к передней планке. Я не знаю, зачем я это делаю, но чувствую, что так хочется силуэту – или волнующемуся во мне туману, которого с каждой минутой становится всё больше. С усилием волочу всё это вперед, иногда застревая между деревьями, – всё дальше от трупов, медленно растворяющихся в земле, и всё ближе к чему-то другому, от чего у меня на загривке дыбом встает чешуя.
На закате белого солнца я выхожу из леса. Край раскаленного диска всё еще виден над вершинами деревьев, но багровые сумерки уже опускаются на бескрайнее поле, заросшее остролистыми кустами коэ. Любопытные шайры шебуршатся в густой траве, блестя глазками с безопасного расстояния. Туман тащит меня вперед, и я перехожу на легкую рысь, распугивая мелкую живность в зарослях.
Далеко впереди виднеется мерцающий серебристый купол. В багровых сумерках он похож на вздувшийся кровавый пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Я вспоминаю: когда-то он уже виднелся вот так, из зарослей коэ, только они были гораздо выше и гуще, чем теперь, и подступали к воротам почти вплотную. В руке у меня было копье с костяным наконечником, а подо мной – покрытая скользкими перьями птичья спина, и мои голые серые ступни с длинными гибкими пальцами упирались в выступающие из-под крыльев косточки.
– У Лесных ворот тебя уже видели, – произносит вдруг силуэт. – Там могут быть вопросы.
Я спотыкаюсь и оборачиваюсь. Он стоит рядом со мной, опираясь щетинистым подбородком на свою палку. У него пронзительные глаза цвета воды в Источнике, каких не бывает у живых существ.
Я вспоминаю, что дальше, к югу отсюда, есть другие ворота – с другими привратниками, которые меня никогда не видели. Половины добычи, которую я везу, с лихвой хватит, чтобы заплатить за молчание.
Туман поднимается изнутри, принося с собой новые знания, больше похожие на чьи-то сны. Мне нужно туда, под серебристый купол, скрывающий что-то важное, что я никак не вспомню.
Послушно иду через поле, стараясь держаться подальше от купола и от стены, ощетинившейся металлическими шипами. Заросли коэ постепенно сменяются пологими холмами из пористого известняка. Это территория дхартхов, в этих холмах они роют себе пещеры. Оставаться здесь на ночь, особенно в одиночку – чистое самоубийство.
Багровое солнце клонится к горизонту, и я ускоряю шаг: после второго заката ворота запрут до утра.
Наконец впереди появляются створки, обшитые толстыми металлическими листами. Они еще открыты; за ними стоят пять или шесть привратников с арбалетами и виднеется пустынная улица, упирающаяся в низкие глинобитные домики.
Я огибаю ближайший холм, чтобы выйти на вымощенную камнями дорогу, за которой наблюдают привратники. С подветренной стороны на склоне до сих пор заметны древние пали – вырытые лопатками из красной кости маадуна продолговатые выемки, в которых так удобно прятаться с оружием наготове. Отсюда можно целыми днями наблюдать за Городом – и за теми, кто его охраняет.
Туман поднимается, заполняя меня целиком, и я вспоминаю, зачем иду. Там, под мерцающим серебристым куполом, всё еще спрятан мой дар ищейки.
Я оборачиваюсь. Старичок в синем комбинезоне смотрит на меня, опираясь на ручку швабры. Он ждет, пока я выйду на дорогу и меня смогут увидеть привратники.
– Кто ты? – говорю я, чтобы хоть ненадолго оттянуть неизбежное. – Как тебя зовут?
– Рад, что ты наконец спросил, – он улыбается, и его белые брови трепещут от ветра, которого я не чувствую. – Можешь называть меня Старейший.
Это не мои сны (англ.).
Это не ваши сны (англ.).
