Тьма, которая была не-временем, рассеялась, и он замигал под неожиданным ливнем желтого солнечного света. Все еще сжимая металлическую коробку, сделал последний шаг назад и обнаружил, что оказался в центре большой, наполненной эхом человеческих голосов комнате. Люди ходили туда-сюда, некоторые вытаращились на него, не в силах двинуться от изумления. С мгновение он стоял и не никак не мог сориентироваться — куда попал. А потом нахлынула память с горько-сладким привкусом ностальгии.
Он оказался в школьной библиотеке — в свое время он провел там много времени. Знакомое место — кругом книги, юноши с улыбчивыми счастливыми лицами, ярко одетые девушки хихикали, что-то читали и успевали при этом флиртовать… молодежь и думать не думала о надвигающейся войне. О том, что скоро от этого города не останется ничего, кроме гонимого ветром пепла.
Он торопливо вышел из библиотеки, прекрасно сознавая, как переполошил увидевших его людей. Было всегда не очень удобно совершать обмен сущностями, когда рядом толпились люди. Резкая трансформация шестнадцатилетки-школьника в здоровенного тридцатилетнего мужчину вызывала законное удивление — даже в обществе, в котором теоретически псионики не были чем-то из ряда вон выходящим.
Теоретически — потому что к этому времени рядовые американцы еще не выработали целостного отношения к проблеме. Люди пугались, не верили глазам своим — на псиоников еще не возлагали большие надежды. Пси-способности казались чем-то сродни чуду — но использовать эти способности во благо государства еще не начали, это случилось лишь через несколько лет.
Он вышел на шумную чикагскую улицу и подозвал такси. Рев автобусов, машин, металлические отблески на зданиях, толпы народу, яркие плакаты — все это кружило голову. Вокруг было очень людно и все куда-то спешили: рядовые граждане — по своим обычным безвредным делам, совершенно не связанным со старатегическими планами, которые разрабатывались в верхах. Людей, сновавших вокруг, совсем скоро предадут — и обрекут на гибель во имя химерической идеи международного престижа… да, жизнь в обмен на метафизические абстракции. Он назвал таксисту адрес гостиницы, в люксе которой остановился Баттерфорд, и приготовился к уже знакомой беседе.
Начиналась она всегда одинаково. Он предъявлял документы целой армии вооруженных охранников, их внимательно рассматривали, потом его обыскивали и вели в номер. Пятнадцать минут он сидел в роскошной прихожей, нервно курил и ждал. Все как всегда. Здесь он не мог ничего изменить: все возможные перемены должны были случиться потом.
— Вы знаете, кто я? — напрямик спросил он, когда из гостиной высунулась маленькая голова геренала Баттерфорда.
Генерал глядел очень подозрительно. А Джек мрачно надвигался на него с ящиком в руках.
— Я двенадцатый раз к вам прихожу. Очень хочется добиться наконец результатов.
Маленькие, глубоко посаженные глазки Баттерфорда забегали под толстыми стеклами очков.
— Так вы — один из этих суперменов, — пискнул он. — Псиоников, да?
И он загородил проход всем своим тщедушным, затянутым в военную форму телом:
— Ну? Что вам надо? У меня слишком мало времени, чтобы тратить его по пустякам!
Джек уселся в кресло напротив генеральского стола и выстроившихся за ним помощников.
— Перед вами — мое личное дело, в котором описаны особенности моего таланта и биографии. Вы знаете, что я могу делать.
Баттерфорд неприязненно оглядел папку:
— Вы умеете путешествовать во времени. И что? — Глаза его прищурились: — Что вы хотите этим сказать — двенадцатый раз мы встречаемся? — И он вцепился в пачку документов. — Я вас в первый раз вижу. Говорите, что хотели, — и до свиданья. Я занят.
— У меня для вас подарок, — мрачно сказал Джек.
Он поставил металлический ящик на стол, откинул крышку и продемонстрировал его содержимое.
— Все это ваше. Давайте, вытащите это. Потрогайте. Проведите по ним руками.
Баттерфорд с отвращением оглядел кости.
— Это что, экспонат с антивоенной выставки? С каких это пор псионики примкнули к Свидетелям Иеговы? — И он зло вскрикнул: — Вы с помощью этого намерены меня убеждать, да?!
— Это ваши кости, черт побери! — заорал Джек ему в лицо. И опрокинул ящик.
Его содержимое рассыпалось по столу и попадало на пол.
— Дотроньтесь до них! Вы погибнете в ходе этой войны! В этой войне все погибнут! А вы умрете ужасной, медленной, мучительной смертью — через год и шесть дней вы попадете под действие биологического оружия! Но вы проживете достаточно долго, чтобы увидеть полную гибель цивилизации — а потом последуете за всеми остальными!
Было бы проще, если бы Баттерфорд оказался трусом. Но он сидел и смотрел на собственные останки, обрывки одежды, на монеты и фотографии и на рассыпающиеся в прах личные вещи, бледный, как смерть, прямой и неподвижный.
— Я не знаю, верить вам или нет, — сказал он наконец. — Я никогда не верил во все эти пси-штучки…
— Но ведь это неправда! — горячо возразил Джек. — На планете не сыщешь правительства, которое бы ничего не знало о псиониках! Вы и Советы с пятьдесят восьмого года пытаетесь нас организовать и привлечь на свою сторону! С того самого момента, когда мы заявили о себе!
Тут дискуссия перешла к материям, которые были Баттерфорду вполне понятны. Он яростно сверкнул глазами:
— В этом-то все и дело! Если бы вы, псионики, с нами сотрудничали — вы бы не притащили сюда эти кости! Их бы не было! — И он свирепо потыкал пальцами в бледную костяную кучу на столе: — Вот вы приходите сюда и вините меня в том, что началась война! Так вините себя — за то, что не поддержали нас! Как мы можем победить, если вы отказываетесь выполнять свою миссию?! — И он сердито подался вперед: — Говорите, вы из будущего прибыли? Так скажите мне, какую роль псионики сыграют в этой войне. Расскажите мне, что вы сделаете для победы.
— Ничего.
Баттерфорд торжествующе выпрямился:
— Так значит, вы решите постоять в стороне?
— Именно так.
— И вы еще смеете сюда приходить и обвинять во всем меня?
— Если мы будем помогать, — осторожно подбирая слова, проговорил Джек, — то на уровне принятия решений. А не в качестве наемных слуг. А если нет, то мы предпочтем не вмешиваться и ждать. Мы здесь, к нам всегда можно обратиться. Победа, возможно, и зависит от нас — потому что мы сможем рассказать, как эту войну выиграть. Или вовсе ее предотвратить.
И он с грохотом захлопнул ящик.
— В противном случае мы можем испугаться, прямо как ученые в середине пятидесятых годов. И наш энтузиазм тоже может иссякнуть, и тогда… тогда мы превратимся в угрозу безопасности страны.
