– Что, Дурм, рыбку ловить пришёл?
– Ппишёл! – улыбаясь, радостно отозвался дурачок.
– Давай, давай, лови, только не уколи никого своей косточкой.
Виш заинтересовался снастью.
– Брось! – махнул ветверукой Чер. – Никто не принимает его всерьёз. Баловство одно.
Дурм нацепил на крючок маленького червячка, размахнулся и забросил в воду.
– Поплавай, поплавай! – приговаривал он.
– Во даёт! – восхитился Чер.
– Не любит он ногокорни мочить, – пояснил один рыбак, – вот и придумывает чего-то. О! О! Смотри!
Вода в месте падения крючка вскипела. Здоровенный хвост вымахнулся из воды. Дурм дёрнул – и на поверхности показалось толстое белое брюхо. Он потянул посильнее – и из воды высунулся край рыбьей морды. Но какой же здоровенной! Пожалуй, побольше, чем только что пойманная.
Рыбаки оторопели. Но потом, опомнившись, кинулись помогать Дурму.
– Вот тебе и дурачок! – протянул Чер.
На этом рыбная ловля закончилась. Рыбаки обступили Дурма и его добычу. Они говорили наперебой, выхватывая друг у друга и рассматривая новую снасть:
– Глубоко заглотила! Гляди, кишка изо рта вылезла! Молодец, Дурм! – с хлопаньем по плечу.
Дурм улыбался и приговаривал:
– Холосая лыбка! Холосая лыбка!
Вишу тоже захотелось чем-то отличиться, и он, наклонившись к Черу, предложил:
– А если бить рыбу пикой?
– А? Чего? – не понял Чер. – А-а! Сломается о камни, – помотал он головой. – И потом: всё равно придётся по воде ходить. Нет, Дурм молодец! Вот тебе и дурачок…
Когда отъехали от галдящей толпы, Чер сказал:
– Теперь все рыбаки станут ловить, как Дурм. Прощай, мокрые носы!
И, оглянувшись на продолжающих возбуждённо переговариваться рыбаков, спрыгнул с ящерицы:
– А можно и по старинке! – и, разбежавшись по кромке прибоя, прыгнул на мелководье, на лету раскрывая ногокорни и накрывая ими небольшую стайку мелкой рыбёшки с криком: – Эх, проглочу!
Виш с любопытством наблюдал за ним.
– Угу! – Чер сунул ветверуку в сплетение ногокорней, непроизвольно поморщился от щекотки, вынул пару запутавшихся мальков, слегка сполоснул их и с удовольствием зажевал. Ту же операцию проделал и со второй ногой.
– Попробуй и ты, – предложил он Вишу. Тот скривился:
– Не люблю есть сырком.
– Да они совсем малюсенькие! Молочно-восковой спелости.
– Все равно: не хочу!
На обратном пути Виш с Чером стали свидетелями лёгкой перебранки между местными жителями: два крестьянина вели спор о достоинствах гумуса и различных видов почв.
– Я собственноручно взрыхлял участок и вносил удобрения! Знаешь, сколько перегноя да ящеричного навоза высыпал?
– Ногокорнями, должно быть, взрыхлял, а не сохой… – ехидно заметил второй. – Собственноножно… А пока взрыхлял, норовил урвать капельку из подкормки. Вот полю ничего и не досталось… Нет, удобрять лучше всего морской слизью, перемешав со сланцевым отсевом. Вот тогда, после парочки дождиков, такая сладость по всему телу разливается, когда постоишь пару деньков…
– Есть же у них время стоять, – завистливо протянул Виш.
– Угу, – согласился Чер.
Вернувшись с обхода, Чер и Виш поставили ящериц в ящерюшню и направились в расположение части.
И узнали ужасную новость: Ниц заболел спорыньей.
– Пока не опасно, – вполголоса сообщил Люц. – Но скоро может прорвать… Вурч приказал его изолировать. У нас же нет настоящего врача. Ница некому лечить.
– Ни один врач не вылечит от чёрной смерти, – глухо произнёс Чер и покачал головой. – От неё нет лекарств.
Вурч приказал всем построиться. Был он мрачен и молчалив. А в руках держал камнемёт – громоздкое, тяжёлое оружие, пригодное лишь для стрельбы с упора.
При одном взгляде на Вурча Виш почувствовал, как у него холодеют ногокорни.
Привели Ница. Выглядел тот ужасно. Сам идти не мог, но не от болезни, а от предчувствия предстоящего. Его вели под мышки два воина, на вытянутых насколько возможно ветверуках. Те, мимо которых Ниц проходил, тоже старались держаться от него подальше. Хотя пока заразы можно было не опасаться.
Щёку Ницу разнесла спорынья. Виш с ужасом и сожалением смотрел на Ница. Скоро он станет опасным: вот-вот раздутую щёку прорвёт, и тогда ужасная чёрная пыль высыплется наружу. Её подхватит ветром… и понесутся над землёй смертоносные споры, заражая всё живое.
Виш ни разу не видел ничего подобного, но очень-очень давно дед рассказывал ему о былых временах, и рассказ запомнился. Виш живо представлял себе всё, как будто рассказанное дедом происходило с ним самим.
Вурч поднял камнемёт.
– Я… я буду всё время перевязывать, мокрой тряпочкой, – бормотал Ниц, пятясь и не сводя глаз с Вурча.
– Я не могу оставить тебя в живых… – прошептал Вурч и нажал на спуск. По щёкам у него катились слёзы.
Ниц упал. Камень пробил ему грудь и застрял в ней, торча наружу, будто осколок разорвавшегося сердца.
– Заройте его поглубже, – приказал Вурч, отводя глаза. – Зараза не должна распространиться!
Солдаты угрюмо выполнили приказ.
– Вурч прав, – Чер со вздохом нарушил молчание. – Мы все могли заразиться!
– Можно было вылечить, – возразил Клев. – Если бы у нас был доктор.
– От чёрной смерти не бывает лекарств, – покачал головой Гач.
– Ниц сам виноват: оцарапался и не промыл рану. Спора и залетела, – произнёс Люц.
– Почему же он её не заметил? – удивился Виш.
– Она очень маленькая. Простым глазом не видно.
Виш повернулся и пошёл от места казни.
– Ты куда? – спросил его Люц.
– Мне… жаль Ница, – пробормотал Виш.
– Оставь его, – сказал Чер Люцу. – Пусть побудет один.
Смерть Ница потрясла всех, и сильно повлияла на поведение воинов. Они стали часто приглядываться друг к другу: нет ли признаков спорыньи? Опасались морового поветрия. Усилилась влажная уборка помещений, прекратились мелкие стычки. Во избежание случайных ранений Вурч полностью запретил имитирующие схватки, когда один воин изображал гусеницу, а второй атаковал его. Запрет горячо поддержал начвоор: воины, сражаясь, часто входили в раж, переставали сдерживать силу удара, и мечи ломались. Приходилось их клеить или делать новые, а это становилось лишней заботой для начальника вооружений.
Гусеницы стали появляться чаще, почти каждый день, и Вурч заговорил о ночных дежурствах. Это была не его инициатива: прибыл курьер из штаба пограничных войск с циркуляром, в котором предписывалось организовать ночные бдения.
Вурч объявил о циркуляре перед строем.
– Зачем, командир? – удивлённо поднял кустики бровей Чер. – Гусеницы никогда не приплывают ночью!
