Ознакомительная версия.
– Тогда Русланову, а теперь – Руслану, – возразил издатель. – Мало ли кого носят на руках. Но кое-что, наверное, останется. Дети, воздух, деревья… Вон, Лампедуза – с единственным романом… и в истории.
– Ну, в какой там, истории? Вот «Москва слезам не верит» – это история… напоминание о чести в оболганных детях оболганного времени. Кстати, прошлого. – «галстук» многозначительно наклонился к дублету. – Ее, честь, вы как-то вообще исключили – будто одни злодеи населяли русскую равнину. Как сами-то приняли? Не стыдно? Тоже мне, «куда подевались руки!» Или вы о своих? Тогда лучше поискать ум. А честь… Сбережем. Под деньги Запада не ляжем, как соседи.
«Дублет» глухо заурчал.
– Память отшибает в другом месте планеты… и по «новой» технологии. А вот у литературы, все дети точно забытые. Забытые, ради жемчуга.
– Вы о чем, любезный? – Безухов пытался поймать нить разговора.
– О родителях. Они, конечно, гладят их по головке, но с расчетом. Любят, но не больше денег… Как молодая няня – всегда зла от непонимания, почему воспитывает чужих, а не своих? Почему повезло вот этой, что свысока смотрит, а не ей? И даже покрикивает. И няня мстит. Где по-женски, а где со вкусом, как палач. Так что, если гладят – ничего не значит. Ведь и заводят, взвешивая. Иногда в последней степени оледенения! У таких дети – всегда второе. Приложение к чему-то. Дельфин устал! Пора на эшафот! Это как нужно просчитать свою посмертную выгоду, чтоб, в неспособности родить, пользоваться суррогатом, лишая будущих детей матери! Книги! Обрекая и ту на медленное самоубийство. Даже спать спокойно уже не сможет. Заказчик «выкупил» и сон. Мораль раздавлена.
– Заступлюсь. Просто слово незнакомо, – снова вмешался Новиков.
«Галстук» не унимался:
– Уж извините, что познакомил. Поделитесь открытием с вашими авторами – отблагодарят. Тех, из второй половины. Отмываться будете долго.
– Какой половины? – насторожился собеседник.
– Их всего две – классика и новые «Маркизы де Сады». Уж не вторые ли локомотив вашей «Национальной программы поддержки и развития чтения»? Судя по очередному изданию прародителя? А касательно детей – ритуал поклонения идолу совершен. «Взвешенные» и «просчитанные» дети нужны ему, чтобы не оборвать поток. Он ведь знает, чем одарит их покупатель. Не правда ли?
Председатель скептически усмехнулся:
– Ну, наверное, и мораль не гарантирует гениальности. Ведь даже такие «покупки» не радуют – известное, затасканное «полотно». Которое, как и всегда, ничего не дает. К примеру, «Ночной дозор».
– Да нет ее там, морали, – «виновник» резко ударил по столу ребром ладони. – А у Балакшина и Болдова – есть.
– Чистой воды везенье! Чистой воды! – воскликнул «дублет». – Проскочили мимо меня. Что ж, и у нас накладочки случаются!
– У вас понятно, а как Олег Евгеньевич не заметил? – усмехнулся, в свою очередь, «галстук». – Повезло художникам. Крупно повезло! Не попали в самый удачный либеральный проект – «Азазелло».
– Ну что вы… опять про полотна. Дались они вам, – издатель поморщился и наклонился влево. – А намека я вашего все-таки не понял.
Пьер, казалось, совсем пришел в себя. Отстраненный взгляд обрел ясность, однако реплика скользнула мимо его внимания:
– Позвольте, позвольте, господа, вы меня совсем спутали-с. Россия, Крым и фаворит! Такое-с! И сейчас! Довольно с нас двенадцатого года!
– Ах, оставьте, граф, – поморщился Новиков. – Всего лишь сон. Давайте лучше к разговору…
– Так я не против, – Безухов тронул было пенсне, но на этот раз обошлось. – Я не к тому-с… затронута верная тема… Суррогатные матери… касательно и… простите… меня. Что ж это получается? У бездетных только один путь? Брать со стороны? Усыновлять?
– А это – подвиг. – «Галстук» привстал и мягко пожал руку Безухову. – Совсем другое полотно. Куда незаметнее! Ненасытимость души! Таких книг в издательстве «Россия» почти нет. Это о них в Евангелиях сказано: «И кто примет одно такое дитя во имя моё – тот меня принимает».
– Ненасытность… вы хотели сказать, сударь?
– Нет! Именно ненасытимость проявляется в требовании отринуть или протянуть руку, пощадить или ответить «нет»! Она верховный требователь к тебе! И потеря денег – единственный способ оздоровления. А на сумасшедших, протягивающих купюры со всех сторон – можно наплевать!
– Думаю, не каждый впишется в озвученный образ, – с сарказмом заметил Новиков.
– Из ваших авторов – точно! Ведь надо не просто вписаться, а страдать! Среди своих… и не близких уже… и не родных! Стонать, от любви к детям! Недоступно пониманию некоторых… увлечены бисером, который мечут перед ними.
– Жемчуга, жемчуга.
– Ах, как хочется видеть жемчуг! И ведь удается! Только за обман детей… читателей ваших, придется заплатить. Всем! Даже тем, кто произвел для этого бумагу в сибирской глухомани. – И, уловив недоумение гостя, поправился: – не забивайте голову, граф… вам и не следует знать, что это за преступление – бросать вызов определению свыше.
– Вам-то, сударь, что за отрада… мучить себя так? И какому-с определению?..
– Мучить? Что ж, верно заметили. А определению… возьмите просто людей… кому-то иметь, а кому-то, оставаясь бездетным, совершить подвиг. Не лишать, а «оставаясь», становиться избранными. Свыше уже решено! Но им оказана честь! Особая!
– Усыновления, что ли? – поморщился Новиков.
– Точно! Людям дано не только рождать новые миры, но и растить! Второе – неизмеримо выше и важнее для вечности! Уж поверьте. И потрясающе благородно для человека. Аристократизм духа!.. – «галстук» посмотрел на Безухова. – Вы ведь своему другу столько раз пытались это объяснить, Петр Кириллыч? В ней, в вечности, не имеет значения, чья заслуга или вина в появлении таких миров. Ведь многие принесли горе человечеству. Архи важно не появление, а что получилось, во что вылилось чудо, на чью сторону встало – зла или добра. Обделенные материнством, принимая ребенка в дом, совершают то, ради чего и родились. Видно, таков был замысел – готовить их к подвигу неизмеримо большему, нежели других. Не случайно число бездетных всегда совпадало с количеством «оставленных» детей. А этим… – говоривший махнул в сторону рукой, – внешнее, зримое понимание своего предназначения, недоступно. Никому… ни звездной «тусовке», ни богемным кружкам, салонам, обманутым публичностью, да и всем пленникам эпатажа. Одно слово – «покупатели». «Ущербность» не случайна, как и точка зрения. И поднимает голову только в желании благополучия себе. Неуемном и единственном. А оно именно там – в эгоизме, деньгах и эпатаже. И, конечно, в «статусе». Люди становятся манекенами. Эстетствующими, надменными и, как всегда, несчастными.
Ознакомительная версия.
