с Айгуль.
Ясид срывается с места:
- Пошли!
Мы бежим вдоль улицы, огороженной палисадниками. Из-под ног у нас, точно земля стала зыбкой, расплескиваются облачка душной пыли. Квохча, кидается в сторону чья-то курица. Наши тени, отбрасываемые вперед, корчатся словно в припадке безумия.
К счастью, Лелька оказывается дома. Она кормит Айгуль, чем, по-моему, занимается все последние дни. Изумленно распахивает глаза:
- Что случилось?
Ясид со свистом втягивает горячий воздух:
- Ты это… Слушай… Никто к нам не заходил?..
- Никто… – растерянно отвечает Лелька. – Все на собрании… Ясичек… Егор… Да что с вами?..
Ясид бухается на скамейку.
Я – в запале – валюсь рядом с ним.
- Уф-ф-ф…
- Ничего, Лелечка, ничего…
- Честное слово!..
- Уф-ф-ф…
- Ничего… Это мы – так…
То есть определенные события все-таки происходят. И тем не менее кажется, что жизнь в Поселке полностью останавливается. Если что-то и движется, то словно в густом сиропе. Звуки бессильно глохнут. Поникает возле заборов даже жилистая крапива. Солнце пылает так, будто ненавидит всю землю, и от подрагиваний жаркого воздуха дома, люди, вещи выглядят нереальными.
Все воспринимается – как во сне.
И в этом беззвучном сне я наблюдаю, как Ясид перебирается к нам – теперь он ночует на кухне, положив рядом с собой автомат. Наблюдаю, как он, точно привязанный, ходит теперь за Лелькой, а та, в свою очередь, вероятно догадываясь о чем-то, ни на шаг не отпускает от себя Айгуль. Я наблюдаю, как все больше людей скапливается на подворье у Колдуна: уже не только женщины, но и мужчины с оружием, и не меньше народа собирается вокруг Моргунка, который явочным порядком возглавил эвакуацию.
И еще я вижу, как между двумя этими крепнущими группировками, будто неприкаянный, слоняется Комендант – то стоит напротив дома Захара, вперив неподвижный взгляд в морду кривоватого идола, то как бы невзначай описывает круги возле неофициального штаба мигрантов, где уже приткнулись оба наших грузовика, охраняемые патрулями.
Комендант словно пребывает в другом измерении. Он никому не нужен, на него никто не обращает внимания. Он превратился в призрака: взгляд проходит сквозь него, как сквозь дрожание воздуха. Однажды я сталкиваюсь с ним на улице, и он бесцветным голосом произносит, будто продолжая уже начатый разговор:
- Вот как оно, Егор, получается… Жил-жил… Боролся… Стоял насмерть… Себя на щадил… А для чего?..
Слова его странно вибрируют.
Точно дрожит внутри горла туго натянутая струна.
Не дожидаясь ответа, Комендант уходит на деревянных ногах, и я нисколько не удивляюсь, когда утром, часов, наверное, в шесть, к нам врывается сильно взъерошенный Миня и, подпрыгивая от возбуждения, сообщает, что Комендант застрелился.
Чего-то такого я ожидал.
Меня скорей удивляет, как реагирует на это Ясид. Он встает с матраса уже одетый, будто не спал, и без раздумий командует с незнакомыми мне интонациями:
- Боевая тревога!.. Общий сбор!..
- Есть! – Миня отмахивает двумя пальцами от виска и испаряется – глухо хлопает дверь. А Ясид накидывает на себя безрукавку и загружает в карманы запасные обоймы для автомата.
- Идешь с нами?
- Куда?
- Надо комендатуру взять под контроль. Оружие, медикаменты, связь…
Я и раньше, замечая всякие мелочи, подозревал, что Ясид формирует собственную небольшую армию, но никак не ожидал такой степени подготовленности.
Колеблюсь я не больше секунды:
- Нет, извини…
- Нет?
- Нет, - повторяю я.
- Ладно, - Если Ясид и разочарован, то ничем этого не показывает. – Тогда твоя задача – Лелька, Айгуль. К дому никого не подпускать!..
Он неторопливо, но сразу чувствуется, что уверенно, шагает по улице, и я из окна вижу, как навстречу ему выбегают подростки и даже взрослые мужики – с автоматами, с винтовками, с железными заточенными прутами, как они выстраиваются в отряд и как дисциплинированно, чуть ли не в ногу, движутся по направлению к муниципалитету.
***
А я сам иду к Колдуну.
Решение выскакивает неожиданно, как будто оно давно зрело во мне.
Все очень просто.
Если нам, чтобы выжить, необходима жертва, то лучше пусть это буду я, а не Лелька и не Айгуль.
Да и не жертва это – нечто иное.
Народу на подворье у Колдуна полно, но все расступаются и, отводя глаза, молча пропускают меня. Я прохожу в дальнюю комнату, где плотно задернуты шторы, и усаживаюсь напротив Захара, который покоится в кресле, освещенный колеблющимся язычком свечи. В рыхлом сумраке я могу разобрать лишь очертания громоздкой фигуры, тусклые искры глаз, почти скрытых мохнатыми веками, и, конечно, его чудовищный нос, криво нависающий над губами.
Так мы сидим минут пять. Оба молчим: говорить что-либо не имеет смысла. Захар без сомнения знает, что я намерен сказать. И я тоже откуда-то знаю, что он намерен ответить.
Поэтому мы молчим.
За стенами дома тоже воцаряется тишина.
Время, как жизнь, неумолимо стекает по капле.
Его уже почти не осталось.
И вместе с тем этим временем, этим долгим молчанием как бы скрепляется договор, который ни один из нас уже не нарушит.
***
Ночью меня обволакивает слабенький дождь. Собственно, дождем это назвать нельзя: редкая морось – она испаряется, не достигая земли. Воздух, тем не менее, становится влажным, и влага серебристой пыльцой оседает на листьях, на почве, которые ее жадно впитывают. Я мельком догадываюсь, откуда пришел этот дождь. Аглая, собрав почти весь имеющийся у нее остаток воды, превратила его в туманное облако и направила в мою сторону.
Аглая фактически спасает меня. Морось легкая, но это та малость, которой мне не хватало: пушинка, которая тянет вниз чашу весов, сумма очков на игральных костях, брошенных богом, которая определяет, что выпало – жизнь или смерть. Я мгновенно поглощаю ее, влага бежит по моим тканям, как поток электричества: клетки корневой ризодермы, оживленные им, тут же вытягиваются, протискиваются чуть дальше в глубь плотной материнской породы, и – о чудо, чудо! – я наконец ощущаю под ней прохладу чистой воды!..
Это похоже на взрыв, из которого образовалась наша Вселенная: бездонный хаос, озаряемый вихрями зарождающихся галактик. Моя маленькая вселенная тоже образуется сейчас в результате бесшумного взрыва: пропитывается водой земля, пробуждается в ней кипучая микрофауна, во все стороны протягиваются нити аксонов, смыкаются синапсы, соединяя между собой осколочные фрагменты растительности, меня переполняет радость – прав был Ясид: вода здесь действительно есть. Не знаю как, но я прозреваю замысловатую конфигурацию: изогнутое длинное горлышко, соединенное с лежащим значительно дальше громадным подземным озером.
