— В аккурат четвертого надо.
— Ну, — подтвердили двое других.
Прову показалось, что Галина Вонифатьевна сейчас спросит: "Опять у тебя нелады с Богом?" Но женщина шла молча, чуть впереди, мимо палисадников и скамеек, на которых уже кое-где шушукались старушки, провожая их понимающими и в то же время любопытными взглядами.
— Не знаю, что привело меня сюда, не знаю, что тут у вас происходит, но это я. Я.
— Чем вы докажете, что вы именно тот человек?
— А хотя бы вот этим:
Волосам твоим, Савская, вечное чудо не лить...
Помните? Откуда я знаю вашу фамилию? Ведь я бы никогда не унизился до расспросов на стороне. У вас были длинные-длинные волосы, заплетенные в косу. Разве не так? Я могу и продолжить:
В водопаде волос не пытайтесь меня утопить.
На лице женщины отразилось замешательство.
— Так что же? Насладились в полной мере свободой? У вас жена, дети?
— Увы, увы... Ничего этого нет. А у вас? Была попытка обрести свое счастье?
— Да, я была замужем, но неудачно.
— Без благословения свыше говорить о вероятности счастья есть пустословие. Мы повенчаны до гробовой доски на небесах.
— Вот бы раньше вам, да столько ума.
— Поедемте на Камень.
— Куда?
Это полностью, подумал Пров, в ее манере: притворяться, что она ничего не понимает. И повторялось это при их прошлых, в каком-то другом мире, встречах каждый раз.
— На речку, тут неподалеку. Где мы с вами встречали и провожали закаты и восходы. Наше любимое место. Поговорим спокойно, там нам никто не помешает. Я возьму у Мара мотоцикл, тряхну стариной.
— Неужели вы думаете, что я поеду с вами?
— Я почти уверен. И я полностью уверен, что вы — продолжение той женщины из Усть-Тыма, а я — продолжение того мужчины из Тымска. Когда-то мы не поладили и остались одиночками на всю жизнь.
— С незнакомым мужчиной... на мотоцикле. Что скажут люди?
— Вот-вот. Всегда вы жили в страхе перед людьми и канонами церкви. В этом, можно сказать, и состоит драма вашей жизни. Вместо того, чтобы отдаться влечению судьбы, ниспосланной Богом...
— Да вам ли говорить о Боге! Вот вы жили без канонов. И каков итог?
— Так мы едем или нет? Я бы хотел допеть свой романс до конца.
— Очень стыдно, но, пожалуй, поеду. Чтобы все стало ясно. Я пока что не верю, что вы — это ты.
Они вернулись к дому, Галина Вонифатьевна юркнула в калитку, оставив Прова на улице, а когда вышла снова, на ней был легкий вязаный жакет — поверх тонкой блузки и узкая юбка чуть выше колен.
— Вы можете объяснить, как я поеду на мотоцикле в таком виде?
— Вам же не впервой. Сядете боком, ноги на багажник и держитесь за меня.
Он все время боялся, что она передумает.
Это было километрах в четырех от деревни. Речка Смолокуровка петляла здесь между высоких холмов, поросших соснами и кедрами. В крутой излучине реки, огражденной с противоположного берега разломом скальных пород, на котором, словно в карауле, стояли высокие кедры, на небольшом мыске и покоился тот самый валун, называемый "Камнем". Прозрачная чистая вода ласково журчала, преодолевая каменистую отмель. Все здесь было по-прежнему, и время, казалось, обошло это место стороной. Вечернее багровое солнце садилось на вершины крутой гривы, и прохладная тень крутояра уже достигла камня.
— Я не ошибся? — дрогнувшим голосом спросил Пров.
Она стояла перед ним напряженная, как натянутая струна, и все слова были излишни, потерялись где-то перед красотой этой минуты. Темный склон, темная лежащая тень от него, темные широко открытые глаза Галины Вонифатьевны исключали всякое объяснение. Он привлек ее к себе. И все заныло в нем от близости ее тела. Она притворно отстранялась, прятала губы, но он поймал их, единственные и желанные, каких не встречал с тех пор ни у одной женщины мира. Знакомый и давно забытый аромат ее волос будоражил кровь, в поцелуях она разгоралась, как вечерняя заря, или это багровый отсвет солнца пылал румянцем на ее щеках. Слабая борьба служила ей как бы оправданием самой себя, сопротивлением греху, и он уже ласкал ее обнаженные груди. Тут он понял, для чего ей понадобилась крепкая узкая юбка без единой застежки. Ее стремительные руки перекрывали ему дальнейший путь, и в конце концов он сломался сам по себе и лежал теперь на песке, опустошенный борьбой и каким-то диким, звериным успокоением.
— Боже мой, что я скажу маме? Я такая растрепанная.
— Все то же: что скажет мама, что скажет Бог?
Она была рядом, он еще не надышался ею, да, вероятно, не надышался бы никогда, и этот вечер был ему бесконечно дорог.
— Не волнуйся, это не повторится. Но я узнала, что ты есть ты.
Эти слова прозвучали убийственно для него после вспыхнувших с такой силой надежд, и он знал, что это не пустые слова, не просто игра, и за ними что-то кроется, но не стал затевать дальнейшего разговора из-за боязни спугнуть свое счастье.
— А теперь поехали, мама будет беспокоиться. Темнеет.
Подсвеченные закатным солнцем, легкие облака вспыхивали над лесом последним застенчивым румянцем.
Пров сидел в сторожке при свете керосиновой лампы. Какая-то зачитанная, без обложки, книжонка попала ему в руки. Пров раскрыл книгу и прочитал: "Один, воззрев на женскую красоту, прославил при сем Творца и от единого взора погрузился в любовь Божию и в источник слез. И чудно было видеть, — что для другого послужило бы рвом гибели, то для него сверхъестественно стало венцом".
Пришел Мар, неумело перекрестился на образа.
— В деревню сегодня никто не приезжал, — сказал он.
— И что это значит?
— Никто не знает.
— Но и узнавать не захочет, — сказал Пров. — Перекрестится чаркой...
— Не надо, Пров, Не суди их строго.
— Мне это ни к чему. Ладно, давай спать. Утром что-нибудь сообразим.
Пров долго не мог уснуть, Чудились ему далекие раскаты грома, но небо было чисто и сверкало чужими звездами.
Утром Мар вышел готовить мотоцикл к поездке, тетя Дуся отлучилась куда-то по хозяйству, а Пров еще допивал свой чай. В комнату вошла Галина Вонифатьевна и было в лице ее что-то такое, от чего Прову сразу стало не по себе. Какое-то предчувствие беды возникло в нем и он встревоженною спросил:
— Что-нибудь не так? Мы здесь лишние?
— Я очень жалею, что согласилась вчера ехать с тобой на Камень. Я просто места себе не нахожу.
"На "ты" хотя бы", — подумал Пров.
— А в чем дело? Ведь ничего такого... и не было.
— Я потеряла свой крестик. Нет, ты только подумай: крестик, который еще в детстве надела на меня мама. Это вообразить себе невозможно! Ты содрал его с меня, медведь нечесаный.
