— Вот это да! Джубал, вам бы проповедником быть.
— Удачно миновал соблазн. Если Майк способен нам указать лучший способ управлять всей нашей вонючей планетой, его сексуальная жизнь не нуждается ни в каких оправданиях. Гениям позволительно презирать мнения простаков, и они всегда равнодушны к сексуальным обычаям любого племени. Они устанавливают свои правила. Майк — гений. И плевать ему на условности, мол, «что станет говорить мадам такая-то?», он устроит все так, как ему надо.
Но с теологической точки зрения сексуальное поведение Майка столь же ортодоксально, как и Санта Клаус. Он проповедует, что все живые существа в совокупности и есть Бог… стало быть, он и его ученики — единственные боги, обладающие самосознанием, на этой планете… так что он может получить членский билет в профсоюз богов, насколько я в этом разбираюсь. А правила, кстати, всегда дозволяют богам сексуальную свободу, ограниченную лишь их собственными убеждениями.
Нужны доказательства? Леда и Лебедь? Европа и Бык? Осирис, Изида и Гор? Невероятные кровосмешения скандинавских богов? Не стану цитировать восточные религии, их боги вытворяют такое, чего не потерпел бы человек, разводящий норок. Но посмотри на взаимоотношения Троицы, в одной из самых уважаемых западных религий. Единственный способ согласовать предпосылки данной религии с тем, что предлагается нам в качестве монотеизма, — это сделать вывод, что размножение богов происходит иначе, чем у людей. Но большинство людей и не думают об этом, запечатают да надпишут: «Священно — не беспокоить».
Нужно допускать, что Майк, как и другие боги, имеет право на Божий Промысел. Один бог должен разделиться хотя бы на две части, чтобы размножаться. Не только Иегова, все. Группа богов размножается как кролики, и они столь же мало обращают внимания на человеческие правила приличия. Раз уж Майк двинулся по пути создания бога, оргии были неизбежны и предсказуемы, как восход солнца, так что забудь про то, что принято в твоем захудалом городишке, — нужно судить их согласно морали Олимпа.
Джубал свирепо воззрился на собеседника:
— Бен, чтобы понять это, ты должен начать с признания того, что они искренни.
— Конечно! Но…
— Неужели? Ты начал с того, что они непременно не правы, и судишь их по тем самым правилам, которые сам же и отрицаешь. Попытайся воспользоваться логикой. Бен, их «сближение» путем сексуального союза, их множество-в-единстве логически не оставляет места для моногамии. А коли уж все они в сексуальном смысле «делятся» друг с другом, что кристально ясно из твоего рассказа, то чего ради они будут что-то скрывать? Прячут обычно то, чего стыдятся, но им-то не стыдно, они гордятся. Если же прятаться за дверью, значит, кинуть подачку тому самому «кодексу», который они отринули… или же все равно, что кричать во всю мочь: ты — посторонний, и нечего было тебя туда пускать.
— Может, и правда нечего мне было туда соваться.
— Возможно. Майк-то явно сомневался, а Джиллиан настаивала, так?
— От этого мне еще хуже!
— Почему же? Ей хотелось, чтобы ты стал одним из них «во всей полноте», как сказал бы Майк. Она любит тебя и не ревнует тебя ни к кому. Но ты ее ревнуешь — и в то время, как ты утверждаешь, что любишь ее, твое поведение этого не доказывает.
— Проклятие, но я же люблю ее!
— Да? Ты не до конца понял, насколько высокая честь была тебе предложена на их Олимпе?
— Похоже на то, — угрюмо признал Бен.
— Тогда я предложу тебе выход. Ты не мог понять, каким образом Майк избавился от одежды. Хочешь, скажу?
— Ну как?
— Чудо.
— О, ради всего святого!
— Возможно. Спорим на тысячу долларов. Сходи, спроси Майка, пусть он тебе покажет. Не забудь потом прислать мне деньги.
— Черт, Джубал, я вовсе не собираюсь брать у вас деньги.
— И не получишь. Спорим?
— Джубал, вы не понимаете. Я не могу туда вернуться.
— Да тебя там примут с распростертыми объятиями и даже не спросят, от чего ты сбежал. Пари еще на тысячу? Бен, ты же пробыл там меньше двадцати четырех часов. Провел ли ты там тщательное расследование, какое обычно проводишь в подозрительных случаях, прежде чем все обнародовать?
— Но…
— Ну так?
— Нет, но…
— О, Господи, Бен! Ты уверяешь, что любишь Джилл, однако не желаешь проверить, чем она там занимается, — а мог бы уделить ей хотя бы столько внимания, сколько какому-нибудь гнусному политикану. Ты не сделал и десятой доли того, что она предприняла для тебя, когда ты попал в беду. Да где бы ты был, если бы она вела себя, как ты сейчас? Скорее всего, поджаривался бы в Аду. И ты еще скулишь насчет внебрачных связей между близкими друзьями. А знаешь ли, что меня больше всего тревожит?
— Что?
— Христа распяли за то, что у него не было официального разрешения читать проповеди. Вот отчего стоит попотеть!
Кэкстон молча жевал палец, затем вдруг встал.
— Еду.
— После завтрака.
— Сейчас же.
Спустя двадцать четыре часа Бен прислал Джубалу две тысячи долларов телеграфом. Прошла еще неделя, Джубал не получил никаких известий. Тогда он послал на адрес конторы Бена стат: «Какого дьявола ты там делаешь?»
Ответ пришел сразу: «Изучаю марсианский. Твой аквафратер Бен».
Часть пятая
Его счастливое предназначение
Фостер оторвался от дел своих.
— Эй, братец!
— Сэр?
— Тот парень, ты о нем волновался: он вполне доступен, марсиане его отпускают.
Дигби с недоумением посмотрел на него:
— Простите. Есть некое юное создание, по отношению к которому я должен исполнить свой долг?
Фостер ангельски улыбнулся. Чудеса вовсе не нужны, по правде говоря, псевдоконцепция «чудо» противоречит сама себе. Но этим юнцам все необходимо было познать на своей шкуре.
— Неважно, — мягко ответствовал он, — дело идет о незначительном мученичестве, я сам за ним прослежу… да, братец?
— Сэр?
— Зови меня «Фос», пожалуйста, церемонии необходимы на поле боя, но не в студии Творца. Да, напомни мне, чтобы я больше не называл тебя «братцем», ты хорошо проявил себя в том временном задании. Какое имя тебе нравится?
Помощник заморгал:
— А у меня есть другое имя?
— Тысячи. А какое ты предпочитаешь?
— В сию вечность не могу вспомнить…
— Может, называть тебя Дигби?
— Да, приятное имя, спасибо.
— Не стоит благодарности. Ты его заслужил. — И архангел Фостер вернулся к своему занятию, не забывая про то небольшое дельце, которое он взял на себя. На мгновение он задумался, как бы избавить крошку Патрицию от чаши сей, но тут же укорил себя за столь непрофессиональную, почти что человеческую мысль. Сострадание не для ангелов. Сочувствие — да.
