– Да и я тоже, – ответил Козел. – Но все же припоминаются всякие пустячки. Любопытные такие пустячки. Знаешь, которые до того, как мы изменились.
– Молчи, говорят тебе! – повторил Гиена, однако на этот раз тоном едва ль не задумчивым.
– Ты обдираешь мне ребра, – сказал Козел. – Поимей жалость, дорогуша. Ты чересчур жесток с друзьями. А… спасибо, любимый. Господи помилуй, какая у тебя пышная… нет, ты взгляни на Мальчика.
– Тащи его назад, – сказал Гиена, – я с него шкуру спущу.
– Он предназначен для нашего белого властелина, – сказал Козел. – Я его лучше пришибу.
Мальчик и вправду убрел в сторону, но лишь на несколько ярдов. От прикосновения Козла он упал на колени, точно подрубленное деревце.
– Я много чего могу вспомнить, – поведал Козел, возвращаясь к Гиене. – Могу припомнить, как чист и гладок был мой лоб.
– Да кому до него дело, – в новом приступе раздражения взревел Гиена. – Кому какое дело до твоего дурацкого лба?
– И я тебе еще кой-чего скажу, – пообещал Козел.
– Ну, чего?
– Про Мальчика.
– Что о нем?
– Он не должен умереть, пока его не увидит Белый Властитель. Посмотри на него, Гиена. Нет! Нет! Гиена, дорогой. Пинки ему не помогут. Возможно, он умирает. Подними его, Гиена. Ты же у нас благородный, ты могучий. Подними его и бегом к рудникам. К рудникам, дорогой мой, а я поскачу вперед.
– Это еще зачем?
– Чтобы ужин ему приготовить. Ему же понадобятся хлеб и вода, разве не так?
Гиена искоса метнул на Козла злобный взгляд, а после поворотился к Мальчику и, почти не сгибаясь, поднял его на пятнистые руки – так, словно тот совсем ничего не весил.
И снова они тронулись в путь – Козел старался держаться впереди, но где ему было тягаться с длинной, неровной, жилистой побежкой соперника, у которого плескалась за спиной просторная белая рубаха. Порою казалось, что один из них ослабевает, порою – что другой, – но по большей части они бежали грудь в грудь.
Мальчик так глубоко потонул в изнурении, что происходящего не сознавал. Он не знал даже, что Гиена держит его на вытянутых перед собою руках, словно некую жертву. Одно из преимуществ этого состояло в том, что вонь могучего полузверя до некоторой степени смягчалась, хоть и сомнительно, чтобы обморочное состояние Мальчика позволило ему оценить это благо.
Милю за милей пробегали они. Море кустарников, пересеченное ими вброд на последних нескольких милях, сменилось плотным серебристым рустом, по которому Гиена с Козлом неслись, точно персонажи какой-то древней легенды, и длинные тени их скакали следом, меж тем как солнце соскальзывало с неба в муть бесцветного света. А после, внезапно, когда загустела мгла, оба ощутили первые признаки того, что земля опускается, что они приближаются к огромным террасам, ведущим вниз, к рудникам. И разумеется, вот оно – широко раскинувшееся скопление древних, заброшенных дымоходов, с краями, поблескивающими под ранней луной.
Увидев трубы, Гиена с Козлом остановились. Почему – догадаться нетрудно: теперь они находились так близко от Агнца, что, по сути, как бы уже и стояли прямо перед ним. Отныне каждый отдельный звук, как бы ни был он призрачен, прогремит в ушах Хозяина.
Оба знали это по горькому опыту, ибо в далекие дни уже совершали, наряду с другими полулюдьми, ошибку, шепчась один с другим и не понимая, что даже легчайшее дыхание всасывается трубами и дымоходами и летит по ним в срединные области, а там, сворачивая и скручиваясь, находит дорогу туда, где сидит, распрямясь, Агнец, насторожив чуткие уши и ноздри.
Мастерски владевшие языком глухонемых, равно как и искусством чтения по губам, они избрали последнее, поскольку обвислые манжеты Козла скрывали его пальцы. Так, глядя друг другу в лица, они в смертельном молчании выговаривали слова.
– Он знает… мы… здесь… Гиена… дорогой.
– Он… может… теперь… нас… унюхать…
– И… Мальчика…
– Конечно… конечно… У… меня… сводит… живот…
– Я… пойду… с… Мальчиком… первым… приготовлю… ему… ужин… и… постель.
– Ты… не… пойдешь… рогоносец… Оставь… его… мне… или… я… тебя… задавлю…
– Тогда… я… пойду… один…
– Конечно… ты… пыльный… проходимец…
– Его… надо… обмыть… сегодня и… покормить… и… дать… воды. Этим… заниматься… тебе… раз… ты… настаиваешь. А… я… доложу Хозяину… О… мои зеленые… чресла… Мои… чресла… Мои испуганные… чресла…
Они отвернулись один от другого и разошлись, и губы их больше не шевелились, однако, закончив разговор, оба сомкнули уста, и Белый Агнец услышал в своем святилище звук завершения, звук, похожий на тот, что издает, опадая на пол, паутина – или мышь, когда наступает на мох.
Итак, Гиена пошел в одиночестве, неся пред собою Мальчика, и наконец, достиг ствола колоссальной шахты, похожей, скорее, на пропасть, чем на обдуманную постройку. Здесь, на краю огромного колодца мглы, он пал на колени и, стиснув отвратительные ладони, прошептал:
– Белый Повелитель Полуночи, будь здрав!
Пять слов опали, почти осязаемо, в лишенный травы и жизни ствол и, осыпаясь эхом, достигли ушей Агнца.
– Это Гиена, мой повелитель, Гиена, которого ты спас от вышней пустоты. Гиена, который пришел к тебе, чтобы любить тебя и служить твоим замыслам. Будь здрав!
И тогда из бездонной мглы изошел голос. Он был подобен звону маленького колокольца, или пению обнаженной невинности, или воркованью младенца… или блеянью Агнца.
– Кто-то с тобою есть, мне сдается.
Голос трелью донесся из тьмы; повышать его необходимости не было. Подобно игле, пронзающей изгнившую ткань, сладостный этот голос проник в отдаленнейшие тайники Подземного Царства. Он достиг, трель за отзывной трелью, западных подземных темниц, где посреди извитых балочных ферм безмолвные полы набухали средь рдяной ржи морем лиловых грибов, мертвых, как почва, из которой они некогда произросли. Довольно было бы лишь притопнуть ногой, чтобы повергнуть их в великую смерть, в бесцветие праха – но ни нога, ни колыхание воздуха, ничто ни проходило здесь вот уже сотню лет.
Он проникал повсюду, голос Агнца… и вот он послышался снова:
– Я жду твоего ответа… и тебя.
Затем, с тонюсеньким вздохом, похожим на посвист косы:
– Что ты принес мне со злобного солнца? Что есть у тебя для твоего повелителя? Я все еще жду.
– У нас есть Мальчик.
– Мальчик?
– Мальчик – нетронутый.
Долгое молчание, в котором Гиене почудилось, будто он слышит нечто такое, чего прежде не слышал ни разу – далекий трепет.
Впрочем, голос Агнца был так же чист, благозвучен и свеж, как водосточный желоб, и совершенно лишен эмоций:
– Где Козел?
– Козел, – ответил Гиена, – сделал все, чтобы мне помешать. Могу я спуститься, мой повелитель?
