— За наших родителей, — говорю я, — за папу и маму. Пусть им будет хорошо на том свете.
Выдохнув, я выливаю в горло полный стакан самогона, который горячей струей обжигает пищевод и взрывается в желудке. Пары сивушных масел забивают дыхательные пути. Я не могу вдохнуть, и, закрыв глаза, зажимаю рукой рот.
— На, закуси, — Лида протягивает мне вареную картофелину. И забирает у меня стакан.
Я делаю вдох. И сразу чувствую, что взрывная волна сносит крышу. Торнадо, поднимающий вверх сознание, закручивающий в водоворот стихии, разбивающий на атомы каждую клетку мозга. Набиваю рот вареной картошкой, перебивая мерзкий вкус самогона. Появляется головокружение в голове и слабость в ногах. Расставив ноги для устойчивости, я говорю:
— Это пить нельзя. Смертельный яд, убивающий каждую клетку организма. Если я сегодня ночью умру, то виноваты будете вы.
Дружный и довольный смех моих соседей. Они думают, что я пошутил. Они уверены, что это забавно. И Семен уже снова разливает самогон по стаканам.
Нагнувшись за корзиной, я чуть не падаю. С трудом удержавшись на ногах, выпрямляюсь и иду к своему дому.
Может быть, этой ночью я смогу уснуть. Хотя бы ненадолго. Мне нужен отдых. Так я думаю, когда вхожу в дверь, за которой мыслительный процесс прекращается.
Ночью я просыпаюсь на полу в горнице. Не помню, как здесь оказался. Через порог перешагнул, и — ничего не помню. Левая рука, которая лежала под головой, затекла, и я её не чувствую. Колющая боль возвращающегося тока крови по сосудам мне даже приятна. Медленно перемещаю тело в сидячее положение, придерживая левую руку. От ощущения, что умершая рука оживает, улыбаюсь — возвращение к жизни из полета в вихре торнадо дает мне чувство радости.
Я дома.
И я проспал целых три часа. Раздевшись до пояса, выхожу в ночь. Мне надо смыть боль в голове и пустоту в сознании. Вдохнув прохладу звездного неба и задержав дыхание, я погружаю голову и плечи в бочку с водой. На долгие минуты. Так, чтобы на краю умирания от удушья, почувствовать жажду жизни, которую невозможно утолить.
Отсутствие кислорода здорово прочищает мозги. Дурные и пустые мысли всасываются в венозную кровь и утекают к почкам, чтобы отфильтроваться в мочу и вылиться наружу желтой струей.
Больной мозг в желании получить такую желанную дозу кислорода готов на всё. И даже на то, чтобы принять простую истину.
Жить — это так замечательно.
Вынырнув, я с негромким выкриком вдыхаю воздух. Вода стекает по лицу слезами облегчения. Мне хорошо. Мы с Богиней всё так же идем по зимнему лесу, её теплая рука сжимает мою, и я слышу тихий голос, который звучит у меня в ушах.
Я поднимаю голову, чтобы увидеть её.
Черное бездонное небо с яркими искорками звезд.
Да, конечно, я помню, что она ушла. Надеюсь, что недалеко.
Вернувшись в дом, смотрю на своё отражение в зеркале.
Подмигнув ему, я задаю вопросы:
— Готов ли ты идти дальше? Или хочешь вернуться в зимний лес и сказать Богине, что готов сдаться? Отказаться от служения и предать путь, на который ты однажды встал? Обреченно склонить голову перед обстоятельствами? Сойти с пути и стать тенью?
Мокрое бородатое отражение снисходительно улыбается — уж мы-то с тобой знаем, что эти вопросы бессмысленны. С этого пути уже нельзя уйти, потому что позади бездна, а впереди — прелесть мечты, тишина Тростниковых Полей, и теплая рука Богини, которая идет рядом и говорит с тобой.
И, как обычно, называет тебя твоим именем.
Приятный запах кофе. Стук ложечки о край чашки. Майор Вилентьев, как радушный хозяин, открыл коробку конфет.
— Пожалуйста, Мария Давидовна, теперь моя очередь поить вас кофе. Угощайтесь.
— Спасибо.
Женщина пригубила напиток и отставила в сторону.
— Давайте, Иван Викторович, поговорим о деле.
Майор улыбнулся. С последней встречи женщина, сидящая за столом в его кабинете, неуловимо изменилась. Неделю назад она выглядела, как потасканная жизнью, задерганная на работе, потерявшая себя представительница слабого пола, смотреть на которую было, как минимум, скучно. Еще вчера уставшая доктор-психиатр за рутинной работой, строго смотрящая поверх очков. И сегодня — обаяние вернулось. Совсем как прошлом году, когда Вилентьев какой-то отдаленной частью сознания забывал о том, что он женат.
— Мария Давидовна, я готов. Вы пейте кофе, пока горячий. А я попытаюсь кратко систематизировать, что знаю.
Он помолчал, задумчиво посмотрев на лежащую перед ним папку.
— Итак, начиная с двадцать шестого июля, у нас в городе произошло три убийства. Второе и третье, соответственно, двадцать девятого июля и третьего августа. Все в ночное время или рано утром, как в последнем случае. Никаких следов убийцы, кроме наличия спермы во влагалище. Стандартный набор — удар тупым предметом по голове, изнасилование жертвы, живой или мертвой, как это было у первой девушки, которая умерла от удара по голове, затем умерщвление, как это случилось с двумя последними, затем разрезание живота и вытаскивание внутренних органов. Ну, и обязательно — выдавливание обоих глаз. Никто ничего не видел и не слышал, до последнего случая. Я не уверен, что наш свидетель всё правильно увидел, учитывая предрассветные сумерки и похмелье, но ничего другого мы пока не имеем. Еще — две первые жертвы имели какое-то отношение к медицине: первая девушка поступила в медицинский институт, а вторая училась в колледже на медсестру. Но третья жертва была бухгалтером. Таким образом, мы сейчас практически ничего не имеем, кроме сомнительного описания свидетеля: то ли обезьяна, то ли собака напала на жертву и растерзала её.
Иван Викторович вздохнул, закончив говорить.
Мария Давидовна кивнула. Отставила пустую чашку.
— Я внимательно посмотрела фотографии и подумала над этими убийствами. И вот к чему пришла.
Она расправила бумажку, которую извлекла из сумочки и, заглядывая в неё, стала перечислять:
— Первый пункт. С самого начала мы должны полностью исключить возможность того, что эти убийства совершает Парашистай. И дальше будет понятно, почему это надо принять, как аксиому.
Майор пожал плечами, как бы заранее соглашаясь.
— Второй пункт. Показания свидетеля. Я согласна, что протрезвевший утром человек, проснувшийся в незнакомом месте, увидев сцену убийства в полумраке, может, что угодно рассказать, додумав и нафантазировав то, что не разглядел. Но, так как мы больше ничего не имеем, будем исходить из того, что он рассказал. Итак, убийца к жертве подкрался сзади, передвигаясь, пригнувшись, и, резко выпрямившись, нанес удар. Затем, когда жертва упала, сорвал одежду и изнасиловал. Это то, что происходило. А свидетель легко мог от себя добавить про обезьяну и удар лапой. И про то, как собака терзала тело. Сознание человека, замершего от ужаса, способно нарисовать еще более страшные картины. Из всего этого, мне кажется, правдивы только сведения о росте убийцы и о том, что его голова выглядела, как у собаки.
