую судьбу и уготовили двуногие л о м е х у з ы для России и русского народа, — подхватила главный редактор. — Завербованные Конструкторами Зла, эти агенты влияния действуют теперь повсюду.
— О них знаменитый академик, известный борец за трезвость, Федор Григорьевич Углов целую книгу написал, — напомнил Станислав Гагарин. — Она так и называется — «Ломехузы». Недавно он прислал ее мне из Ленинграда в подарок… Думаете этого объяснения достаточно?
— Вполне, — ответила Галина Попова. — А те, кто не читал «Вторжение», пусть закажут книгу в нашем Товариществе по адресу: 143 000, Московская область, Одинцово-10, а/я 31. Только и всего. Можно и по телефону позвонить: 593–05–36.
Итак, в разговоре с Агасфером, вовсе не библейским персонажем, а с самим Зодчим Мира, вы, Станислав Семенович воскликнули: — Жуки рода Ломехуза, увы, победили! Муравейник, то бишь, наша с вами разворованная и униженная Россия, гибнет, муравейник обречен…
— Вы полагаете? — сощурился пришелец.
— А что, сохранился шанс? — вопросом на вопрос ответил, дрогнув внутренне от тайной надежды, Станислав Гагарин.
— Без надежды человеку нельзя, — заметил Агасфер. — Вы, впрочем, и не утратили ее, Станислав Семенович. Не правда ли?
— Конечно… Я верю в Россию и русский народ. Хотелось бы, чтоб соотечественники поскорее очнулись от наваждения, д е р ь м о к р а т и ч е с к о г о д у р м а н а.
Вот и в романе намереваюсь заложить основную мысль — даже если наше время станет еще более смутным: преступать нравственные принципы не моги!
— Помнится, знаменитый моралист Жан Жак Руссо заметил однажды, что если полагать цель жизни в успехе, то гораздо естественнее быть подлецом, чем порядочным человеком. Ведь вы тоже мечтаете об успехе, Станислав Семенович… По крайней мере, о литературном.
— Понятное дело, — кивнул сочинитель. — Всегда стремился к тому, чтоб мои книги прочло максимальное число людей. Материальное, скажем так, д е н е ж н о е выражение успеха меня волновало куда в меньшей степени, хотя всю жизнь я был нищим литератором, изданием моих книг любимое Отечество меня не баловало.
Но во имя высшей цели — блага Державы — я готов пожертвовать и литературным успехом в том числе.
Скажите мне: Россия и народ будут счастливы, но больше ни одной книги твоей не выпустят в свет — соглашусь, не задумываясь.
— Это уже слишком, — промолвил Вечный Жид. — Нам, Зодчим Мира, подобные жертвы ни к чему. Да они никак и не связаны с возрождением России. Продолжайте выпускать собственные романы, ваши книги как раз и способствуют прозрению русских людей.
А мы любимому вами Отечеству поможем…
— Наконец-то! — воскликнул Станислав Гагарин.
…Он сам определил себе задачу, пытаясь за день отработать два маршрута, и теперь, добивая второй, сверхплановый, проклинал все на свете: и кадровиков, зажавших полные штаты, и длинный северный день, позволявший ему надрываться сейчас за двоих, и самого себя, собственную жадность к работе, неистребимое стремление быть всегда на коне, если даже нет для того реальных возможностей.
Полный рюкзак с каменюками-образцами неудержимо рвал онемевшие плечи к земле. Ноги скрипели, сгибаясь в коленях. Геологический молоток превратился в двухпудовую гирю, а правая рука отказывалась повиноваться. Он собирался переложить молоток в левую, но сил на подобное движение не сумел приискать и все шел да шел, пока не увидел в сгустившемся, посиневшем окоеме темно-зеленый язык тайги, поднявшийся на обрыв, занятый их палатками.
Поисковая партия геологов была в сборе. Первыми встретили начальника собаки, две лайки с библейскими кличками Хам и Яфет. Люди тоже вышли за сотню шагов, но снимать рюкзак со спины тяжело шагавшего Беглова не стали: не положено по таежному этикету. Раз человек на ногах, он эти метры осилит, а у самой житьевины помощь ему оказывать — значит, обидеть его.
Когда Беглов умывался, отводя холодной водой притомленность, поливавшая ему коллектор Зося не утерпела, шепнула:
— У нас гость, Владимир Петрович! Такой симпатичный… Будто цыган! Брюнет…
У Зоси все мужчины считались симпатичными, кроме тех, кто состоял в их партии. Тут Зося была истинным кремнем, и потому Беглов примечание коллектора пропустил мимо ушей.
Но сообщение о госте его взволновало, в безлюдной тайге новый человек в диковину. Потому, едва обтершись полотенцем, Владимир Петрович отправился в большую палатку шурфовщиков, откуда доносились веселые возгласы и дружный смех.
Он сунул голову в палатку, смех затих, и Беглов дружелюбно сказал:
— Ну, который здесь гость? Выходи на волю, знакомиться будем.
Потом Беглов вспомнил, что больше всего его поразило чисто выбритое лицо незнакомца. Такую роскошь никто себе в тайге не позволяет. И комфорту никакого, и традиция есть запускать бороду, да и от комарья верное спасение, коль до самых глаз зарастешь.
