Мать доела тортик и, сделав последний глоток, опустила чашечку на фарфоровое блюдечко с узорными краями. Отец протянул руку, подвинул к себе коробку с сигарами, вынул одну и закурил. Мать демонстративно встала и вышла. Санти знал, что она не выносит запаха табака. А еще он знал, что знает об этом и отец. Знает и пользуется. Хитроумный папаша всегда закуривал, когда хотел остаться с сыном наедине.
— Ты что-то хотел мне сказать? — вяло спросил Санти, когда мать вышла из гостиной, оставив их вдвоем.
Отец отложил бумаги и вперил в сына долгий усталый взгляд, который не предвещал ничего хорошего. Санти тяжело вздохнул, готовясь к трепке.
— Что ты делал вчера вечером? — задал невинный вопрос отец.
— Пил, — честно признался Санти.
— Много?
— Не очень.
— Значит, тебе нельзя пить вовсе, — зло произнес отец и поднялся из-за стола.
— Это еще почему? — взвился Санти.
Он прекрасно знал, что не прав, но еще ничем не показал, что набрался вчера до положения риз. Разве что вышел чуть позже к завтраку. Но это не доказательство вины. А раз доказательств нет, значит, он прав.
— Потому что сын советника не станет вступать в глупые споры, если только он не дурак или не напился до состояния, когда от дурака уже не отличается, — в голосе отца звучал скрежет металла. Весьма неприятный звук. — Твои умственные способности, конечно, оставляют желать лучшего, но дураком я тебя никогда не считал. Выходит, ты набрался и потерял контроль.
Санти смущенно отодвинул тарелку и плеснул себе в чашку из кофейника. Доказательства вины у отца были. Значит, спорить бесполезно.
— Извини, — смиренно проговорил он.
— Ты зря извиняешься передо мной, — отстраненным тоном ответил отец. Хотя по его лицу было видно, что ситуация его более чем тревожит. — «Извини» ты скажешь себе, когда из сына советника станешь простым служащим.
Санти вздрогнул.
— Как — служащим? — промямлил он. — Ты же говорил, что сделаешь меня своим преемником. Ведь преемственность в Совете — это закон.
— Я говорил, что когда ты закончишь Академию, ты станешь моим преемником. А лет через десять займешь мое место в Совете, если ничем не запятнаешь наше имя. Если! Понимаешь? Если! Если!!! ЕСЛИ!!!
Отец вскочил из-за стола и заходил вдоль столешницы туда-обратно. Возможно, это успокаивало его, но Санти такая привычка раздражала. Будь перед ним кто-то из сверстников, сын советника уже бы гаркнул: «Перестань маячить!» Но перед ним метался диким зверем, запертым в клетку, его отец. А сказать такое отцу он не мог. Приходилось терпеть.
— Если ты будешь паинькой, то добьешься всего, не прикладывая особых усилий. Но с твоим поведением… найдется десяток желающих занять мое место вместо тебя и имеющих на это в сотню раз больше шансов. Зачем ты отправил за забор этого дурня? Из-за этой девки?
— Папа… — не выдержал Санти.
— «Папа», — противным голосом передразнил советник. — Что «папа»? У тебя есть все, чего можно желать в этом городе. Из-за чего ты можешь ввязываться в такие истории и рисковать всем? Либо из-за бабы, либо из-за отсутствия мозгов. Как я уже говорил, на идиота ты не похож.
Санти потупился.
— И ладно бы один раз дурил, — продолжал фонтанировать праведным гневом отец. — Но это уже третий! Третий на твоей совести! Ты представляешь, сколько усилий мне требуется, чтобы замять это дело? Чтобы никто не вывел закономерности…
— Этого больше не повторится, — перебил Санти.
— А больше и не надо. Потому что на этот раз твоя схема по устранению конкурента не сработала.
Сердце екнуло. Санти похолодел. Не может быть, неужто Митрик раскололся?
Отец тем временем остановился и медленно раскуривал новую сигару.
— Там был один лишний человек, — пробормотал Санти. — Но это не проблема и я…
— Пустошь забери твоего человека! — взорвался советник. — Причем здесь свидетель? Этот твой Винни Лупо жив!
— Как? — потерялся Санти. — В него же стреляли. Он же был обречен. Его должны были…
— Не попали, — советник выпустил струйку дыма.
— Значит, он вернулся в Витано? — Санти нервно закусил губу.
— Если б он вернулся в Витано, — фыркнул отец, — у нас бы не было проблемы. Ты бы проспорил и перестал думать об этой девке, потому что она в твою сторону больше не посмотрела бы ни разу. Это не проблема. Проблема в том, что он не вернулся. Он ушел.
— Куда? — не понял сын.
— В Пустошь.
— Значит, считай, что он умер, — у Санти отлегло от сердца, и он заулыбался. — Если ушел в Пустошь, считай, труп.
Отец зыркнул злым остервенелым взглядом. Причины такого взгляда Санти не понял. Все же хорошо. Он еще продолжал улыбаться по инерции.
Что-то метнулось на краю видимости. Звонко шлепнуло. Щеку обожгло болью. Он не сразу сообразил, что советник отвесил ему пощечину. Отец не поднимал на него руку никогда. Даже в детстве. И когда мать требовала для сына физического наказания, отец становился на дыбы.
Санти потер щеку. Лицо горело, будто ошпаренное. И не только лицо. С удивлением сын советника понял, что пощечина оказалась не столь болезненна, сколь обидна.
— Сопляк безмозглый, — процедил сквозь зубы отец. — Я думал, что разговариваю с мыслящим человеком, а ты же не соображаешь ничего. Пошел вон отсюда!
Плохо соображая, Санти поднялся из-за стола и на ватных, негнущихся ногах побрел к дверям. Так паршиво, как сейчас, он не чувствовал себя никогда. Ему казалось, что он может все, потому что его папа… Сейчас ему показали, что он не может ничего. Он никто. Чья-то рука одним движением подхватила его с трона вседозволенности и швырнула на помойку в пучину злости, обиды и осознания собственной никчемности и бессилия.
— Сопляк безмозглый, — зло повторил советник себе под нос, когда дверь за сыном захлопнулась.
Он испытывал схожие с сыном чувства. И верх иронии был в том, что если сын чувствовал злость, обиду и бессилие по вине отца, то отец чувствовал все тоже самое благодаря выходке сына.
Вначале было слово. Точнее, звук. Звук, издаваемый живым существом. Голос, проще говоря. И в этом голосе Винни уловил птичью трель. Потом возникли мысли, воспоминания, обрывки чего-то большого и неподъемного, что было памятью вчерашнего дня и прожитых до того лет.
Воспоминания о вчерашнем дробились и терялись. Кажется, он напился, а потом… Все, что было потом, показалось бредом, ночным кошмаром. Но кошмаром настолько жутким, что глаза открывать расхотелось.
Винни лежал на чем-то твердом, слушал птичью трель и изо всех сил сжимал веки. Мысли попытались выстроиться во что-то более-менее вразумительное. Если он вчера поспорил с этим именинником, а дальше все было так, как сейчас кажется, то он должен быть где-то в Пустоши. Но ведь в Пустоши не может быть птиц.