Временного лекарства. На плече остался характерный круглый след от шприц-пистолета. Элизабет читает письмо.
— Ты поймал уцелевшего? — спрашивает она, заметив, что я проснулся.
— Это было не сложно, — отвечаю я и опираюсь на локте. — Сюда принесли письмо?
— От друга, он в курсе всех событий.
— Из служб?..
— Не важно, всё не важно!.. — Элизабет вдруг комкает письмо, бросает, прижимается к моей груди. Она дрожит. — О тебе знают! О нас! Я думала тебя предупредить!..
— Успокойся. Я догадывался и молчал.
Элизабет поднимает голову и смотрит на меня мокрыми от слёз голубыми затуманенными глазами:
— Правда?!..
— Да, у тебя кто-то есть…
— Я есть у кого-то. Что теперь будет?! За мной рано или поздно придут, а тебя… Нет, я пойду… Я должна идти… — Элизабет выбирается из кровати. Я мешаю ей.
— Останься, прошу тебя. Я тоже не сказал тебе….
— Скажи сейчас! — Элизабет прекращает сопротивляться.
— Мне нужно встретиться с твоим отцом.
— Ты ради этого?! Всё ради этого?!
— Чувства между нами настоящие, но мне, правда, очень нужно с ним поговорить.
— Отец в Аполисе, — холодно говорит Элизабет. — Напишу ему сегодня. Мне, действительно, лучше уйти.
Я был совершенно трезв, когда мы разговаривали ночью, и сейчас тоже. Неужели Элизабет не посчитала моё состояние необычным, подозрительным? Или она считает, что у меня так легко протекает болезнь?
Элизабет вяло одевается, на прощание слабо целует.
— Шон, тебе, что нужно кого-то вылечить? Или у самого проблемы? Зачем тебе понадобился мой отец?
— Да, это связано с болезнью. Сначала я хочу сказать это ему, а потом тебе, договорились?
Не люблю врать, но выбора у меня нет. Закрываю за Элизабет, возвращаюсь в комнату и снова ложусь.
Домик возле самого моря с видом на роскошную девушку. Она смеётся, бежит на встречу волнам, они подхватывают её и относит обратно, в мои объятия.
— Просыпайся, — тормошит Егерь. Видимо, когда он постучал, и ему никто не открыл, он воспользовался своим ключом. — Смотри, что час назад для тебя оставили на стойке.
Егерь протягивает серебристую карточку. В ней написано, что сегодня вечером меня ждут на приёме в Центре. Никакой другой информации больше нет.
— Понимаешь, что это значит? Тебе нужно подготовиться. Поехали со мной.
— Я помню, ты рассказывал историю, как послал кого-то в Центр, и тот не вернулся.
— Он — не ты.
— Я говорил с Элизабет. Она попробует устроить мне встречу с отцом. Может подождём, когда это случится?
— Положение усугубляется, времени нет. Рождается следующее Поколение. Мы уйдём, а потом всё… Если у нас не будет информации из Центра, результатов научной деятельности их лаборатории, то мы никогда не получим формулу Совершенного лекарства, никого не вылечим, не восстановим в правах себя и других уцелевших.
Егерь тяжело кашляет после своей тирады. Весь взмок, пытаясь меня убедить.
— Ты как? — спрашиваю я.
— Нормально.
Ему бы лечь полежать пару недель и не пить алкоголя, а он мыслит, как заполучить разработки Центра.
Удастся ли мне войти в закрытую часть города и выйти?
Пить пока не буду. Одеваюсь и следую за Егерем на улицу. Избегая взглядов Аомби, сажусь в автомобиль. Мы заезжаем за Лео. Он живёт рядом с бывшим театром, в котором когда-то работал. Лео, перед тем, как пойти с нами, перевоплощается в классического жалкого Аомби. Он брызгает капли в глаза, растирает по щекам и лбу немного грязи из баночки, делает на лице гримасу.
Кэт на работе в больнице, и ей до сих пор неизвестно в какую историю я вчера влип, почему не пришёл и нарушил обещание. Что она думает? Злится на меня или переживает? Мне было бы гораздо спокойней, если бы Кэт знала, что происходит.
Через 20 минут автомобиль скрывается в полуразрушенном ангаре промзоны. Здесь Пит обустроил гараж, который связан с лабораторией переходом. В гараже никого нет, свет погашен.
В лаборатории обедают Спенсер и Пит.
— Вы знаете? — говорит Пит. — По радио сообщили — Джемисон самовыдвиженец на выборах.
— Он ни за что не победит, — говорю я.
— Единственный сын Джемисона в прошлом году погиб в Центре. То дело явно нечисто, как и это участие в выборах.
— Шон как раз собирается в Центр, — говорит Егерь.
— Есть проблема… — Я решаю рассказать друзьям о том, что у Элизабет был поклонник в Центре, и он узнал обо мне. Рассказываю о Хантере, как столкнулся с ним в торговом центре на мероприятии, когда произошла диверсия, и накануне у касс, когда я чудом избежал поездки в вытрезвитель. Может быть, это Хантер всё подстроил?
Мои слова заставили друзей задуматься.
— Слышал о Хантере, — вздыхает Егерь. — Опасный малый и его окружение. Но всё равно тебе следует воспользоваться приглашением. Осмотришься в Центре, пообщаешься, с кем получится. Тебя, скорее всего, официально поблагодарят за поимку уцелевшего, попадёшь в полуночную проекцию.
— Ты уверен, что это того стоит? — спрашивает Лео.
— Сколько я сам рисковал, сколько здоровья оставил? Неужели зря?
— Пусть попытается. — Спенсер за.
Пит сохраняет нейтралитет. А Кэт бы сейчас не на шутку разгорячилась.
Егерь напоминает мне, какие Аомби в Центре располагают важной информацией. Он показывает их фотографии на компьютере. Первая принадлежит бессменному городскому Лидеру Мёрфи. Когда стало ясно, что учёные не смогут быстро создать лекарство, которое хотя бы отчасти снимало симптомы болезни, Мёрфи начал действовать. На пути к «Лидерству» он отравил концентратом Афира высокопоставленных чиновников и военных, превратив их из врагов в союзников. Мёрфи узнал, что учёные скрывают ужасную правду: рано или поздно заболевание приводит к полному истощению организма, нарушения психики становятся необратимыми. Он понял, что, если ничего не предпринимать, заболевшие самоликвидируются, а все, кто уцелел не понесут никакого наказания. Мёрфи посчитал это несправедливым исходом. При поддержке Аполиса он внедрил в массы идею неравноправия, переложив ответственность за массовое отравление с отдельных лиц на всех людей, которым попросту посчастливилось не заболеть, уцелеть. Придя к власти, Мёрфи заявил, что отныне и до получения Совершенного лекарства, нормальным будет считаться то состояние, в которым находятся Аомби. Через Профилактики он отделил уцелевших от Аомби и арестовал их. Так в городе был установлен его «Профилактический режим». Профилактики задумывались для создания порядка из хаоса, но на деле ввергли общество в ещё больший хаос. Уцелевшие, страшась рабства, начали самостоятельно травиться. Возник дефицит здоровых людей.
Далее на экране идут снимки советников Мёрфи. Их пять, у всех оплывшие лица. Публично Мёрфи отрицает существование советников из числа уцелевших, но их не может не быть, как и у Лидеров других городов. Советникам из числа уцелевших не доверяют. Аомби боятся, что они захватят власть.
Лукас и
